Но он не уходил, молчал, смотрел на меня.

При свете фар я тоже глядела на него во все глаза, пытаясь запомнить. Огромный рост, лысая крупная голова без шапки, несмотря на мороз, спокойный добрый взгляд серо-голубых глаз, почти черных в этой ночи.

Казалось, ему тоже не хочется расставаться…Мы стояли напротив друг друга, опершись на дверцы машин.

« Ну же, спроси телефон?!!!» – билось в моем разгоряченном мозгу. Но он вежливо помог мне сесть в машину к мужу и ушел.

По дороге муж рассказывал мне домашние новости, радостно поглядывая на меня. Машина скользила по почерневшей от весенних оттепелей дороге, а меня в этой машине не было.

Точнее, здесь присутствовало только мое физическое тело. А сама я тем временем ехала где-то там, в блестящем черном автомобиле.

Рядом с высоким лысым мужчиной в потёртой дубленке и вдыхала запах его кожи.

Что со мной?

Наутро после приезда, мне позвонили с работы и попросили срочно выйти на смену. Необходимо было подготовить доклад по льготному лекарственному обеспечению.

Таким образом, обещанный мне начальником трехдневный отдых отменялся.

« Так-то оно и лучше, активная работа всякую дурь выгонит из головы! » – рассуждала я, собираясь в департамент.

Все дни проходили в плотных заботах, разборе жалоб, совещаниях и конференциях. Приказы и дополнения к ним сыпались к нам, как из рога изобилия. Областное управление здравоохранения все время было на проводе, факс у секретаря разогревался от выползающей из его недр непрерывной бумажной ленты, плывущей к нам со всякими распоряжениями.

В ответ мы выстраивались в очередь и посылали кипы листов с готовыми отчетами о проведенных мероприятиях.

В редкие минуты перерывов я забегала в комнату статистиков, самую большую из всех кабинетов, где мы пили чай. Задумав перекусить, приходилось жевать очень быстро, поскольку через минуту мог заглянуть секретарь и вызвать к телефону.

А так как с набитым ртом говорить невежливо, то я обычно ограничивалась чашкой зелёного чая. При этом аппетита у меня не было, он странным образом пропал, а вместо него появилась рассеянность и задумчивость.

Коллеги часто окликали меня во время чаепития .

– А, что? Что ты сказала? – переспрашивала я, словно опускаясь на землю.

Голоса коллег грубо врывались в мой поток сознания, разгоняя мечтательный туман, плотной завесой стоящий в моих мыслях.

– Тебе надо пройти обследование у эндокринолога, ты похудела и стал виден болезненный блеск глаз! Похоже, начинается весеннее обострение твоего тереотоксикоза! – изрек Владимир Евгеньевич, заместитель по лечебной части.

Сам он был по врачебной специализации кардиологом, но многолетнее отсутствие практики лишило его врачебной интуиции. Моя болезнь была скорее по его сердечной специальности.

Еще мной, без сомнения, заинтересовались бы психотерапевты.

Бессонница, мучившая меня эти три месяца, проваливание сознания в какую-то другую реальность, где я бесконечно ехала в вагоне и бесконечно разговаривала с сероглазым незнакомцем, совершенно меня опустошали.

Иногда ночью, я немного забывшись сном, вдруг просыпалась и явственно ощущала, что рядом со мной лежит Виктор. Я даже слышала его дыхание.

Я открывала глаза и видела спокойно спящего мужа. Мне пришла в голову мысль, не произношу ли я вслух имя Виктор, отчего мне стало не по себе.

Как найти определение этим чувствам? Что происходит со мной?

Отчего двенадцать часов, проведенных с человеком, стали так важны для меня?

Невозможность увидеться с ним не давала мне покоя.

В мое сердце заползла иссушающая тоска. Как будто я заразилась инфекционной лихорадкой непонятного происхождения, возбудитель которой еще не изучен наукой.

Мне мучительно хотелось снова увидеть Виктора.

Мне казалось, что увидев его еще раз и узнав о нем больше, я разочаруюсь в нем и навсегда исцелюсь от него.

