Согласно заведующему Отделом плановых и финансовых органов ЦК КПСС Борису Гостеву (до 1965 года сотруднику Госплана) и председателю Госкомцен СССР (1965–1974) Владимиру Ситнину, входившему в группу по разработке реформы, центральная организующая роль в подготовке конкретных предложений по «хозяйственной реформе» принадлежала зампреду Госплана (1963–1965) Анатолию Коробову (1907–1967)187. Этот человек не успел прославиться в качестве успешного реформатора. Вскоре после окончания работ над первым пакетом документов он получил обширный инфаркт, уже в октябре 1966 года оказался на пенсии и через год умер188.
За свою жизнь он занимал множество значимых должностей второго плана в центральных экономических ведомствах (включая множество постов в Госплане (1938–1951), замминистра финансов, управляющего делами Совета министров и зампреда Госэкономсовета). Как обращает внимание Владимир Ситнин, свою наивысшую должность управляющего делами Совета министров СССР Коробов занимал в 1953–1958 годах, а до того несколько месяцев был помощником председателя Совета министров189. То есть это был один из ближайших соратников Георгия Маленкова, осуществившего наиболее серьезную либерализационную экономическую реформу 1930–1950‐х годов. Нельзя исключать, что он и тогда отвечал за разработку реформы. По словам Ситнина, Коробов, назначенный главой комиссии по разработке реформы в 1964 году, был «душой проекта этой реформы, и, вероятно, правильнее связывать реформу 1965 года с его именем»190. Гостев подтверждает, что Коробов в 1965 году делал «всю рабочую часть» первоначальных документов о реформе191. К сожалению, более об этом человеке нам ничего не известно.
Вторым по степени значимости в этом процессе, по мнению Гостева, был Александр Бачурин (1914 – после 2000)192. В 1937 году он окончил Ленинградский финансово-экономический институт и сразу попал в Минфин СССР, что, возможно, было связано с резким повышением председателя Ленинградской плановой комиссии Николая Вознесенского, ставшего в том же году главой Госплана. В 1950 году Бачурин уходит из Минфина в НИИ при Минфине, что опять же хронологически совпадает с «ленинградским делом», по которому Вознесенский и группа его соратников были расстреляны, а многие их протеже либо арестованы, либо вычищены с мало-мальски заметных должностей. Здесь важно отметить, что и Алексей Косыгин был протеже Вознесенского193. С 1960 года Бачурин работал в Госплане заведующим отделом финансов и денежного обращения194, в 1965 году в рамках реформы стал зампредом. Вместе с Коробовым он был специально отряжен Косыгиным в Югославию для изучения опыта экономического реформирования195. К сожалению, Бачурин, ушедший из жизни уже в преклонном возрасте, не оставил после себя опубликованных воспоминаний или развернутых интервью.
Третьим человеком, постоянно участвующим в процессе подготовки и последующей разработки реформ, был Борис Сухаревский (1908–1990), заместитель председателя Государственного комитета Совета министров СССР по труду и зарплате (1962–1990), член коллегии Госплана СССР, в 1940‐е годы начальник сводного отдела Госплана СССР. Сухаревский был примечателен тем, что был одним из наиболее заметных интеллектуалов в экономической верхушке. Его брат – известный советский ученый-акустик Юрий (доктор наук, много сделавший для развития советского подводного флота в 1940–1960‐е годы) оставил развернутые воспоминания о семье – успешных дореволюционных московских евреях (мемуаристу еще пришлось преодолевать процентную норму при поступлении в гимназию).
Мой отец окончил юридический факультет Московского университета и занимался адвокатской практикой, мать окончила фортепианное отделение Московской консерватории и давала уроки музыки. Жили мы в Филипповском переулке на Арбате на втором этаже дома № 7, принадлежащем, как и многие другие дома, страховому обществу «Россия», в огромной 120‐метровой 6-комнатной квартире № 25. Мой отец Михаил Львович Сухаревский был состоятельным человеком. Сначала он был присяжным поверенным, членом коллегии адвокатов, позже занялся также частной практикой, и я помню, как раза два в неделю он давал обеды для каких-то негоциантов, с которыми вел дела. Приходило человек 10–12, причем вина не пили, на столе стояла корзина с бутылками лимонада. Мама очень старалась не ударить лицом в грязь, и обеды были действительно шикарные196.
Семья вела нормальную буржуазную жизнь, несмотря на то что отец в целом сочувствовал большевикам и даже помогал им в «деле Шмидта» (охота большевиков за наследством миллионера Саввы Морозова, которое с помощью вымогательства и подложных браков удалось вытянуть из наследников) переправлять деньги за границу. Будущий разработчик косыгинской реформы, «очень ласковый», по словам брата, Боба Сухаревский был активным скаутом, пока его брат менял одну гимназию за другой из‐за своего дурного характера197. В середине 1920‐х оба брата учились в Гнесинском училище, где принимали участие в неформальном сценическом коллективе этого «техникума» – Шарадкоме198. В 1929 году Борис окончил МГУ и началась взрослая жизнь.
В послесталинское время Борис прославился не только своим тяжелым характером, который терпели потому, что его обладатель был хорошим специалистом. Идеологически активный Михаил Сонин, работавший с Сухаревским в Госплане в 1930–1940‐е годы, утверждал в воспоминаниях, что лично вытащил его из-под обвинений в утрате секретных документов. Они стали прелюдией к разворачиванию эпизода «ленинградского дела» в Госплане. Сухаревский сохранил свой пост, получив партийное взыскание. А вот Сонину пришлось сразу после этого уволиться199.
Леонид Гребнёв со ссылкой на двух заслуженных работников Госплана, работавших с ним в одном отделе в начале 1980‐х годов, пишет, что те обвиняли Сухаревского в том, что он оптимистичный вариант плана выдал Сталину за основной, и это дало основание обвинить члена Политбюро, председателя Госплана СССР Николая Вознесенского в «сокрытии возможностей развития народного хозяйства» и расстрелять. После такого инцидента работать в Госплане Сухаревский уже не мог и должен был перейти в Госкомтруд. Но нелюбовь к нему у бывших коллег была столь велика, что ее жертвой в 1983 году стал Григорий Явлинский, пришедший в Госплан с лекцией и жестко раскритикованный этими ветеранами как «ученик Сухаревского»200. Слухи о причастности Сухаревского к началу «ленинградского дела» трансформировались к 1970‐м в то, что уже его самого за глаза коллеги по Госкомтруду обвиняли в доносе на Вознесенского201.
Впрочем, куда более сведущий человек – бывший управляющий делами Совмина СССР Михаил Смиртюков – уверенно заявлял, что донос написал бывший коллега Сухаревского по Госплану Михаил Помазнев, занимавший пост зампреда в Госснабе202. Сразу после этого он получил (возможно, в награду за донос) высокий пост управляющего делами Совмина (1949–1953), то есть был начальником Смиртюкова. А при Маленкове и Хрущеве Помазнев пребывал в ссылке в Рязани, из которой вернулся в 1966 году и до 1972 года явно по чьей-то протекции занимал пост замначальника отдела Госкомцен.
