* * *

Надёжно отделены друг от друга миры живых и мёртвых. Только человеческая душа может преодолеть этот путь. Но долог он и труден. А в конце его стоят строгие недремлющие стражи границы. Они пропускают в мир мёртвых только чистые души.

Человеческая душа – сгусток магической энергии и в тоже время её генератор. Но во избежание беды заключена она в почти непроницаемую защитную оболочку, через которую просачиваются лишь самые слабые токи волшебства, позволяющие одним чувствовать сверхъестественное, а другим вкладывать магическую силу в свои пожелания и молитвы, обращённые к высшим силам. Когда-то один из людей смог порвать оболочку своей души и воспользоваться текущей через прореху магией. Так появились те, кто смог творить колдовство. Так свершилось Человеческое Грехопадение. Ибо волшба, колдовство, магия – это способ подчинения окружающего мира без согласия и даже против воли Бога. Человек, используя колдовство, ставит себя в центр мира, провозглашая себя равным Богу, сотворившему Вселенную. А это уже ни что иное, как самый страшный из грехов – гордыня. А страшна она тем, что уводит Человека от Творца, разрушает изначальную их связь, лишает людей покровительства Божия.

И вскоре забыл Человек о существовании Всевышнего. Но жить в тоскливом душевном одиночестве он не мог. Слишком мал Человек сам по себе, слишком зависим от изменчивых сил природы. И тогда создал он себе Идола. Суррогатного бога, над которым мог бы властвовать при помощи всё той же магии. И поклонился Человек Идолу.

Стали люди делать божков и молиться им. Обычные куски глины, камня или дерева, становясь объектами поклонения, начинали впитывать в себя магию людей, насыщались ею, приобретали силу

Люди молили у них помощи, но помощи, конечно не было. Была обычная удача, которая выпадает порою и без всяких молитв. Провалы чередовались с успехами, которые как бы подтверждали необходимость магических действий. Но порою черная полоса жизни чересчур затягивалась. Божок не помогал. Тогда его просто выкидывали. На улицу выбрасывали сгустки магии. Вот тогда-то из таких божков и сформировалась некая сущность. Её не увидеть глазами. Её не почувствовать кожей. Её может узреть только отделённая от тела душа.

Поначалу сущность была совершенно безмозглой. Единственной её потребностью было поглощение магии. Она не могла навредить живому человеку. Тело было для неё непреодолимой преградой. Тогда она, поселившись на путях, ведущих в мир мёртвых, стала перехватывать зазевавшиеся души усопших, поглощая их, становясь от этого всё больше. И чем сильнее была в магическом плане душа, тем более лакомой она становилась для безымянного монстра.

Постепенно сущность заимела нечто, напоминающее разум. Холодный, злобный и голодный разум маньяка. Она осознала, что некоторые из душ, пропитанных магией, настолько сильны, что она не может их переварить. Тогда у неё родился план. Перехватывая эти души, она не пыталась поглотить их, а наоборот усиливала и отправляла на землю. Там они становились богами. Мольбы людей, их вера делали богов ещё более могучими. Люди питали их своей магией. Молитвы, то есть та самая энергия, которая изначально предназначались для Всевышнего теперь «кормила» богов нового поколения.

 Эти боги носились по земле, свершали какие-то дела, выбрасывая при этом в космос миллионы магических «Джоулей». Сущность купалась в потоках энергии, словно алкоголик в ванне шампанского. Но в конечном итоге боги надоедали людям, и их ждала участь древних божков. Они гибли в боях или оказывались в мусорной яме истории, слабея без веры своих адептов настолько, что сущность могла поглотить их.

Однако и этого ей было мало. Она жаждала большего…

Последние слова дядя Коля произнёс почти змеиным шипением. И замолчал. Хитро прищурившись, он наслаждался произведённым на слушателей эффектом. Но в следующее мгновение все усилия рассказчика были напрочь смазаны природным катаклизмом. Крупная капля дождя плюхнулась на дощатый стол прямо перед носом дяди Коли. Власов недовольно надул щёки и задумчиво посмотрел на небо.

