Слишком дорого обходится ему ведьмин подарок – ах, как дорого! Андрюс прикрыл глаза и подумал: снять бы сейчас перстень с пальца, да и зашвырнуть подальше, туда, в заросли вокруг развалин дома Агне! Всё равно никто не осмелится его подобрать – а хотя бы и подберут, совладать с ним не сумеют. И будет он свободен от всего этого до конца дней своих…

Искушение оказалось велико. Что толку от навязанного ведьмой дара, если от него одно зло, а защитить дорогих и близких всё равно невозможно? Андрюс потянул перстень с пальца; кольцо подавалось с трудом, казалось – оно сопротивляется воле хозяина и не желает оставлять его!

Знакомо мелькнуло в развалинах чёрное, упругое змеиное тело… Котёнок весь напрягся, хищно прижал уши – однако бросаться не стал, помедлил. Вопросительно перевёл взгляд на хозяина – тот покачал головой; Тилус не посмел ослушаться и остался на месте.

Даже памятуя рассказ Ядвиги и видя тело жены мясника своими глазами, Андрюс не ощущал страха, скорее наоборот – при виде ужа странное успокоение снизошло на него. Змея подползла совсем близко, приподняла головку с ярко-жёлтыми пятнами: глаза у рептилии отливали тускло-зелёным цветом – совсем как ведьмин изумруд… Уж задержал взгляд на руке Андрюса, где на раскрытой ладони лежал волшебный перстень, подполз совсем близко; Андрюс почувствовал мягкое, прохладное прикосновение к своей ладони. По коже у него пробежали мурашки – а в один момент показалось даже, что он слышит мелодию бузинной свирели…

«А ведь ты на многое способен окажешься, если лениться не будешь», – прозвучал у него в голове серебристый голосок. Гинтаре, она ведь именно так сказала тогда? А ещё велела ему учиться управлять изумрудом и уверяла, что он сможет.

Андрюс сжал перстень в кулаке. Пока что тот принёс ему и близким одно лишь горе – стоит ли вообще ждать добра от ведьмина дара? Зачем она отдала ему свой изумруд, для чего позволила узнать завораживающую силу камня?

Тилус внимательно вглядывался в лицо хозяина, затем ткнулся носом в его сжатый кулак – точно советуя не выбрасывать ведьмовское сокровище.

– Панна Гинтаре могла ответить на мои вопросы, – сказал ему Андрюс. – А вот теперь как быть? И оставаться тут нельзя, и уехать, ничего не зная, страшно! Свидимся ли мы с ней ещё?

Он спохватился и поискал глазами ужа – однако тот исчез, точно и не было. Или показалось? Означало ли это, что Гинтаре ещё придёт к нему, когда будет нужно?

Тилус нетерпеливо мяукнул, словно призывая хозяина к действию, и решительно вспрыгнул ему на плечо: «Мол, пора в путь, что-то засиделись мы!» Андрюс глубоко вздохнул и решительно надел кольцо на палец. По крайней мере, хоть что-то доброе сделано было с помощью ведьмина изумруда – ведь без него Тилуса разорвали бы собаки, как пить дать.

– Для тебя только не бросаю перстень, – сказал котёнку Андрюс. – Хотя мне и родным пока от него только горе довелось принять.

Но он и сам чувствовал, что не смог бы избавиться от подарка вот так просто; камень был уже намертво связан с его жизнью, и легко расстаться с ним не получится.

В соседнем городке, в ювелирной лавке Андрюс и Ядвига, не торгуясь, взяли предложенные деньги за один из маленьких изумрудов, подобранных у дома Агне; ещё один драгоценный камешек Андрюс без лишних слов отдал святому отцу. Всё же тот не захлопнул двери перед носом погорельцев, а когда Андрюс вернулся, то даже растрогался, видя свою семью и ксёндза погружёнными в совместную молитву. Всего камешков в его кармане осталось три – из тех пяти, что лежали в мёртвой руке жены мясника, прочие же он и подбирать не стал. Семью прокормить пока хватит, добраться до Смоленска – тоже, а наживаться за ведьмин счёт – дело последнее.

Памятуя судьбу семьи мясника, Ядвига сперва даже подумать страшилась, что кто-то ещё до этих камней дотронется. Андрюс её успокоил. Хотя он и не понимал пока всей природы ведьмовских подарков, однако твёрдо уверился: ему камни ничего плохого не сделают. Тем, кому он, Андрюс, добровольно их отдаст – тоже. Значит, можно было ничего не опасаться и спокойно трогаться в далёкий путь.