Каждый раз, вспоминая картину нашего расставания возле машины, я видела одну и ту же картину: световой пучок света, исходящий от автомобильных фар, фигуру Виктора, стоящую напротив меня, его бездонные глаза…

Смотрю в окно на пыльную дорогу,

Машины, люди, город в суете.

А я вчера опять просила Бога,

Чтоб твои тропы привели ко мне.

Чтоб твой и мой пути соединились

На перекрестке жизни и судьбы,

И взгляды, словно молнии скрестились,

И за спиной сгорели все мосты.

Свою мечту твержу, как заклинанье,

Закрыв глаза, увижу, будто явь:

Твой нежный взгляд, горячее признанье

А всё, что было – серая зола.

Но у судьбы моей свое теченье,

Она сурово смотрит с высоты.

Огонь страстей заменит на терпенье,

Изменит цвет у розовой мечты.

Сама расставит знаки препинанья,

Заменит восклицанье на вопрос.

Сотрёт, как ластиком цветок желанья

Напишет «грозы» вместо милых «грёз».

Я получу сполна, что заслужила,

Протестовать и спорить не могу,

Приму, что есть. Сама о том просила

И за урок судьбу благодарю.

Однажды в состоянии, промежуточном между сном и явью я увидела даже номер автомобиля, который был выхвачен фарами из темноты и, видимо, остался в моем сознании. Три цифры: 492.Как три заветных карты в «Пиковой даме» Пушкина.

Номер автомобиля, принадлежащего его другу Евгению. Это было все, что я знала о Викторе.

Странно, что я вспомнила этот номер. Совсем не имела привычки смотреть на автомобильные номера.

В одну из таких бессонных ночей внезапно меня осенило: я вспомнила, что одна из моих бывших одноклассниц, Гульнара Верхозина работает в городском управлении внутренних органов.

Мы встретились с ней на ее рабочем месте.

– Да, не густо информации… Вернее сказать, ее почти нет. Номер машины и чёрные носки… Впервые слышу о волшебном воздействии черных носков на женскую душу. Но я попробую что-нибудь сделать для тебя! – скептически произнесла Гуля, выслушав мой спутанный рассказ про Виктора.

Решив, что я увлеклась по причине общеизвестного кризиса среднего возраста, Гульнара из женской солидарности взялась мне помочь.

Хотя рассудительная Гульнара с трудом понимала, как серьезная замужняя женщина, возраст которой стремится к полувековому юбилею, может влюбиться в случайного попутчика.

Через три дня она позвонила и назначила мне встречу.

Гульнара с отцом жила в частном секторе на окраине города. Их дом из красного кирпича был виден издалека. Я вошла в ее калитку и увидела троих маленьких мальчиков, бегающих по ограде за чёрным щенком.

Отец Гульнары, Фарид Арбиев, грузный высокий мужчина с черными усами, сидел на высоком крыльце и прикрикивал на пацанов: «Ну-ка, бусурманы, перестаньте гонять собаку!».

Мальчики взвизгивали, и щенок с облегчением забегал в деревянную будку.

– У тебя целый детский сад! – воскликнула я, когда вышла Гуля и пригласила меня в дом.

– Мадинка бросила детей и укатила к своему дружку, в Боханский район, на ферму. Абдулла привез их сюда! А куда их девать? – ответила Гуля с неудовольствием.

– Восточная женщина бросила троих детей ради любовника? Это возможно? – удивилась я.

– Миф о покорности и терпимости восточной женщины сильно преувеличен! Как и миф о невероятно загадочном русском мужчине с его патриотизмом! Кроме того, мой брат сам виноват. Бывало, он колотил Мадинку в припадке ревности. Да и сам не отличался невинностью. Встречался тайком с русской девушкой, а Мадинка узнала…Короче, все, как у всех. Наши семьи – не исключение! – говорила Гуля, наливая мне крепкого горячего чая в красивую керамическую кружку.

Гуля знала, о чем она говорит. Она уже побывала замужем за русским парнем Вадимом Верхозиным.

Гульнара не любит вспоминать это время. Возможно, ее душевная рана, вызванная этим неудачным браком, так и не затянулась.