Было время, когда тайная Надеждина мечта была на волосок от исполнения. Она тогда как раз с мужем развелась, надоел до печенок, алкаш проклятый. А Анна дочь родила, Ленку. Чуть ли не сразу ссориться они с мужем начали, все больше из-за ребенка. