Когда у Бунчука возникли против Осы серьезные подозрения, майор ощутил это всем своим шакальим нутром. Он не стал вникать, что и откуда узнал Бунчук. Ликвидация этого дамоклова меча стала у Осы идеей фикс.

Кострецов у майора вызывал скорее раздражение, чем ненависть. Осиповский не мог относиться к какому-то «земляному» как к равному противнику. Даже когда Кострецов в «Фазенде» закамуфлированно высказал ему все, что он о майоре думает, и даже, можно сказать, бряцал оружием, Оса, со своими амбициями, предпочитал воспринимать его не какой-то саблей или хотя бы кинжалом, а всего-навсего занозой.

Оса и принял мгновенное решение избавиться от этой колючки именно у дома Бунчука потому, что там же плавал в кровавой луже тот булатно заточенный опер.

У Четвертого же были с Кострецовым особые счеты. Этот опер убил последнего из его боевых товарищей. Каким бы неуравновешенным ни был Шестой, но он был той же, собровской, масти, что и Четвертый. Они плечом к плечу рисковали в своей удалой подпольной жизни, поровну делили кровавую славу и, останься Шестой в живых, могли бы вместе за пивком в каком-нибудь ресторанчике на Канарах вспоминать былые подвиги.

Бунчука, которого Четвертый когда-то «завалил», Боря и не вспоминал: мало ли их было за два года. Но Кострецов стал для киллера последней преградой перед теми же Канарами, где и одному неплохо выпить-за-кусить.

На рассвете Четвертый проснулся в своей машине свежим и бодрым. Въедливо проверил пистолет с глушителем, осмотрел запасные обоймы. Полистал досье Кострецова.

Кинул в рот мятную конфетку, чтобы не чувствовалось отрыжки перегаром. Раскрошил ее частоколом длинных зубов и порулил на Чистые пруды.

Когда рассвело, Кострецов поднялся с постели. Посмотрел на забинтованное Катей плечо. Свежая кровь за ночь не проступила. Значит, рана подсохла, отметил он. И уже не болело, как вечером.

Капитан сварил кофе покрепче. Прихлебывал его, куря сигарету. В этот момент раздался телефонный звонок.

Сергей взял трубку, привычно сказав:

— Кострецов.

По другую сторону молчали.

— Алло, вас не слышно, — проговорил Сергей.

Ответа не было. Потом раздались гудки.

Кострецов взглянул на часы и подумал, что так рано вряд ли ему могли звонить знакомые или даже со службы.

«Не проверяет ли Оса мое местопребывание? — подумал он. — Похоже. Ну что ж, «живец» выплывает».

Он так же дотошно, как Четвертый в это утро, осмотрел свой пистолет. Стал одеваться. Надел под куртку тонкий свитер на голое тело, чтобы свободнее действовать с бинтом на плече. Руку к груди уже можно было не подвязывать. Положил в карман куртки наручники.

Перед выходом из квартиры капитан с усмешкой подумал: «Неужели попробуют застрелить в моих родных дворах, где я каждый метр знаю? Крепко ошибется тот курносый щуренок, если здесь со мной свяжется В родимых степях, в «казаках-разбойниках» всегда казак верхний».

Капитан приоткрыл дверь и выскользнул на свой пустынный черный ход. Он был уверен, что опытный киллер поостережется охотиться в этой гулкости. Капитан спустился по лестнице вниз и постоял перед дверью во двор.

Через ее щели была видна часть двора-колодца. Дома плотным кольцом уходили ввысь, создавая подобие каменных мешков старого Петербурга. Долго рассматривать Кострецову было не обязательно, он и так знал, что удобных точек для стрелка вокруг нет. Не с крыш же стрелять. Появление Кострецова было неожиданным, и промахнувшемуся киллеру трудно смотаться с какого-нибудь чердака.

Реальнее было, что киллер попытается подловить капитана сзади, как и Бунчука, чтобы уложить выстрелами в спину.

«Это уже проверенный его почерк», — грустно прикинул Кострецов и быстро вышел во двор.

Передвигаться ему следовало на небольших открытых участках с постоянной проверкой на преследователя, что не представляло никакого труда: впереди, прямо как на заказ, тянулись цепь проходных дворов, закоулков, арок и выступы стен. Весь этот лабиринт Сергей изучил во времена «казаков-разбойников».

