Проводя долгие утренние часы в томительном бездействии, Сунь Цюань неожиданно вспомнил, что три года назад он безвинно обрек на мучительную смерть одного из даосских патриархов, которого почитала как великого наставника, по меньшей мере, четверть населения царства У. Злоба, мстительность и страх определяли тогда мотивы его действий, ослепляя разум и разрушая сердце. Но за эти годы воля императора ослабела, и совесть все чаще напоминала ему о тех или иных его вероломных деяниях. Поднявшись с постели, Сунь Цюань послал за начальником тюрьмы. Через пять минут тот уже стоял в опочивальне, низко склонившись перед могущественным правителем Поднебесной.

– А скажи-ка мне, любезный, где был захоронен почтенный Чжэ Сян, и были ли ему оказаны подобающие почести? Ведь, насколько мне известно, это ты был виноват в его смерти, не обеспечив должного ухода человеку столь преклонного возраста.

– О, Великий император, Повелитель четырех морей, Владыка десяти тысяч лет! Но почтенный Чжэ Сян жив. Каждый день мы подаем в его камеру стакан воды, как и было приказано Вами, о Высочайший. Он не выказывает никакого недовольства и, более того, каждый день благодарит стражу за все, что делается для его скромной персоны.

– Почему же я узнаю об этом только сейчас, негодный? По-видимому, ты ждешь не дождешься, когда твоя голова будет разлучена с телом, пораженным недугом разврата и лености.

– Но ведь Вы не спрашивали о нем, а я не смел беспокоить Вашу Светлость, докладывая о том, что приказ Владыки Поднебесной неукоснительно исполняется. Следить за исполнением Ваших указаний – это мой священный долг, от которого я не могу отступить даже на один ли[2].

– Я хочу немедленно видеть этого святошу, перехитрившего смерть, а может быть – тебя, тупоголовый болван!

«Не сегодня!» – пронеслось в голове у Чжэ Сяня, когда гулко заскрежетали засовы, со скрипом открылась тяжелая дверь, петли которой не смазывались, наверное, целую вечность, и в проеме обозначился силуэт самого начальника тюрьмы. В последний раз эта странная фигура появлялась в стенах камеры три года назад, чтобы озвучить очередной приказ императора. Едва различимая шея, словно единым ударом вдавленная в плечи каким-то жестоким силачом, плечи, будто сами поднявшиеся вверх от того же удара, яйцевидной формы голова с маленькими, бесцветными и давно потухшими глазами, слишком широкая, но приплюснутая, грудная клетка и усохшая, почти безжизненная левая нога – все это безошибочно указывало на то, что начальник тюрьмы – старый воин, не только участвовавший во многих сражениях, но также переживший много горя и унижений. Три года назад доброе сердце Чжэ Сяня сжалось при виде этого искалеченного жизнью человека. Но сейчас уже ничто не могло вызвать хоть малейшее шевеление чувств в существе, ставшем равновеликим Единому.

Сунь Цюань решил провести аудиенцию в Зале Правительства и облачился в парадные одежды из тончайшего шелка, чтобы предстать перед загадочным мудрецом во всем своем величии. Несмотря на то что ему было почти семьдесят лет, он был высок ростом, и фигура его еще сохраняла былую стать. Благородный овал лица, обрамленный редкой клиновидной бородкой, придавал императору значительность, а в глазах еще можно было уловить особый металлический блеск, который когда-то повергал в замешательство врагов и вызывал неподдельное почтение у подданных.

Чжэ Сяня привели закованным в кандалы. Он был невысок ростом и очень худ. Однако императору сразу же бросилась в глаза та легкость, с которой он передвигался, несмотря на тяжесть оков, как будто даже сила притяжения не действовала на этого старика. Волосы его едва тронула седина, а взгляд был живым, как у молодого.

– Приветствую тебя, о почтенный Сын Неба! – тихо произнес Чжэ Сян и улыбнулся. – Благодарю за ту милость, которую ты оказал мне, оставив в полном уединении и лишив соблазна вкушения пищи, разрушающей тело.

