– Малышка моя, я тобой уже горжусь. Ты что-то хочешь? Может, шарлотку? Я положил много яблок, как ты любишь.

– Ты смеешься? Я скоро верну свою форму, вот увидишь. А сейчас равняться на «обжор в депрессии» я не буду. Позже выпью смузи.

– Просто ты вчера попросила… Ладно, отвезу твоей бабушке. Мы отпразднуем начало выздоровления. – Он щелкнул ее по носу указательным пальцем и, поцеловав в шею, направился к выходу за звонившим телефоном.

– Артур!

– Да, Дашуль?

– Мне в комнату пойдут желтые шторы?

– Всё, что ты пожелаешь.

Даша довольно вытянула перед собой руки, сцепив их в замок, и откинулась на подушки, рисуя в голове радужные картины своего будущего.

В офис Йохана она входила робко. Соседство репродукций картин Сальвадора Дали и полотен Сандро Боттичелли показалось ей абсурдным, как и смешение стилей в его кабинете, а вернее просторных апартаментах с окнами во весь рост. Вдохнув запах благовоний, Даша утонула в коричнево-белом кресле и вскочила, как только увидела его выходящим из кухонного закутка с подносом.

– Здравствуйте, Дария. Сидите-сидите.

– Здравствуйте, Йохан. У вас так… необычно и светло, да, очень светло, и не сильно высоко.

– На восьмидесятый этаж вы когда-нибудь поднимались? – Он неотрывно наблюдал за лучом солнца из окна, золотившим нимб ее волос.

– Что? Нет. А что на восьмидесятом?

– Я там живу.

– Здорово. – Как и обстановка, внешний вид Йохана заставил Дашу смутиться. Он был одет с иголочки в строгий синий костюм и, отпивая напиток, одновременно расстегивал пуговицы своего пиджака. Ее зрачки и полуоткрытый рот не оставляли Йохану сомнений в своей привлекательности, или, быть может, естественной неотразимости.

– Извините, я не уточнил, какой кофе вы предпочитаете.

– Вы сами его варите?

– Не всегда.

– Тогда любой. Спасибо. – Даша запомнила его другим по прошедшим выходным. У них дома он был таким свойским, без официальной маски и этих односложно-сухих ответов. И куда подевалось его неформальное обращение и даже некоторая фамильярность?

Йохан не мог насмотреться на то, как она касается краешка чашки и как пенка капучино потихоньку исчезает на ее верхней губе, а глаза бегают то по нему, то по столику с капелькой разлитой воды для его эспрессо. Он стремительным движением руки подхватил салфетку и вытер лужицу. Даша отпрянула от неожиданности к спинке кресла и чуть не облилась. Он читает ее мысли? Она настороженно выглянула из-за чашки и еще раз поблагодарила. Тишина пугала.

– Итак, начнем наш сеанс. – Йохан хлопнул ладонями по коленям. – Прежде всего, не люблю навязывать свои взгляды, представления и убеждения, но… не могли бы вы снять этот, кхм, ваш крестик?

– Крестик? Ах да. – Даша была обескуражена до такой степени, что подумать о необходимости этого действия мозг ей не позволил. Она нащупала цепочку и начала теребить ее в руках. Она была готова поверить, что спит, иначе как объяснить это головокружение?

– Не бойтесь, Дария. Наверное, пора убрать эти ароматические палочки.

– Да, пожалуйста. – На ее лбу выступил пот.

– Расскажите мне, поделитесь, что у вас на душе.

– Простите, мне нужно в туалет. – Даша прикрыла рот рукой, и Йохан мигом встал, чтобы отвести ее в ванную комнату.

– Какой ужас, что я натворила!

– Даша, тихо, успокойся. Все нормально, возьми-ка воды. Ты перенервничала и, наверное, кофе на голодный желудок плюс индийские ароматы затуманили сознание.

– О Боже. Ладно, Йохан, я постараюсь рассказать.

Она говорила ровно и безэмоционально, но не уходила в детали.

– А не могли бы вы поподробнее рассказать про вашу семью? Родителей?

– Я бы не хотела углубляться, но смысл в том, что мы не в лучших отношениях.

– Дария, но это основа основ. Вы же знаете, все идет из детства.

