– А-а! Вот они! Попались, проклятые! Держи-и-и воров! – громкий вопль резанул по ушам, так что Андрюс даже присел.

Обернувшись, он увидел разъярённого, точно раненый медведь, огромного толстого человека – размахивая руками, он нёсся к ним. Это был тот самый купец, которому Андрюс продал давеча лаковую шкатулку, а Никита помог поднять упавший кошель.

Они неслись, точно два испуганных зайца, петляя по улочкам, стараясь сбить преследователей с толку… Позади грохотали шаги стражников, ярыг, торговцев – и просто ярмарочных зевак, которые обрадовались возможности развлечься охотой на воров.

Когда купец завопил: «Держите воров – кошель, проклятые, у меня увели!», Андрюс до того растерялся, что принялся было объяснять окружающим, что это ошибка, кошелька они не крали, а Никита лишь хотел… Но вокруг заорали, заулюлюкали – на них уже надвигалась толпа, возглавляемая незадачливым купцом. Андрюс с изумлением заметил занесённые кулаки, поднятые стеки, кнуты, палки – всё это предназначалось им с Никитой… «Бей вора!» – прокатилось по всему рынку.

Кто-то дёрнул Андрюса за локоть, больно, резко – но не это вывело его из оцепенения. Рядом мелькнул серый неприметный армяк – Андрюса буквально выдернули из толпы, швырнули куда-то в тесный, грязный проулок.

– Беги, чего смотришь, дурак! – коротко приказал серый человек и мотнул головой.

Он выхватил у Андрюса из рук товар, пнул его ногой, грубо и обидно, точно пса; собравшись с силами, Андрюс побежал. Никита уже нёсся впереди, только пятки сверкали – когда же Андрюс догнал его, приятель пытался на бегу что-то крикнуть – но Андрюс не понимал… Вдвоём они бежали и бежали; уже грохот сапог и вопли их противников звучали тише, однако Андрюс боялся останавливаться. Никита начал задыхаться, замедлять бег – не желая оставлять его, Андрюс всё-таки перешёл на шаг. На мгновение он остановился, прислушался – ничего! Но Андрюс предпочёл не стоять на месте.

– Погоди… Отдышимся… – прохрипел Никита.

Они пробирались вдоль глухой стены в каком-то тёмном переулке, выходившем на окраину городка… Никита согнулся, опираясь руками о колени, затем в изнеможении повалился прямо в снег.

– Я же тебе кричал: мол, бежим врассыпную, а ты?

– Да не расслышал я! Чего уж там, оторвались же. Послушай, купец этот белены, что ли, объелся? Кошель ты не брал, ему прямо в руки отдал, я сам видел. – Андрюс тревожно прислушивался – близко ли погоня.

Никита сидел на истоптанном грязном снегу, прислонившись к мощному тополю; рядом скакали галки: они подбирали остатки просыпанной ржи и овса и ссорились между собою.

– Ну, отдал, ну так что же?

Никита проговорил это глухо, отвернувшись в сторону.

– Как что?! Объяснить всё надо добрым людям! А если мы ещё раз его на базаре встретим – так и будем всю жизнь зайцами бегать?

Тут Никита истерично расхохотался: совсем как тем злополучным днём, когда они впервые повстречали пресловутого купца.

– Слышишь, Андрейка, да ты, часом, дурачком не прикидываешься ли? «Объяснить», как же! Я потому и хотел поскорее отсюда…

– Вот они! Ну что, попались, подсвинки?! – проговорил спокойно и страшно знакомый голос у них за спиной.

Мгновенно Андрюса и сжавшегося от ужаса в комок Никиту кольцом окружили вооружённые саблями стражники, что подкрались к ним по снегу неслышно. Купец уже не орал и не размахивал кулаками – напротив, стал зловеще-спокоен.

– Вот этот, – проговорил он, указывая капитану стражников на Никиту. – Вот он, огрызок, что давеча кошель мой подменил. Ловок, короста липучая, я и не заподозрил ничего, пока в лавку не вернулся… Ну, теперь запоют они у нас…

Андрюс слушал, холодея. Подменил кошель… Никита? Да как же это?

Он перевёл взгляд на своего, обычно такого весёлого и самоуверенного приятеля. Никита скорчился на снегу – может быть, обмер от страха – и не пытался ни слова сказать в свою защиту, ни даже поднять голову.

