— Это противозаконно? У меня маленькая дочь и свои взрослые потребности! Я не могу пока позволить себе отношения с женщинами. Я не понимаю, откуда такое совпадение, но повторю: я не убивал их! Я заказывал их через клуб, мы встречались в отеле средь бела дня, занимались сексом. На этом всё. Ни одну из них я не видел больше одного раза.

— Вы встречались только с этими девушками или были ещё?

— Были ещё, — вмиг оживляется Хантер, зацепившись за то, что убиты не все, с кем он спал.

— Почему вы отдавали предпочтение брюнеткам?

— Чушь! Они все были в париках. Я не имел ни малейшего представления об их натуральном цвете волос.

Лоуренс шумно выдыхает и начинает стучать кончиком ручки по столу.

— Запишите названия всех отелей, в которых вы были. Мы поднимем записи с камер, — протягивает ему листок. — И пересмотрите вот эти снимки, — кладёт приличную стопку фотографий, изъятых из клуба. — Отложите тех, которых вы узнали.

Пока профессор выполняет её просьбу, вспоминаю, чем интересовалась Лили.

— Кейт, спроси про мать ребёнка, — подсказываю ей в наушник, вставленный в её ухо.

— Мистер Хантер, а что с матерью ребёнка? Почему вы воспитываете дочь один?

Он отпивает воду из стоящего возле него стакана и отвечает еле слышно:

— Она бросила её после рождения.

— Вы с ней общаетесь?

— Она лишена родительских прав.

— Вы не ответили на вопрос.

— Нет.

Хантер нервно теребит ручку. Прищуриваюсь, пытаясь прочесть его мысли. Врёт или не врёт?

— Ладно, Кейт. Пока заканчивай с ним, — говорю ей в ухо. — Я приставлю к нему человека. Надо за ним понаблюдать.

— Мистер Хантер, пока можете быть свободны. Разумеется, выезжать за пределы города вам запрещено. Соответствующее предписание уже есть.

Тот с нескрываемым облегчением вскакивает со стула и направляется к двери.

— Если вдруг что-то вспомните, свяжитесь с нами, — прилетает ему вдогонку, — и найдите себе адвоката.

Профессор ненадолго застывает и, молча выслушав наставления, скрывается за дверью.

***

Лили

Шок прошёл, и на его место пришло отрицание. Не знаю, зачем я это делаю, но пытаюсь ухватиться за последнюю ниточку. Может, всё, что есть у ФБР на моего отца — ложь? Его подставили? Заставили? Может быть, он тоже какой-нибудь двойной агент, внедрившийся в преступную группировку?

С этими мыслями подхожу к дому отца. Точнее, к нашему дому, в котором я не жила ни дня. Моя необъяснимая потребность в самостоятельности теперь выходит мне боком. Мы с отцом стали абсолютными чужаками. Как же так? Он всегда был со мной добрым и, как мне казалось, любящим. Неужели я настолько не умею разбираться в людях?

По дороге сюда заметила за собой хвост. Тонированный чёрный джип, который подозрительно сворачивал туда же, куда и я. Ехал с той же скоростью, что и я. Пришлось знатно постараться, чтобы его скинуть. Оставила свою машину возле одного кафе и вышла через служебный вход с другой стороны. Дальше я шла уже пешком. Кроу не унимается? Вчера вечером купала Бинго и случайно порвала его ошейник, под которым обнаружила жучок. Подлец. Обыскала квартиру и нашла ещё два. Возможно, остались ещё, поэтому теперь мы с Джилл договорились общаться старым добрым способом: записками и языком жестов.

Отец звонил мне утром и оживлённо рассказывал про солнечную погодку в Джексонвилле, в котором проходит какой-то съезд сотрудников правоохранительных органов, и я очень надеюсь, что пришла сюда зря. У меня есть свои ключи, поэтому беспрепятственно вхожу через парадные двери. Поднимаюсь на лифте, с каждой цифрой на табло волнуясь всё больше. Что я там планирую найти? Связанных девушек? Трупы? Горы денег? К нужному этажу приход сюда начал казаться бессмысленной затеей.

Вставляю ключ в дверь, но она не поддаётся, как будто заперта изнутри. Он дома? Настойчиво стучу в дверь, и она открывается почти сразу. Только передо мной не отец, а женщина в форме клининговой службы.

