Но я-то тоже знаю, сколько не езди, рискуешь вызвать только раздражение у вагонного персонала. Тут дело в другом.

Я увидела, как он незаметно положил что-то в карман фартука молоденькой проводницы. Она чуть кивнула в знак благодарности.

Я говорила с Виктором и боялась взглянуть ему в глаза. Внутри меня клокотал Везувий и Крокотау, вместе взятые. Мне казалось, что внутренняя дрожь, охватившая меня, сотрясала вагон.

Если я посмотрю на него, он поймет про меня всё. Ещё бабушка в детстве говорила, что хотя я могу ловко соврать, но мои глаза всё выдадут.

Когда наши взгляды все же случайно соприкасались, краска приливала к моим щекам и резко потели ладони.

Изо всех сил я старалась внешне выглядеть спокойно. Руки меня не слушались, я совершала неловкие движения, у меня всё падало со столика.

Виктор на лету поймал мою упавшую чайную ложку и улыбнулся, посмотрев на меня. Его улыбка обожгла меня, лишив дара речи.

Широкая, по детски доверчивая, осветившая некрасивое лицо.

Убрав со стола, я схватила свою книжку по астрологии и уставилась в нее.

Виктор не стал отвлекать меня от чтения и начал смотреть в окно. Из-за книги я не видела его лица, в поле моего зрения были только его длинные ноги в черных носках.

На его ноги я и смотрела мимо книги, размышляя о своем странном состоянии.

Мне было уютно и радостно рядом с этим, практически незнакомым человеком. Он не отличался красотой, тогда как меня привлекают красивые лица. Его поведение было естественным и простым. Его речь была искренней.

Мне ничего не было известно о нем, кроме имени, но у меня было странное ощущение единства с ним. Душевный комфорт обволакивал меня теплым покрывалом и превращал наше купе в странную капсулу, в отдельный микромир, защищенный от внешнего мирозданья.

Словно у нас было одно энергетическое поле на двоих.

Я – закрытая личность, склонная к уединению. В свое личное пространство впускаю неохотно. Мне почти всегда мешают люди, находящиеся близко от меня.

Тем более, я никогда не стремлюсь увеличить круг своих знакомств.

А с тех пор, как мне перевалило за сорок, я стараюсь этот круг сузить.

Поэтому путешествия, сопряженные с необходимостью терпеть чужое присутствие, мучительны для меня.

Любыми путями я стараюсь ограничить общение с соседями по купе, хотя не всегда это удается.

Сейчас же я пребывала в таком гармоничном пространстве, что не хотелось думать о том, что скоро поезд прибудет на конечную станцию, и мы с Виктором затеряемся в необъятном мире.

Я не знала, испытывает ли он что-нибудь похожее по отношению ко мне.

По крайней мере, он не задавал мне никаких личных вопросов. Сверху над столиком звучало вагонное радио.

«Встреча в пути, на перекрестках судеб…» узнала я голос знаменитой певицы Пугачёвой.

Виктор встал и повернул ролик в сторону усиления звука. Мы слушали слова песни и молчали.

На остановке в наше купе никого не подсадили.

– Не волнуйтесь! Мы поедем одни до конечной! – сказал Виктор, поняв мой беспокойный взгляд в сторону двери купе.

Я пожала плечами, будто мне всё равно. Может, этот мужчина может читать мои мысли? Больше всего мне не хотелось, чтобы к нам в купе зашел кто-то третий и нарушил мое странное светлое состояние.

– Только начало марта, а в тайге почти нет снега…ранняя весна в этом году, – тихо сказал Виктор, когда поезд снова двинулся в путь, и за окном поплыла зеленая сибирская тайга.

Я поняла, что он хочет продолжать общение со мной и намекает об этом в деликатной форме.

И наша беседа снова потекла, как по маслу. Будто мы долгое время знали друг друга, но расстались и встретились после разлуки. Встретились, скучали и не можем наговориться.

Мы долго проговорили о таежных красотах, о том, что наша сибирская тайга невозвратно гибнет от рук «черных лесорубов» и безответственности руководства лесопромышленного комплекса.

