Оле был впереди на семьсот или восемьсот ярдов, и это спасло его. Он упал на колени Эдит как раз в тот момент, когда злобный взмах хвоста чудовища рассек воздух над машиной.

Оглянувшись на скалы, они увидели весь черный выводок, высыпавший на тускло-серую пустошь. Бесцельно, как безмозглые курицы, монстры метались по снежным полям в поисках ускользнувшей добычи. Колоссальные ящерицы мчались отовсюду, а за некоторыми из самых крупных теней тянулись три или четыре крошечные точки, похожие на преследующих их блох. Это были детеныши выводка, следующие за своими алчными матерями.

Существа отличались от всех тварей, каких Эдит и Оле до сих пор доводилось видеть живьем. Однако на пляже-кладбище Оле и Лейн вскрыли трех примерно похожих гигантов.

Наблюдатели были настолько захвачены нелепым бегом с препятствиями, что не заметили знакомого раската грома, предшествующего толчку. Прежде, чем Эдит поняла, что происходит, самолет начал подпрыгивать и кувыркаться, как стеклянный шар в фонтане.

Она пришла в себя как раз вовремя. Пока самолет набирал высоту под углом в шестьдесят градусов, воздух непосредственно под ними с глухим ревом взорвался тысячами конусов голубого пламени. То была настоящая пощечина для непочтительного тщеславия Оле. Теория, которую он доверил небесам, очевидно, была ошибочной. Резервуар нефти под этой областью колодцев, судя по всему, все-таки соединялся с резервуаром под туннелем. Обратный поток прилива под туннелем теперь выталкивал сжатый газ через вторичную сеть колодцев.

Посмотрев вниз, они увидели быстро опускающиеся конусы пламени. Через мгновение они должны были исчезнуть в колодцах. Таково, по крайней мере, было уверенное предсказание Оле. Словно для того, чтобы научить его теоретизировать осмотрительней, пламя не сделало ничего подобного. Это извержение газа было совсем не походило на первое и скорее напоминало происходившее в туннеле. Пламя не исчезло, но, удлиняясь вниз к вентиляционным отверстиям, превратилось в короткие столбы огня. Эти, однако, были гораздо меньших размеров — просто конические свечи высотой в сто футов и толщиной от пяти до тридцати футов.

Домашние очаги снова весело горели. Невозможно было не ощутить некоторое сочувствие к изгнанным из рая монстрам, спешащим по ледяной равнине к дружественным кострам. Матери бросали своих отставших детенышей, торопясь вслед за более проворными товарками к веселым очагам, и многие маленькие монстры оставались жалобно пищать на холоде. Вокруг бодрящего тепла и света колодцев дружелюбно сидели на корточках группы из трех или четырех огромных ящериц, на время забыв о голоде и вытекающей из него враждебности. Эдит была тронута, Оле — нет.

Материнский инстинкт, как говорят, универсален. Безмозглые самки, которые якшались со своими свирепыми самцами у уютных костров, в то время как их детеныши жалобно плакали на холоде, опровергли эту теорию. И снова Эдит была глубоко тронута.

Развернувшись назад при свете звезд, она снизилась и описала низкий круг над маленькими несчастными монстрами на льду. Вся ее дремлющая материнская любовь пробудилась и вырвалась наружу из-за одного особенно постыдного примера. Брошенному маленькому существу, не крупнее ньюфаундленда, не могло быть больше нескольких дней от роду. Его нелепый маленький хвостик был всего лишь обрубком, а гротескно непропорциональная голова едва не перевешивала истощенное тело, качавшееся на двух хилых и тонких, как соломинки, ногах.

— Оле, — воскликнула она, — мы должны забрать на корабль этого милого маленького дьявольского цыпленка. Он погибает без тепла и своей матери.

— Вы не его мать, и будь я проклят, если стану греть его.

— О да, согреете, потому что вы его поймаете.

— И кто из нас сумасшедший?

— Не я. Вы будете в совершенной безопасности, пока родители эгоистично развлекаются вдали от дома. Кроме того, у вас будет неплохой старт почти в три четверти мили, если мать заметит похищение. Если вы не сумеете убежать от нее, имея такое преимущество, вы никуда не годитесь. Ну вот. Вылезайте и заберите ребенка. Схватите его как следует за шею, чтобы он не смог укусить.

— Будь я проклят, если соглашусь!

