ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

ЯN летом 1949 года, когда ему было 27 лет, Хьюстон обнаружил, что у него роман с замужней женщиной. Ей было 30, и он не был влюблен в нее, и он пошел на это только потому, что ему было скучно и одиноко. Он не думал, что роман продлится лето, но это произошло, и к осени, когда он снова пошел в школу, он задавался вопросом, как это закончить. Он был немного недоволен собой.

В то время Хьюстон жил в Баронз-Корт в квартире, которую он делил со своим сводным братом Хью, который был на два года младше, гораздо более шумным и довольно склонным брать его рубашки и носовые платки, когда он был дома. Хью не было дома. Он был в Индии. Он уехал в июне с съемочной группой, уехал очень поспешно, потому что разрешение пришло в последний момент; и одним из последствий стало то, что планы Хьюстона на отпуск пришлось изменить. Он собирался провести месяц со своим сводным братом, гуляя по Франции.

Как бы то ни было, он решил остаться дома, осмотреть галереи и немного заняться живописью; и он бы так и сделал, если бы не случилось так, что лето в Лондоне выдалось самым жарким за последние десять лет. Вместо этого его дни потекли по знакомой ленивой схеме.

Он вставал каждое утро, пускал уголь, завтракал и читал газету. После этого он повозился с эскизом, а затем вышел и выпил.

Время от времени он ходил на вечеринки. Он даже сам держал одну в квартире. Но люди ему наскучили; они были скорее друзьями Хью, чем его собственными. Он чувствовал себя намного старше своего брата.

Однако на двух вечеринках за одну неделю он столкнулся с Глинис и в обоих случаях поймал себя на том, что размышляет о ней и о ее маленьком, сварливом и очень пьяном муже.

Она была высокой и несколько стеснялась своего роста; она немного сутулилась и носила туфли на плоской подошве. Но в ее лице был какой-то странный и незащищенный характер, который больше всего понравился Хьюстон.

Она жила со своим мужем в Фулхэме, совсем рядом с Баронз-Корт, и после нескольких дней споров с самим собой Хьюстон позвонил ей.

Это был июльский полдень, высокий синий день невыносимой жары. Хьюстон сказал ей, что собирается в Роухемптон.

‘Тебе повезло’.

‘Почему ты не идешь?’

Пауза. ‘О, я думаю, что нет’.

‘Ты не умеешь плавать?’

‘Да, я умею плавать’.

‘Тогда я заеду за тобой’.

Так все и началось. Годы спустя все то странное и бесцельное лето, казалось, выкристаллизовалось для него в один момент; момент, когда он положил трубку в жаркой пустой квартире и почувствовал первый слабый толчок: волнение, отвращение, опасения.

Он очень хорошо помнил душевные поиски того лета, время, когда он оценивал свое положение.

У него было четыреста фунтов в банке, арендная плата за квартиру и работа преподавателем рисования в средней школе для девочек на Эдит-Роуд в Фулхэме; именно из-за этой работы он снял соседнюю квартиру.

С годами у него вошло в привычку присматривать за своим братом. Когда он демобилизовался из военно-морского флота в 1946 году, он думал о том, чтобы обеспечить себя на год своими чаевыми и деньгами, которые оставила ему мать, и устроиться художником на полный рабочий день. Он знал, что если случится худшее, он всегда сможет научить. Но затем Хью, в свою очередь, был уволен со службы и получил работу в кинокомпании за пять фунтов в неделю, и Хьюстон пришлось отложить карьеру художника; вместо этого он поступил в среднюю школу для девочек на Эдит-Роуд, расписался за квартиру и оставил Хьюна пару лет.

Его брат, конечно, больше не нуждался в присмотре. Он зарабатывал более чем вдвое больше, чем Хьюстон, и с радостью тратил его. Хьюстон не винила его. Он знал, что если захочет, Хью перестанет растрачивать свои деньги и оставит его в очереди. Он мог бы попрощаться с главой средней школы для девочек на Эдит-роуд, женщиной, которую он оплакивал, и в любой подходящий день стать художником.

Почему же тогда, подумал он, он этого не сделал? Хьюстон не знала почему. Он чувствовал себя очень расслабленным. У него было угнетающее чувство, что он каким-то образом опоздал на автобус, что часть добродетели покинула его за последний год. Он не хотел рисовать так сильно, как раньше. Он был смутно не склонен к тому, чтобы его брат держал его. Он не знал, чего хотел.

В середине июля он подумал, что это может быть женщина; но к середине августа понял, что это тоже не так.

2

Только в середине сентября он начал сознательно беспокоиться о своем брате; но как только он начал, он понял, что, должно быть, беспокоился уже некоторое время. Он знал, что поисковые работы должны были закончиться в Калькутте и что подразделение должно было подняться к подножию Эвереста. Фильм был о попытке подняться на гору. Почта будет доставляться курьером и обязательно будет нерегулярной. Однако к середине сентября у него уже месяц ничего не было. Он не знал, что с этим делать. Он не хотел звонить в кинокомпанию, что казалось ему излишне суетливым занятием. Он подумал, что подождет немного.

Он ждал неделю, а потом ему было все равно, суетливо это или нет.

Девушка на коммутаторе соединила его с секретаршей. Секретарь соединила его с неким мистером Шталем.

Хьюстон слышал об этом мистере Штале; он думал, что тот был одним из руководителей компании. Он был несколько поражен тем, что так быстро оказался связанным с великим человеком.

"Кто это?" - спросил тихий голос.

‘Мистер Хьюстон, по поводу Хью Уиттингтона", – услышал он голос секретаря на линии.

‘О, да. Мистер Хьюстон. Я провожу день на телефоне ’, - сухо сказал голос американца кому-то на заднем плане. ‘Мы получили телеграмму, мистер Хьюстон. Я подумал, что вам будет интересно это услышать. - Он начал читать телеграмму мягким, спокойным тоном, прежде чем Хьюстон как следует осознал ее смысл. Казалось, что группа из шестидесяти шести человек была замечена под западным склоном горы; они были на неровной тропе, которая соединялась с торговым путем. Еще не было известно, заблокирован ли этот маршрут.

‘Подписано Листер-Лоуренс", - сказал Шталь. ‘ Он британский представитель в Калькутте и наш единственный источник информации на данный момент. Конечно, мы отправляем человека на границу как можно скорее, но пройдет день или два, прежде чем мы что-нибудь услышим. Землетрясение разрушило все телеграфные линии.’

‘ Землетрясение, ’ ошеломленно сказал Хьюстон и почувствовал, как телефон у его уха задрожал.

"По-видимому, это был довольно тяжелый удар. Мы предполагаем, что это перекрыло им путь назад, и они собираются обогнуть гору. Тем не менее, мы настроены очень оптимистично. С местными людьми, нанятыми там, наша партия должна прийти к шестидесяти шести ... .’