За маленьким окошком мастерской шумел город, к которому оказалось нелегко привыкнуть. Были тут и крепостные стены со рвами, и множество храмов, и высокое здание городской ратуши. После родного городка, крошечного и сонного, Смоленск казался Андрюсу громким, суетливым, вечно куда-то стремящимся… Более полугода прошло с их приезда, а он всё ещё пугался толпы, огромного количества незнакомых лиц, ругательств на непривычном языке.

Из родных матери в живых остались её старший брат с супругою да отец – высокий, суровый старик с совершенно лысой головой и длинной белой бородою. Нельзя сказать, что они отнеслись к семье Андрюса плохо, но и особого радушия тоже не было. Дед весьма болезненно переживал взятие Смоленска русскими и падение Смоленского воеводства – брат матери же считал, что жить надобно не воспоминаниями, а сегодняшним днём, и не разделял его скорби. В семье царил разлад – а родители Андрюса, растерянные и сломленные пережитым, не могли разделить убеждения ни дяди, ни деда. Мать испуганно кивала на слова старика: она с детства боялась ему слово поперёк сказать. Йонас же слушал рассеянно, иногда задавал вопросы невпопад, но чаще безразлично молчал – отчего старик в сердцах стучал на зятя кулаком, а мать съёживалась в испуге.

Андрюсу, Иеве и Ядвиге недосуг было выслушивать политические споры-разговоры: надо было искать, чем заработать на хлеб. Из дому родственники не гнали – и на том спасибо. Дядя держал цирюльню да ещё занимался кое-какой торговлишкой: продавал клиентам мыло, душистую воду, разные эссенции… Андрюсу всё это было не по нраву, помощником в цирюльню идти он не захотел. Ядвига всей душой радела за обучение его грамоте, однако и с этим пришлось повременить.

Как-то он шёл по базару – услышал весёлый перестук молоточков и громкий, впрочем, мягкий и приятный мужской голос, что зазывал покупателей. Андрюс оказался перед целым лотком затейливых деревянных вещиц: коробочек, шкатулок, посуды, игрушек… Их украшала затейливая резьба, сверкающая лаком роспись. Андрюс невольно засмотрелся, и даже Тилус высунул наружу из-под хозяйской одежды любопытную мордочку.

Что касалось Тилуса и перстня – Андрюс твёрдо решил, что друга никуда запирать не станет, а вот драгоценным камнем материнской родне глаза мозолить не годится. Поэтому изумруд был надёжно спрятан в потайной кармашек, а прочие ведьмины камни Андрюс прятал в подушке – знал, что плохое укрытие, да не придумалось иного. Кроме него и Ядвиги, никто в доме о сокровищах не знал, вроде бы и некого было опасаться.

К Тилусу дед отнёсся с подозрением, но Андрюс рассказал, что отбил котёнка у цепных псов и даже присочинил, что тот удачу семье приносит. Суровый старик сдвинул было лохматые брови – однако строгого вида внук совсем не заробел, лишь повёл плечом, сказал: «Кот со мною останется, а коли прогоните, вместе с ним уйду». И взглянул в упор большими, светлыми, как безоблачное небо, глазами. Дед, сам не зная почему, отступил – в самом деле, не на улицу же мальчишку гнать? Да и ногами топать, кулаком стучать на него тоже отчего-то не хотелось.

Ну, а если дед смолчал, дядю-цирюльника Андрюс и спрашивать не стал. И остался Тилус жить в дедовском доме, ни на шаг от Андрюса не отходил.

Над ухом раздался звонкий мальчишеский голос:

– Что, паныч, загляделся – нравится? Берите-берите, дёшево отдадим!

Оказывается, у искусного столяра было несколько подмастерьев, мальчиков старше Андрюса – однако тот давно привык, что его, восьмилетнего, принимали за отрока тринадцати-четырнадцати лет.

– Спасибо, я посмотреть только. Хороши уж очень вещицы ваши, да денег у меня нет. Сестрица моя старшая на соседей шьёт-стирает, а родители больны… – Андрюс с трудом заставлял себя улыбаться и любезно говорить с незнакомым человеком – настолько привык опасаться всех и вся.