– Так получилось, что при побеге из дома я кое-что с собой взяла, а в нынешней жизни оно мне не пригодится. Продавать не хочу, вы правильно выразились, купят бесстыжие торгаши, не понимающие истинной ценности предмета.

Она торопливо раздвинула тесемки, открыла кожаный клапан, пошарила в стоящей на стопке вещей шкатулке и выудила оттуда небольшой кулон и сережки-капельки. Конечно, они не шли ни в какое сравнение с богатейшим гарнитуром герцогини, ибо незамужней девице полагалось носить лишь простые и изящные безделушки. Зато опалы были теми самыми, из Островитных гор. Редчайшими и очень дорогими.

– Прошу вас, примите пока эти украшения. А я поговорю с деканом и приложу все усилия, чтобы вам как можно скорее доставили самых изысканных платьев и драгоценностей!

– И меха, – захлопала в ладоши герцогиня Инесса. Глаза ее засветились радостью. – Обожаю соболиные меха! Пусть одеяло мне из них сошьют!

Драгоценности сели на полупрозрачное тело, как влитые, и засияли, словно звезды морозной ночью. Ниенна невольно засмотрелась, раскрыв рот.

– И все же, дитя, почему некромансия? – лукаво взглянула на нее герцогиня. – Почему ты вообще сбежала из дома? Думаю, от неудачного замужества?

– Вы очень проницательны, госпожа, – снова присела Ниенна. – Меня берет в жены маркиз Жермен, а я лучше умру, чем…

– Боги! – не дала ей договорить призрачная Инесса. – Да он на момент моей смерти был уже немолод! И ко мне сватался, я отказала. Он вдобавок жаден, как лепрекон, и вечно угрюм.

– Тогда вы понимаете, госпожа, почему я сбежала…

– Ничего в этом мире не меняется, – с грустью покачала головой Инесса де Монсельон. – Пять сотен лет прошло, а мужики все также думают, что за деньги можно купить покорность наивных бесправных юниц, даже если сам страшен и стар, как распоследний упырь. Тьфу на него, девочка. Стань достойной некромансеркой и упокой это чучело окончательно!

Она хлопнула в ладоши и истаяла в воздухе. А пространство вокруг снова затянуло уже привычной пурпурной дымкой…

– Эй, пташка, очнись! – кто-то осторожно хлопал ее по щекам. – Уморила тебя знатная тетка, что ли?

Герда. Стоит перед ней на коленях, с тревогой вглядывается в лицо. Стоп, она что, упала в обморок? Ниенна, кряхтя, поднялась с мягкого ковра и положила шарик на столешницу. Сейчас он совершенно не светился.

– Ну? – надменно-вопросительно поднял брови декан.

– Все в порядке, – кивнула Ниенна. – Велите доставить для госпожи несколько платьев, достойных ее высокого статуса. Кремовых, голубых и нежно-розовых, под цвет ее кожи, волос и глаз.

Она чуть задумалась.

– Ещё понадобятся шелковые чулки, расшитые золотом туфли для дома и для танцев, горностаевая накидка, украшения… Ах, да, и одеяло из соболей! И тогда не будет она чинить никаких препятствий.

– И все? – изумился магистр Удмертий. – Весь сыр-бор из-за бабьих тряпок?

– Это не тряпки, а радость, способная скрасить одинокое существование даже призрака. Тем более, прекрасной знатной женщины, – сурово сдвинула брови Ниенна.

Декан поглядел на неё со смешком.

– Смотрите-ка, наша птичка умеет громко и сердито чирикать! Ну, хорошо, сделаем, как ты скажешь. Бери перо и чернильницу, составляй список необходимого для герцогини Инессы, а потом Герда проводит тебя к кастелянше и поможет получить форму. Дальше сама уже разберешься.

Ниенну бросило в жар.

– Так меня приняли? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Ну, конечно! – радостно ответила Герда. – Глянь на свои запястья!

Ниенна глянула и ахнула от изумления – прямо по коже тоненькими браслетами бежали изящные и темные, почти черные письмена на непонятном языке. Но в свете лампы они вдруг блеснули фиолетовым.

– Сила, что находится по ту сторону жизни, изучила и приняла тебя, – довольно кивнул магистр Удмертий. – Добро пожаловать на Особый факультет, девочка.