– Хорошо. Я очень обижена на них, но где-то очень глубоко в душе я люблю их, или не их, а своих идеальных родителей, которых я маленькая представляла, когда визуализировала наше воссоединение и то, как они сидят на трибунах и болеют за меня. И как я посвящаю им свою победу.

– Ты плачешь, вспоминая эту часть своей жизни?

– Уже нет. Для них моих слез не осталось. Я приняла это. Но прощать их не хочу. Пусть они первые исправят свою ошибку. Хотя о чем я. У них будет новый ребенок.

– Прощать не нужно. Не сейчас. Мы выполним с тобой практику возврата в детство. Твоя обида на родителей – первостепенная проблема, которую мы должны устранить. Травма – это итог невысказанных чувств и лишений. А победа во что бы то ни стало – побег от реальности. И вот ты столкнулась с невозможностью шагать дальше в темпе, к которому привыкла, и теряешься в себе. Ты теряешь цель, а другой жизни у тебя нет, и ты снова открываешь глаза и видишь свою действительность. А это неразрешенные проблемы детства. Чтобы отдать себя спорту как призванию и одному из твоих жизненно важных устремлений, а не пользоваться им как маскировкой правды и наркотиком от стресса, мы изменим твое прошлое. Заставим мозг настроиться на счастливую и благополучную волну.

– Не знаю, получился ли. Да, гимнастика меня спасала, и я не могла бы жить дальше, лишившись ее и признания через нее, а если закончу карьеру, то неизбежно потеряю любовь части болельщиков. Это был только образ сильной девочки, любой спортсмен приглушает в себе чувствительность, не придает значение жертвам, боли, грубости, усталости. Оно копится и дает выход иногда в то время, когда совсем не ждешь. Может, это и знак.

«И для меня тоже знак. Ты осталась жить ради меня». – Йохан всё больше видел в ней свою Лауру, что была солнцем для Петрарки, или свет-Беатриче, воспеваемую поэтом Данте. Дария не его трофей. Она его спасение, как и он врач ее души и ее огранщик.

– Все получится. Мозг с легкостью обманывается, когда это выгодно для его спокойствия и твоего ментального здоровья.

– А вы не хотите заменить картины Дали на ван Гога? Меня они пугают.

– Я над этим подумаю, – улыбнулся Йохан.

Артур не сдержался и приехал в разгар своего рабочего дня, чтобы забрать Дашу.

– Как первый день? Первые успехи?

– Он вводил меня в транс, то есть гипноз. Пока не поняла, но, однозначно, мне легче.

– Зачем? Ты же пережила суицид, а не потерю памяти. С какой стати гипноз?

– Откуда я знаю? Ты хотел, чтобы я к нему ходила, я хожу.

Даше не нравилось, что Артур пытался контролировать ее занятия. Этот маленький мир, островок уединения, принадлежал только ей и ее психотерапевту. Ей было не по себе обсуждать с любимым человеком слишком интимное, касающееся ее одной, то, что недавно ей с трудом далось поведать доктору. Но ведь Артур – ее всё, самый близкий человек после бабушки. Почему они никогда не открывали душу друг другу? Из-за того ли, что она не подпускает Артура к своему телу?

– Все мои проблемы из детства; мы лечим не последствия, а источник. Моя психика нестабильна уже давно, Артур.

– Я люблю тебя, Даша. Я обещал себе, что постараюсь освободить тебя от этого груза прошлого, но не смог.

– Не вини себя. – Она крепко прижалась к нему. – Только я сама смогу побороть свое прошлое.

Даша вошла в гостиную, застав Артура без рубашки, и обняла его сзади за шею, выставив вперед смартфон.

– Смотри! Меня зачислили.

– Ты моя умница! – Он трепетно погладил ее руки и позволил себе поцеловать в уголок рта.

– На заочном буду учиться, а в остальное время тренироваться и набираться опыта в преподавании.

– Ух ты. Мои ученики ждут не дождутся. Если хочешь, выбирай любую группу моей школы.

– Ну я не говорю, что буду тренером. В первую очередь я хочу вернуть форму. А образование все равно должно быть. Для галочки.

– Ты права, любимая. Ты такая юная, что я не вправе тебе указывать верный путь. Все-таки я свою карьеру в спортивной гимнастике закончил в двадцать три. Да, не так, как многие бы хотели. Но я доволен. Не всем нужно выходить на мировой уровень.