– Пощадите, милсдарь колдун! – и барич Ивор со стоном рухнул на колени. – Избавьте от напасти! Это ж прознают в селе, на улицу не выйти, засмеют!

– Верно, – кивнул Эдгар, нервно косясь на продолжающих кашлять друзей. Только Ниенна стояла спокойно, про себя посмеиваясь над легковерным хозяином. Ибо друг детства Аксель научил ее в детстве и не таким словам. – Не поймут вас селяне. Будут смотреть укоризненно и судачить меж собой. Такой, скажут, молодой, а уже подзалупным бесам поддался, срамник и бесстыдник. А кто-нибудь рано или поздно и королю доложит.

– Пожалейте, милсдарь, – уныло продолжал бубнить толстяк. – Не допустите позору, вы же образованный маг, в Акалемии чародейской учитесь, вы могете!

– Не могу, – со вздохом «признал» Эдгар. – Пока чудище, сердца вырывающее, в окрестностях верховодит, бесы в полную силу резвиться будут. К тому же, именно этот вид со стороны не победить. Вам самому, пан Репняной, придется противостоять поганым нечистецам, пока их немного, и они невидимы. А то рано или поздно разжиреют и плоть обретут, и начнут по всему вашему телу прыгать, тогда точно по всей округе дурная слава пойдет…

– Все сделаю, что угодно! – захныкал барич, потрясая тремя подбородками.

– Перво-наперво мыться вам должно каждый день, исподнее менять тоже, бесы чистого не терпят, – с серьезным лицом начал давать советы Эдгар. – Баню раз в три дня посещать, париться от души. Вина не пить, сладкого и тестяного не есть, жирного тоже…

– И к бабам не приставать, и даже на праздник не соваться, – шагнула к Эдгару Азали, прекратившая маскировать смех под кашель. – Я целительница, и можете мне поверить, хочу вам только добра. А то мало ли, придете развлекаться с чужими бабами, а у них тоже бесы какие-нибудь в причинном месте сидят…

– Страсти какие, – заохал барич, осеняя себя знаком Всеблагого Левия. – А надолго это? Ну, пост и баня, и остальное…

– Пока бесперебойное желание тискать баб не пропадет, – сурово припечатал Эдгар. – А вообще, жениться вам надо, барин. Но сначала избавьте себя от постыдной напасти!

– Все сделаю, как скажете, – закивал толстяк, с кряхтением поднимаясь на ноги. – И всем, чем смогу, помогу в поисках чудища! Отец мой вряд ли сможет что-то рассказать, он третью седьмицу с постели не встает, но я к вашим услугам!

Сердечно раскланявшись с подобревшим барином, чародеи вышли из поместья, добрели до поворота на деревню – и с хохотом рухнули в стоящий здесь же стог сена.

– Брешешь, как та собака, – с восхищением хлопнул Эдгара по плечу Альбрехт. – Но все равно понять не могу, чего ты встрял за этих баб? И король наш ничего не запрещал такого, а ты еще и богохульником себя чуть не выставил…

Эдгар же только усмехнулся.

– Вот ты скажи, мордатый, тебе девки какие нравятся?

– Ну… Красивые, – задумался лидер команды. – Стройные, с миленькими мордашками, с ножками изящными. Не очень высокие. Не капризные…

– А мне веселые, – поднял брови Эдгар. – Девки, когда веселые, они всегда красивые, ты просто этого не осознал еще. А какое уж веселье с козлом смердячим в одном доме, да в постели, тьфу-тьфу-тьфу, где тут дерево какое?

Боевик постучал себя по голове и продолжил.

– А еще я живых люблю. И потому отсюда не уеду, пока чудище не поймаю, которое девкам прехорошеньким, вот как эти две рыжули, сердца вырывает.

– С Ивором и отцом его тоже разобраться надо, – добавила Азали, привалившись к боку Бродди. Тот удивленно покосился на целительницу, но отодвигаться не стал. – Уверена, нет на них проклятья. А вот на то, что их травят потихоньку, могу голову об заклад поставить. Вы пятна вокруг глаз видели? Печень уже не справляется с воздействием яда. Потому и смердит он так, что последние слуги скоро разбегутся. Помрет барич, если мы не вмешаемся. Уверена, и папаша не просто так в постельке лежит три седьмицы.

– Как интересно, – хмыкнула Герда. – Значит, не зря я в холле того… пошерудила немного?

И валькирия достала из кармана серебряную ложечку.