Разговор коснулся городов, где мы родились, и Виктор рассказал немного о своей семье.

Он родился и живет в Братске. Его отец по происхождению литовец.

Приехал в Братск из Вильнюса по комсомольской путевке и женился на сибирячке. Виктор женат на женщине много моложе его. Детей нет.

Я слушала его неторопливую речь с упоением.

Все время пыталась придать своему лицу выражение спокойной строгости, но звуки его голоса вырывали меня из реальности, подхватывали и возносили куду-то вверх, где вихрем кружили и укутывали теплым коконом…

Это было странное состояние безвременья, будто я встретилась с родным человеком через сто, нет, даже тысячу лет, но всю эту тысячу лет я думала только о нем.

Откуда-то послышался голос проводника: «Пассажиры, подъезжаем к конечной станции!»

Я с трудом вышла из своего эйфорийного состояния и стала собираться на выход.

На иркутском вокзале мои знакомые передали со мной три больших сумки, заверив, что меня встретят на перроне и сразу же их заберут. С моими двумя сумками моя поклажа составила уже пять мест.

Поглядев в заиндевевшее окно, я не увидела никаких людей, пришедших за сумками.

Поэтому попыталась решить арифметическую задачу – как лучше вынести пять сумок ,имея в наличии всего две руки.

Время было ночное. Зная криминогенную ситуацию в нашем городе, у меня были опасения, что вынесенные первыми и оставленные на перроне две сумки могут исчезнуть, пока я хожу за остальными.

Ругая себя за свою доброту, я выставляла свои бесчисленные сумки вдоль прохода по вагону, чтобы удобнее было бегать за ними.

Виктор молчал, наблюдая за мной. Но выходить не спешил.

Когда я взяла первые две сумки, он ловко подхватил остальные три своими мощными ручищами и вышел вперед меня из вагона.

Некоторое время мы молчаливо шли к зданию вокзала, протискиваясь сквозь толпу пассажиров.

– Вас кто-нибудь встречает? – спросил Виктор, обернувшись ко мне.

Я громко ответила, что муж обещал приехать за мной. Однако у вокзала не видно нашей машины.

Тут встречная машина ослепила меня фарами и я потеряла Виктора из виду.

Толпа людей, подъезжающие и уезжающие машины, все смешалось в слабом свете привокзального фонаря и на миг меня обуял ужас.

Я поняла, что чужие сумки, которые мне доверили мои знакомые, находятся сейчас в руках практически незнакомого человека, а этого человека я потеряла из вида.

Страшные картины о том, как я буду объяснять потерю вещей, пронеслись в моей голове.

Теперь я была готова приписать Виктору все негативные качества, несмотря на совсем недавнюю упоенность им.

Мотаясь по вокзальной площади, я проклинала себя за потерю бдительности.

Как будто услышав мои малодушные мысли, Виктор окликнул меня справа: «Аэлита! Я здесь!»

Он стоял в стороне возле блестящего в темноте автомобиля, мои сумки в целости и сохранности стояли у его ног.

Прежняя подозрительность моментально была вытеснена угрызениями совести.Я с благодарностью подошла к нему.

– Где ваша машина? Я сам поставлю ваши вещи, – спокойно спросил Виктор.

Оглядевшись, я убедилась, что нашей машины у вокзала по- прежнему нет.

– Хорошо. Не волнуйтесь!Мой друг довезет вас до дома, скажите ему свой адрес! – успокоил меня Виктор.

Мы уселись в автомобиль его друга по имени Женя. Мое сердце снова затрепетало от радости, что Виктор еще десять минут будет рядом.

Но стоило мне об этом подумать, как я увидела нашу иномарку, поворачивающую в сторону вокзала.

– А вот и мой муж, видите эту белую машину? – грустно проговорила я, удивившись этой грусти.

Сказать точнее, я была разочарована столь скорым появлением своего мужа.

Виктор быстро вышел и стал загружать сумки в багажник нашей машины. Я с ужасом поняла, что никогда его не увижу.

«Может он спросит мой телефон?» – пронеслась спасительная мысль. Я подошла поблагодарить его и попрощаться.

Мы попрощались.