– Вот ведь почти каждый год 9 мая дождь бывает. Если не с утра, то к вечеру – непременно, – прокомментировал он увиденный пейзаж из громоздящихся туч. – Ну, молодёжь, кастрюльки-миски – в зубы и бегом в хату. Там продолжим…

* * *

Изба у Власова была вполне стандартная для Центральной России. Отапливаемый сруб (три окна – на улицу, одно – во двор), сени (они же мост), двор с «удобствами» и… Вот двор, пожалуй, стандартным не был, поскольку помимо «домика глубокой задумчивости» и поленицы нарубленных дров мог похвастаться курятником на полтора десятка птиц, загончиком на четырёх свинок и хлевом для десятка овец да дойных коз с парой же козликов. К сеням с левой стороны была пристроена просторная терраса. За террасой – сарай с клетками на полсотни кроликов. А за ним (после входа на двор) ещё одна сараюшка с небольшим бассейном для нутрий. Большое хозяйство развёл Николай Денисович. И как он только с этим управлялся?

В терраске стоял стол с парой широких лавок по бокам и парой стульев у торцов.

– Вот сюда и приземлимся, – указал на него дядя Коля. – В дом не попрёмся. Заставлять вас разуваться не охота, а грязь после вас мыть ещё меньше хочется.

Сам рассказчик устроился на дальнем конце стола на стуле. Аникин старший – на лавке по левую руку от него, Ванька с Серёгой – по правую, а Юрка занял «кресло» оппозиции. Как все угнездились, рассказчик продолжил.

За три недели после появления Волоса в лесном доме дел было переделано немерено. К зиме готовились. Провизией запасались. Кто его знает, какой у богов зимой аппетит? Детишки с ворсиной женой каждый день притаскивали огромное количество грибов и орехов. Надрали на болоте несколько здоровых коробов клюквы. Может быть, и рановато было, но позже будет некогда. Ворса и Волос заготовили несколько бочек солёного мяса, закоптили дюжину оленьих и лосиных туш. Натаскали из самых дальних уголков леса целую гору валежника, чтобы лес был чище и дрова зимой не кончились. А однажды обнаглели настолько, что полезли к реке и наловили там две бочки стерляди. Водяные то ли не узнали об этом, то ли решили не связываться.

* * *

Бытует мнение, что на 17 октября (по новому европейскому стилю, разумеется) лешие (да и водяные тоже) ложатся спать на зиму. Это, конечно, не так. Леший – не медведь, чтобы всю зиму дрыхнуть в берлоге. Но с этого дня и до весны ворса лесом не управляет, и из дома своего не выходит. Разве что по двору своего дома побродит.

День выдался, как обычно ветреный. Ворса слегка поколдовал, и ветер в лесу стал завывать ещё страшнее. Это, чтобы люди в лес не совались. Затем они втроём – ворса, Волос и Медводдза (пора пацана к настоящему ремеслу приучать) обошли все лесные угодья, принадлежащие лешему. Солидное такое лесное хозяйство, похожее на круг с диаметром в десяток с лишним километров. Надо было его обойти и всем медведям, барсукам, да ежам приказать спать укладываться. Тяжкий труд. До самого утра промаялись. Грязные, уставшие вернулись в дом ворсы, закрыли и торжественно запечатали до весны входную дверь, потом брякнулись спать. Дрыхли весь следующий день. Встали, поужинали, и опять – спать.

* * *

А потом началось обучение. Ворса, чтобы времени зря не тратить, решил с Волосом вместе обучать и Мэда. Время ему уже пришло. 12 лет исполнилось. Но тут Коймэд устроил скандал.

– Чем это я хуже Мэда?

Тот факт, что брат на год старше, Коймэда не убеждал. Волос подумал, что происходи всё это в его родном племени, Коймэд получил бы в результате суровый подзатыльник и угрёбся бы в дальний угол наматывать на кулак сопли, сдабривая их горючими слезами. Но ворса своих детей бить не любил. К тому же он сам не понимал, почему Коймэд не может учиться вместе с Мэдом. По своему развитию братья были практически одинаковы. Однако, если разрешить ему обучение, тут же взбухнет Мэд. Он будет возмущаться: «А почему это, папочка, меня в том году не обучали, если Коймэду можно с 11 лет?» И что ему ответишь? Тогда было принято соломоново решение. Коймэд может обучаться. Только в виде страшного исключения! А для этого он должен принести жертвы. Во-первых, он должен отдать свою любимую глиняную птичку-свистульку брату. Во-вторых, отныне он не должен считать себя ребёнком, а потому ему запрещено жаловаться родителям на Мэда (Мэду, кстати, тоже). Немного подумав, Коймэд согласился с поставленными условиями, а удовлетворённый подношением Мэд принял их с радостью. В глубине души он понимал, что учиться вместе с любимым братом будет интереснее, не говоря уже о боге-медведе.