– Герда, ты сперла чужое имущество? – так и ахнула Ниенна.

– Взяла на время, – поправила подруга, сурово нахмурив брови. – Серебро точно покажет, есть на доме проклятье или нет. На вот, изучай, это по твоей части.

– Сначала я, – Азали приняла ложку в большой носовой платок, чтобы не касаться голыми руками. – А то вдруг на ней яда немеряно. Потом уже на проклятья проверим. Ну что, други, пора в деревню? Хочу ополоснуться с дороги, поесть да отдохнуть, пусть даже и на печке.

– И с девками за околицей посудачить, – добавил Альбрехт. – Они наверняка что-то могут знать.

– И не только посудачить, – мечтательно зажмурился Эдгар.

*

Рыженьких близняшек звали Лана и Эля, хорошенькую чернулю – Агашка. Остальных девиц из пестрой щебечущей стайки Ниенна не запомнила. Но с ней молоденькие селянки и не жаждали особо общаться, полностью переключившись на боевиков. Заинтересовала их только Азали, у которой девки полушепотом просили то средства для избавления от чирьев и бородавок, то пилюли от нежеланной беременности.

– Вы только отцу-благодетелю на исповеди потом не ляпните, что я вам помогаю! – предупредила целительница, записывая на бумажке заказы. Денег она требовать ни с кого не стала, от подношения в виде репы отказалась, а вот кринку со свежайшим медом приняла с благодарностью. – А то вместе и будем время коротать в яме с кольями, куда нас жандармы бросят…

– Так некому нас слушать, – бесхитростно сообщила Агашка. – Отец Генрих онемел и почти оглох год назад, ему хоть в ухо всякий срам ори – токма кивает довольно, будто своими глазами все видел. Старики говорят, бог слышит сказанное, даже если отец-благодетель глух, как пень. А раз не карает за содеянное, значит, и греха в этом нет…

– Ага, как же нет, – всхлипнула незнакомая девица, миленькая блондиночка с пухлыми щечками. – Сколько народу в округе чудище загубило, в каждой из семи окрестных деревень жертвы есть! За грехи наши тяжкие оно, вот чего!

– Марька, дочка старосты Семирязовки, девицей невинной померла, чем же она провинилась? – резонно заметила Агашка.

– Хе! – подбоченилась щекастая. – А то ты не знаешь, как можно девичество соблюсти и при этом грешить напропалую! Марьку отец и так бы прибил, без чудища, ежели апосля свадьбы родители жениха ему дырявую чашу с вином бы вынесли. Вот и выкручивалась, небось, как могла…

От последующего разговора у Ниенны кровь прилила к лицу. Жаль, толку с этого не было никакого, румянец на щеки все равно не возвращался. Но от девичьих нехитрых откровений вяли уши. Она сделала вид, что отвлеклась на чей-то зов и быстро отошла в сторону.

Деревенька оказалось приятной – десятка три добротных дворов, зеленеющие огороды да небольшой фруктовый сад с начавшими наливаться яблочками. Все живое на этой земле и впрямь перло, как на дрожжах. В Ахенбурге едва начал цвести жасмин, а здесь уже сирень сыпала людям под ноги густо-лиловые облачка. Ниенна неторопливо прошлась по единственной улочке, что почти вкруговую обхватывала небольшую площадь, на которой под старенькие гусли плясали сельчане. Краем глаза некромансерка увидела Эдгара, которого рыженькие близняшки успели утащить на танцы, и набычившихся сельских парней, смотревших на пришлого щеголя, как на врага. Нет, до сумерек не полезут. А вот ночью вполне могут попытаться организовать наглецу «темную», чтобы чужих девок не обнимал.

«В жаб всех превращу, если тронут», – лениво думала Ниенна, бредя вниз к речке. У крайнего двора под раскидистым кустом сирени сидел белый, как лунь, дедок в окружении босоногих ребятишек.

– И с тех пор, говорят, повержены наши покровители, лежат в земле сырой. Не могут двинуть ни рукой, ни ногой, и лишь печалятся о старых временах, когда ходили они по лесам и полям героями – три зверя, три человека. И не было в мире силы, что могла им противостоять.

– А теперь что же, появилась? – дрожащим голосом спросил лопоухий мальчонка в порванной рубахе.

– Грехи наши тяжкие, – туманно ответил дед. – Вот придет защитник, да поднимет поверженных из земли, тогда и путное что-то выйдет. А пока не шастайте в одиночку за околицей. Усекли, сорванцы?