— Здравствуйте, чем вам помочь? — спрашивает приветливо, но настороженно. Наверняка услышала скрежет ключа в замке.

— Добрый день. Мне бы хозяина квартиры найти. Я соседка снизу. Вы меня топите, — сочиняю на ходу, а ведь раньше врать не умела.

— Не может быть. Я только что проверяла все краны. Прихожу сюда дважды в месяц, чтобы пропылесосить и убедиться, что всё в порядке. Сам хозяин здесь не живёт.

Вот это я удачно зашла.

— Не живёт? Или просто в отъезде?

— Не живёт.

— Откуда такая уверенность? — невольно повышаю на неё голос, хотя понимаю, что эта женщина вообще не причём.

Та недовольно хмурит брови.

— Я сейчас ему позвоню при вас.

— Давайте шустрее.

Уборщица достаёт сотовый и набирает моего отца. Через динамик совершенно чётко слышу его голос, когда он отвечает.

— Мистер Батлер, это Мэри. Тут соседка снизу уверяет, что вы её топите, но это точно не так. Я всё проверяла.

— Так в чём проблема? Закрой дверь и всё, — доносится до меня его раздражённый тон.

Я красноречиво вставляю ногу в дверной проём и, отрицательно качая головой, демонстрирую экран своего нового смартфона, на котором набраны цифры «911».

— Она грозится вызвать полицию. Вы можете подъехать и сами с ней разобраться?

На другом конце провода раздаётся чертыхание, а потом совершенно неожиданное:

— Ладно, буду через пятнадцать минут, — и скидывает звонок.

Через пятнадцать минут.

Его нет в Джексонвилле.

Под недоумевающий взгляд женщины трясущейся рукой убираю телефон в карман и плетусь в сторону лифта. Пока его жду, обессиленно припадаю лбом к стене, пытаясь упорядочить свои мысли и понять, как мне быть дальше с тем знанием, что я жила в огромном воздушном замке, построенном моим воображением. И как мне смириться с тем фактом, что мой отец, которого я так обожала, которого с нетерпением поджидала с работы, сидя на подоконнике, за которого молилась, стоя на коленях перед Распятием в комнате моей верующей бабушки, на самом деле — подлый двуличный человек. Хотя нет, хуже. Он — чудовище. А я — его порождение, которое никогда об этом не забудет.

Выйдя на улицу, присаживаюсь на скамейку неподалёку и натягиваю пониже капюшон своего худи, чтобы отец меня не узнал и не заметил. Это, своего рода, мазохизм, но раз уж я всё равно пришла, решила добить себя окончательно. Вряд ли может быть хуже. Всё, что меня окружало, оказалось фальшивым и притворным, а моя доверчивость, наивность и открытость сыграли со мной злую шутку, ведь реальность сильнее всего бьёт как раз по таким, как я. Лишь моё состояние полной прострации помогает мне держать лицо и не обращать внимания на пустоту в душе.

Пока жду отца, думаю, что мне делать дальше. Первое желание — сбежать из этого города, оборвать все нити, связывающие с его жителями, и начать новую жизнь. Второе — поговорить с отцом и задать все вопросы прямо в лицо. Но разве он ответит? Как я себе это представляю?

— Пап, привет, как обстоят дела с продажей девушек? Спрос есть?

— Привет, дочь. Ещё какой! Собираемся на днях расширять ассортимент.

Горько усмехаюсь, понимая, что не желаю ничего знать. Хочу, как те три обезьяны, закрыть глаза, рот и уши, лишь бы продлить это приятное бесцветное состояние. Лучше не чувствовать ничего, чем ощущать непрерывную тупую боль под сердцем и потерю твёрдой опоры под ногами.

Через пять минут к дому подъезжает три одинаковых внедорожника. Те самые, что были на фотографиях. Наблюдаю, как водитель первой машины открывает заднюю дверь, и оттуда выходит мой отец. Надо же, у него есть личный водитель, как у грёбаного президента. Вслед за ним к дому отправляются четыре бугая. Как ему удаётся так мастерски играть несколько ролей?

Когда эта пятёрка скрывается за парадными дверями, рывком встаю со своего места, и, набравшись мужества, отправляюсь к человеку, который сможет помочь мне начать новую жизнь.

[1] Зеркало Гезелла — стекло, выглядящее, как зеркало с одной стороны и как затемнённое стекло — с противоположной. Используется в комнатах допроса, переговорных, комнатах служб безопасности, психологов.