После этих слов Сунь Цюань вдруг почувствовал, сколь тщетными были все его усилия по поддержанию своего ложного величия, каким ничтожным и беспомощным выглядит он рядом с этим удивительным человеком. Пять лет назад он чувствовал свою власть над ним, сейчас же он ясно осознал, что тот обхитрил его, ускользнув не только от карающей силы его могущества, но и от цепких объятий смерти.

И император склонился перед Чжэ Сянем.

– О мудрейший из наставников! Я не смею что-либо требовать от тебя, но прошу тебя о милости! Когда-то я поступил очень вероломно, велев схватить тебя и отправить в заточение. Сегодня я глубоко раскаиваюсь в содеянном. Я вижу, что никакие радости этого мира не нужны человеку, величие которого простирается выше небес и не имеет пределов, человеку, ставшему равным бессмертному Дао, которое никогда не возникало и никогда не исчезнет. Я вижу, что никакие лишения не смогли навредить тебе, а сделали еще более могущественным. Я не прошу тебя открыть мне тайну бессмертия, понимая, что не достоин этого, но я прошу тебя избавить меня от страданий души и тела, которые приносит с собой старость. Ведь ты не откажешь в столь малой услуге своему императору?

– Великий император! Твое могущество простирается на восток и на запад от реки Янцзы, тебя почитают все населяющие твое царство народы и опасаются правители соседних царств. Жизни всех твоих подданных находятся в твоей власти. Но чего стоит все это, если ты не можешь распоряжаться собственной жизнью? Много лет ты питал себя иллюзиями, и вот настало время расстаться с ними, какими бы сладкими они ни были и как бы крепко они ни держали тебя в своих объятиях. Когда-то ты оказал мне неоценимую услугу, и теперь мой долг отплатить тебе тем же.

Прежде всего тебе необходимо очистить свое сердце и умилостивить богов, проживающих в твоем теле. Для этого ты должен совершить сто двадцать добрых дел. Но если при этом ты совершишь хотя бы один проступок, все твои предыдущие заслуги будут потеряны и придется все начинать сначала. Ты слишком долго медлил, надеясь получить бессмертие, окружив себя лекарями-шарлатанами и принимая предлагаемые ими волшебные пилюли. На это же рассчитывал и Цао Цао, которого уже давно нет среди живых и которого вряд ли можно будет обнаружить в сонме бессмертных. Теперь у тебя осталось очень мало времени.

Если же ты все-таки успеешь совершить свои сто двадцать добрых дел, возможно, это привнесет покой в твое сердце и облегчит твои телесные страдания. Кроме этого, ты получишь шанс стать бессмертным уже после своей кончины. Такую возможность община «Великого спокойствия» предоставляет для простолюдинов, у которых нет времени и средств, чтобы заниматься духовными практиками, ведущими к спасению. После твоей смерти верный человек должен будет закопать глубоко в землю десять футов шелка и металлический талисман с изображением дракона. Это дар, который позволяет откупиться от богов преисподней. Если боги примут его, через тридцать два года твои кости обрастут плотью, ты вернешься в свое тело и отправишься в рай для бессмертных. Но не рассчитывай на милость богов, если не совершишь заветное количество добрых поступков.

Это все, что я могу сделать для тебя. И, естественно, ты не получаешь никаких гарантий, это – привилегия мудрецов. А теперь я должен вернуться в мой «дом уединения».

С этими словами Чжэ Сян поклонился императору и удалился. Оставшись один, Сунь Цюань глубоко вздохнул, вдруг ощутив чудовищную усталость, тяжело опустился в мягкое и удобное кресло, украшенное золотом, закрыл глаза руками и горько заплакал.

Я – лунный человек, живущий по правилам, которые диктует мне ночное светило. Человек несчастен лишь тогда, когда хочет обладать свободной волей, быть независимым от любых внешних влияний, когда, снедаемый гордыней, стремится он быть сильным и самодостаточным. Я презираю эти влечения и привязанности человеческого эго, ибо я – человек Луны. Я столь же изменчив и столь же несамостоятелен. Я тоже свечу лишь отраженным светом и путешествую в глубинах собственного существа, не имея надежного пристанища и постоянного образа.