*

– …Ежели мы откроем труды наших уважаемых корифеев целительской науки, господа студиозусы, то изрядно удивимся. Потому как величайшие лекари былых эпох искренне веровали, что в теле плотского создания циркулируют четыре вида жидкости – кровь, желтая желчь, черная желчь и флегма. И каждая из оных несет в себе пользу преогромную для живых существ, питая органы и приливая к членам… Адепт Викентий, я сказал что-то смешное? Может, вам стоит перевестись к дуболомам на боевой факультет? Там вы найдете себе компанию по душе, и будете целыми днями обсуждать процессы размножения у биологических, сталбыть, видов… Нет? Тогда сделайте милость, прекратите хихикать, как продажная девка в портовом борделе. О чем это мы?

Наставник Герий, лысоватый и долговязый некромансер первой степени, поправил очки на носу и продолжил.

– Вот, юные милсдари и милсдарыни, извольте полюбоваться, какая чудесная печень у этого разложенного на хладном столе бедолаги. Что мы можем по ней сказать? Умер носитель от пьянства, но печень, как видите, вполне себе сохранена, ибо смерть к несчастному пришла в виде удара тупым предметом по голове. Он не успел дожить до цирроза и разложения заживо, и в его случае это, пожалуй, к лучшему… Великолепное зрелище, не правда ли? Взгляните, как причудливо набухли вены! А теперь давайте извлечём орган и рассмотрим, сталбыть, изнутри, насколько порчены жиром сосуды… Адепт Сандр, может, вам к лекарям все же наведаться? Вы, стесняюсь напомнить, блюете третий раз за лекцию, а ведь это мы даже до кишечника не добрались!

Ниенна украдкой зевнула.

Четвёртый месяц она в Академии. Былая жизнь словно отступила в тень, сделалась бесцветной и тусклой. Теперь ее руки вместо золотых браслетов и колец с драгоценными камнями украшали кровавые пятна после помощи наставникам на вскрытиях, ожоги, заработанные на алхимических практикумах, и ссадины с синяками – после тренировок на «дристалище», как называли площадку для боев старшекурсники.

«А потому, что мелкота порой со страху и усталости падает и ревет прямо в поединках, – со смешком объяснила ей Герда происхождение слова. – Альбрехт со своими крокодилами любят пугать всяко, да и дерутся, как мухоморами обожрамшись. Девок, правда, особо не трогают. Так, пониже спины лезвием меча плашмя приложат разве что, для смеху…»

После этого откровения Ниенна шарахалась от компании боевиков-старшекурсников, как рогатый от храма Всеблагого Левия. Увы, помогало это не всегда. Специально ее, конечно, никто не искал, чтобы подразнить или сделать какую-то пакость, но при столкновении в коридоре напомнить во всеуслышание про задолженный поцелуй у ворот для этих вахлаков было, можно сказать, делом чести. Только какой-то особой чести, препаскуднейшей.

– Да уймись ты, они всех дразнят, – отмахнулась Герда по привычке нынешним утром, когда они встретились сначала на завтраке, а теперь в толпе целительниц, перемешанной с малой кучкой некромансеров, шли на боевой спарринг. Азам лекарского дела и боевки учили в Академии абсолютно всех адептов. – У Альбрехта вообще семья военная, в королевской армии не последние чины, слышала же про род Вельфов? Все, как один, с сильным магическим даром, причем, конкретно с боевым. Тут без вариантов, или сражаться за корону, или голову на плахе однажды сложить. Слишком уж опасна такая семейка без надлежащего контроля. И мальчик по той же стезе отправится, без вариантов. Он и свою боевую тройку уже натаскивает третий год, чтобы спину прикрывали в заварушках, и в мясорубку все вместе пойдут при необходимости. Конечно, в мирное время им тоскливо, вот и борзеют со скуки. А малышня им вдобавок достойный отпор дать не может.

– Я тебя младше на два года всего, а этих здоровых лбов – на три, какая я малышня?! – вскипела Ниенна.

– Вот, уже злиться начинаешь, – довольно подметила Герда. – Так, глядишь, и отгавкиваться научишься. Это жизнь, детка, или ты, или тебя.

Ниенна видала такую жизнь… нет, даже не в гробу, а в академическом морге, на столе для вскрытий. Но делать было нечего. Снисходительно-насмешливого отношения к себе ей все равно пока не переломить – ни сил, ни знаний, ни уверенности. И Герде того и гляди надоест с ней нянчиться… Лучше уж пока терпеть и набираться опыта.