Он проскочил первый отрезок, свернув за угол следующего дома. Там пронесся вперед, миновал арку и встал за ее выступом, чтобы оглянуться.

Можно было бы и не оглядываться: в тишине Кострецов явственно различил топот бегущего человека. Капитан присел и осторожно выглянул из-за выступа — вон мелькнула белокурая шевелюра, виденная на фото. Старый знакомый!

Четвертый был хорошим стрелком и специалистом боя. Но не обладал этот собровец тем, за что отбирал Оса людей в информ-тройку банды: искусством незаметно «пасти» объект. Оказавшись в роли филера, Четвертый действовал как умел.

Кострецов прикинул, где перехватит убийцу. Это был следующий дворик, в одном из домов которого проживал с разгульной Нинкой стукач опера Валя Пустяк.

Капитан пробежал до угла и замедлил шаги, чтобы вынырнувший через арку киллер успел заметить, куда Кость движется. Быстро свернул во дворик.

На выбранном Кострецовым месте захвата очень кстати торчал остов старой телефонной будки в углу двора. Капитан скользнул за нее, обогнул и оказался в щели между будкой и углом дома. Отсюда на проскакивающего вперед киллера легко было нападать.

Вскоре мимо Кострецова мелькнула фигура блондина. Капитан метнулся из-за будки и, выхватывая пистолет, крикнул:

— Стоять! Арестован!

Киллер замер. Сделал вид, что удивленно оборачивается. Мгновенно вырвал из-за пояса пистолет.

Кострецов ждал этого. Он метнулся к бандиту, точным ударом ноги врезал по кис ти с оружием. Рука подпрыгнула, Кость железной своей лапой захватил ее, выламывая киллеру пальцы скобой его же пистолета.

Парень взвыл и выпустил оружие. Кострецов поднял его пистолет, сунул за ремень и ударил ногой киллера в живот. Тот согнулся, капитан добавил ему по голове. Киллер рухнул на землю.

— Закончили очередных «казаков-разбойников», — сказал Кость, доставая наручники. — Ты, падаль собровская, и друга моего Бунчука убивал. Тяжел будет остаток твоей жизни.

Четвертый, сидя на асфальте, затравленным хорьком глядел на опера, полуобнажив кривые зубы.

— Чего ж не пристрелишь? — сдавленно сказал он.

— Есть еще люди, которые на тебя живого хотят полюбоваться.

Собровец мгновенно сориентировался: Кострецов не будет его убивать, что бы он ни вытворил. Он вспомнил о ране, которой наградил опера.

Киллер приподнялся, группируясь для удара по больному кострецовскому плечу, которое от бинта бугрилось под курткой. И подставил руки капитану якобы для наручников. Кострецов держал пистолет в здоровой руке, а раненой хотел захлестнуть в браслеты запястья Четвертого.

Он защелкнул браслет на одном, фиксируя внимание на второй кисти парня, когда тот вскинул закованную руку, ударяя капитана в раненое плечо.

Кострецов, ослепленный болью, отшатнулся. Киллер ударил его болтающимися наручниками по голове и побежал.

— Стой! Стрелять буду! — закричал Кострецов и пальнул в воздух.

Парень несся в противоположный угол дворика.

Кострецов не случайно выбрал этот двор: он не был проходным. Из этой каменной мышеловки имелось два параллельных выхода между домами, и капитан находился как раз между ними.

Он занял позицию и приготовился встретить оказавшегося в ловушке киллера.

Киллер уперся в стену, выросшую перед ним там, где он надеялся найти выход. Бросился обратно, шаря глазами по двору. Между двумя выходами стоял и целился в него Кострецов.

Четвертый лихорадочно прикинул: «Убить не убьет, а засадит на поражение, чтобы не дергался!»

Он рванулся в дверь ближайшего подъезда.

«Ох, разбойничек, — усмехнулся Кострецов. — По чердакам здесь тебе от меня никак не уйти».

Он спрятал пистолет и ворвался следом за Четвертым в подъезд.

Это был стариннейший дом. Потолок парадного — в лепнине, оставшиеся кое-где по полам и стенам цветные изразцы. Над широкими ступенями тянулись отполированные многолетними прикосновениями дубовые перила. В громадных лестничных проемах гудело эхо, четко отражался каждый звук.