– А ну! – крикнул купец на мальчиков, точно перед ним были тягловые лошади, а не люди. – А ну, пошли!

Андрюс неуверенно поднялся; он пока ничего не понимал и не знал, как себя вести. Ему до сих пор казалось, что произошла какая-то ошибка, но скоро всё разъяснится, уладится… Ведь они с Никитой всего лишь продавали поделки из мастерской – он готов был по всей строгости отвечать за это перед хозяином, Степаном Никитичем, а вот про купеческий кошелёк…

Тут от сильного тычка эфесом сабли в спину он задохнулся и едва не упал. Андрюс изумлённо обернулся.

– Пошёл, вор! – грубо крикнули ему. – Нечего тут зыркать!

– А ну-ка, вставай! – повторил купец Никите. – Встать, говорю!

Но Никита, точно ополоумев от страха, продолжал сидеть, стуча зубами, держась посиневшими руками за ствол дерева – он обнимал это дерево, будто единственное на свете родное существо…

– Подождите, Бога ради, он ведь… – попытался вступиться Андрюс, чем ещё больше разозлил преследователей.

– Встать, пр-роклятый! – заорал купец и замахнулся кнутом.

Кнут со свистом рассёк воздух и обвился вокруг ссутуленных плеч Никиты – тот взвизгнул тоненько, как девчонка, ещё крепче вцепился скрюченными пальцами в кору дерева, нагнул голову…

Купец, вусмерть разъярённый, замахнулся снова… Андрюс сам не заметил, как ведьмин перстень оказался надет на палец; он вскинул руку, и даже успел подумать, как похоже – окраина города, дерево, только тогда были собаки и чёрный котёнок. Теперь же – купец со стражниками и Никита, который попался по глупости и потянул за собой его, Андрюса… А бросить его в беде всё равно нельзя, невозможно!

На этот раз он сделал всё, что мог, сосредоточился, все мысли свои направил на силу камня… Как же давно ему не доводилось управлять волшебным изумрудом! Андрюс ощущал одновременно восторг, ужас, торжество – однако теперь он строго-настрого запретил камню убивать! Он не возьмёт больше ни одну жизнь задаром, будь то человек или животное.

Шквал изумрудных искр выстрелил в разные стороны, рассыпался по снегу, одежде, лицам присутствующих… Купец слепо замахал руками, закрыл ладонями глаза; стражники попадали с испуга на зады, кто-то крестился, кто-то тихонько завыл, поминая Богородицу и Иисуса… Андрюс подхватил избитого, оцепеневшего от ужаса и боли Никиту, взвалил на плечо – и кинулся бежать, благодаря Бога и родителей, что у него достаточно сил на это.

– Так ты что же – врал мне всё это время? – ровным голосом спросил он приятеля.

Никита лежал на собственной, неширокой опрятной постели; кряхтя, он попытался отвернуться – Андрюс удержал его.

– Нет, ты говори уж как есть, не опасайся. Дома мы одни, отец твой, слышно, уехал со двора, работница в баню отпросилась. Так чего тебе прятаться?

Никита, наконец, отважился встретиться взглядом: щеки его и даже шею заливал багровый румянец.

– А ты сам погляди на себя – как тебе, такому, правду-то сказать? Ведь ни за что бы помогать не согласился, а мне помощник страх как нужен был. И ведь на обижал я тебя, Андрейка… А ты лучше расскажи, кто купца со стражниками спугнул?

– Об этом потом. Про отца, про мачеху тоже врал? Про мастерскую?

Никита нервно задвигался под пристальным взглядом светло-голубых глаз, сейчас казавшихся сделанными изо льда.

– Про то не врал, – невнятно пробурчал он. – Про отца да сударку его – всё правда, про мастерскую тоже. Только… я давно всё это узнал, да подумал: не желаю жить как отец – в мастерской горбатиться, все годы молодые за верстаком стоять! Я гулять хочу, сладко есть да пить, веселиться – а там пусть хоть в каторгу!

– «В каторгу пусть!» – усмехнулся Андрюс. – Видел я, каков ты смельчак был перед купцом! Нет, Никитка, не по тебе это дело, бросай ты глупости свои, пойдём-ка лучше повинимся перед твоим отцом, да растрату отработаем…

– А я не желаю! – дико закричал Никита. – Сказал: не хочу, сам иди, коли хочешь, отрабатывай! Праведник нашёлся!