— Будь я проклята, если вы этого не сделаете. А теперь послушайте, Оле. Либо вы достанете мне эту цыпочку, либо я навсегда сделаю вашу жизнь невыносимой, рассказав капитану, как вы бросили свои молитвы. Вы прославитесь от Ливерпуля до Сан-Франциско и оттуда до Гонконга как благочестивый моряк, чьи усердные молитвы пробудили дьявола. Поймайте мне это бедное маленькое животное, и я клянусь, что никогда ни одной живой душе не расскажу, каким дураком вы выглядели, убегая от той двуногой рептилии.

Это был откровенный шантаж, и, будучи таковым, он вполне удался на континенте, где не было ни единого адвоката.

С продуманной, но ненужной осторожностью Оле подкрался к визжащему подкидышу сзади. В своем голоде и жалком одиночестве существо приветствовало его с разинутой пастью. Схватив его одной рукой за длинную тонкую шею, Оле другой рукой вцепился в его короткий хвост. Затем, собрав всю свою силу, он потащил брыкающееся маленькое чудовище к самолету.

Кто бы мог заподозрить, что в тщедушном тельце маленького негодяя бушевала такая энергия? И кто бы, услышав впервые его жалобный писк, мог бы подумать, что он обладал луженой глоткой? Он орал, зовя своего папочку, визжал, клича своего старшего братца, и вопил, призывая свою беспутную мать. Они прибежали большими прыжками.

Учитывая все обстоятельства, мы вместе с Эдит должны прийти к выводу, что главной приманкой был Оле, а не брошенный цыпленок.

Материнская любовь Эдит внезапно упала ниже нуля. Она умоляла Оле бросить маленького звереныша — теперь он нёс его на руках, держа за шею и хвост — и скорее бежать к самолету. Но в Оле пробудилось норвежское упорство. Начав работу, он либо заканчивал ее, либо терпел крах.

Только исключительно сильный человек смог бы повторить его подвиг. В то время, как одной рукой он крутил пропеллер, другой он держал цыпленка за шею на расстоянии вытянутой руки. Маленькое чудовище умело наносить своими слабыми на вид ногами злобные, резкие удары. Его когти могли бы легко до кости распороть руку Оле.

Скорбящая семья прибыла как раз вовремя, чтобы услышать донесшееся сверху прощание любимого дитяти. Цыпленок перевесился через борт самолета, все еще дергаясь. Оле не ослабил своей мертвой хватки на его шее. Ловким взмахом он поднял его в кабину и уселся ему на живот. Он все еще не доверял цыпленку, чье последнее послание матери напомнило поэтому грустную и придушенную ноту волынки.

— Заверни его в одеяло, — распорядилась Эдит, — чтобы он не замерз по дороге.

Оле прижал его к себе. Однако он был осторожен и не отпускал его шею.

— Разве отец не будет в восторге? — продолжала Эдит. — Это лучше, чем целый континент мертвых тварей. Интересно, что он ест?

— Может, мне отпустить его шею и выяснить?

— Пока нет. Молоко, я думаю, является правильным питанием для такого нежного младенца. Сколько у нас на борту консервированного молока?

— Около сотни ящиков, я полагаю. Этому маленькому дьяволу хватит на целую неделю.

Путь домой пролегал над новым для них районом, примерно в тридцати милях к западу от прежнего курса. Где-то в десяти милях за колодцами они заметили далеко внизу странное черное озеро.

— Выглядит интересно, — заметила Эдит, снижаясь. — Давайте посмотрим, что там. Все равно мы давно опоздали.

Приблизившись к поверхности озера, они увидели, что оно находится в сильном движении. Даже при свете звезд Оле мгновенно распознал эти огромные пузыри.

— Нефть! — крикнул он.

И действительно, из сотен фонтанов на дне озера текла бурлящая нефть. Спонтанная теория Оле, вероятно, была недалека от истины. Подземные приливы, поднявшиеся до скального свода, выталкивали сырую нефть через цепочку колодцев. Какое-то препятствие, возможно, тяжелый камень, упавший с расшатанного сильными землетрясениями свода, перекрыло проход, сдерживая приливную нефть. Вследствие этого, теперь она хлестала из газовых колодцев. Более медленное движение тяжелой нефти при ее выталкивании вверх не создавало достаточного трения для воспламенения жидкости. Такова, во всяком случае, была теория Оле.