"Нет", - сказала Мать. ‘Нет, нет. Что вы имеете в виду? Я не понимаю тебя, Маленькая Дочь.’

‘Ты так устала в последнее время’.

‘Я плохо сплю’.

‘Тогда отдохни немного сейчас’.

‘Нет. Да. Хорошо, ’ раздраженно сказала Мать. ‘ Если ты этого пожелаешь.

‘Это восстановит тебя", - сказала Маленькая Дочь, быстро помогая ей снять халат и откидывая одеяло.

Мать легла в постель и лежала там, ее лицо на подушке было так похоже на бледную фарфоровую розу, что Маленькая Дочь не смогла удержаться и поцеловала ее.

‘А теперь постарайся уснуть’.

‘Слишком светло, чтобы спать’.

‘Я закрою ставни. Попробуй.’

‘ Очень хорошо.

Она подошла к ставне.

‘Маленькая дочь!’

С бьющимся сердцем Маленькая Дочь повернулась и быстро вернулась к кровати.

‘В чем дело, маленькая мама?’

‘ Ничего. … Ничего.’

‘Если есть что–то, что ты хочешь мне сказать - хоть что-нибудь...’

"Это ничего не значило. … Я хочу пить.’

‘Очень хорошо", - тихо сказала Маленькая Дочь, вышла и налила кружку сока лайма в своей собственной квартире. Она делала его свежим каждый день. Главный монах-медик посоветовал, что это полезно для цвета лица маленькой розы.

2

Первая встреча Хьюстона со своим братом в монастыре Ямдринг состоялась 30 июня 1950 года, ровно через семь недель после того, как он впервые прибыл в деревню. Это произошло в третьем монастыре и было между ними наедине, потому что это было то, о чем он просил.

(Хотя он полностью описал более поздние встречи, на которых присутствовали другие, Хьюстон на удивление мало написал об этой: похоже, это было эмоциональное событие.)

Он обнаружил, что группа смогла держаться вместе – все, за исключением Уистера, которого, бредящего, каждые несколько дней увозили в больницу.

Уистер был ‘сумасшедшим’ человеком из истории жрицы и "больным" человеком из истории Ринглинга. Именно он забрел на церемонию изумрудов во время второго фестиваля, все еще не оправившись от сотрясения мозга после землетрясения (именно поэтому его камеру случайно оставили незапертой). В общей суматохе он смог вернуться в свой коридор, сумел отпереть дверь и войти в камеру Хью, и даже смог дать бессвязный отчет о том, что он видел, прежде чем его нашли охранники, поспешно вызванные заместителем настоятеля. Тогда его очень сильно избили, и он так и не оправился от этого.

Они сбежали в декабре, подкупив своих охранников; ночью они спустились по веревочной лестнице прямо из третьего монастыря и сумели преодолеть несколько миль и два дня пути между собой и Ямдрингом, прежде чем снежная буря застала их на Портха-ла. Караван был даром божьим, и они поспешили по его следам, неся Уистера. Но попытка оказалась неудачной. Охранники настигли караван в первую же ночь, и на этом все закончилось.

С тех пор охранников меняли еженедельно, чтобы исключить возможность дальнейшего подкупа. Но с ними хорошо обращались, каждому предоставили комфортабельно обставленную келью, отдельную комнату для отдыха в течение дня и широкие возможности для упражнений во дворе их монастыря. У них было две пары биноклей на двоих, и время от времени им разрешали подняться на выгодную позицию, с которой они могли наблюдать за жизнью в деревне; и это, начиная с декабря, было самым близким к тому, чтобы сбежать от монотонности их окружения.

Их держали взаперти во время церемоний Весеннего фестиваля, и поэтому они не наблюдали за скандалом, в который был вовлечен Хьюстон. Но они получили намеки во время нарушений распорядка, вызванных церемониями канонизации, и постепенно, в течение нескольких недель, узнали, что происходит. Аббат сам сказал Хью, чего ожидать накануне, но он все равно считал это совершенно невероятным.

Хьюстон сам нашел это невероятным.

Он не знал, что сказать своему брату. Они сидели и много улыбались друг другу.

Дни Хьюстона проходили в это время странным образом. В долине стало жарко, и ему было трудно бодрствовать днем. У озера было невыносимо душно, в деревне стоял невыносимый запах. Он остался в своей камере и спал. Он спал каждый день после обеда, что полностью устраивало Мини и Мо, которые принесли в камеру пару ковриков и спали с ним.

Это были сказочные дни. Это были пьянящие ночи. Потому что теперь он никогда не был полностью свободен от нее, ни во сне, ни наяву. Он чувствовал, что находится в каком-то трансе, и по мере того, как душные июльские дни переходили в август, ему все меньше и меньше хотелось выходить из него. Однако, чтобы вывести его из этого состояния, действовал ряд факторов.

‘Чао-ли, Чао-ли, ты меня не слушаешь’.

‘За каждое слово, маленькая роза’.

‘Маленькая дочь знает ... она что–то знает’.

‘Что она знает?’

‘Я не знаю. И они обеспокоены тем, как вы узнали о зеленых камнях. … О, Чао-ли, ты не думаешь.’

‘Я размышляю’.

‘Ты плохо думаешь’.

‘Я не могу много думать, когда я с тобой’.

‘Тогда уходи от меня. … Ах, нет, Чао-ли, не уходи. … Думай, когда ты далеко от меня.’

Он думал, когда был вдали от нее.

Он пошел к настоятелю.

‘Да, трулку, ты просил о встрече со мной?’

‘У меня в голове неспокойно, настоятель’.

"Тебе снова снился сон?" - спросил настоятель, понизив голос.

‘Я снова видел сон. Я не могу понять свои сны.’

‘Расскажи мне о них’.

Хьюстон так и сделал. В его снах было удивительное сходство, потому что в каждом Мать либо кивала ему, либо манила, либо звала. Иногда ему казалось, что он разговаривает с ней, и она отвечает; но он не мог сказать, когда проснулся, была ли это встреча во сне или наяву, настолько ясным было видение. Возможно ли, спросил он настоятеля, чтобы кто-то физически перенес себя в другое место, пока он спит?

То, что такое явление не только возможно, но и действительно наиболее полно задокументировано, было элементарной частью обучения каждого молодого монаха: настоятель испытующе посмотрел на него. Он очень хотел воспользоваться советом губернатора, но губернатор пришел и ушел.

Он решил использовать один из методов губернатора: он сменил тему.

Он сказал: ‘Ну, трулку, как ты нашел своих– своих соотечественников?’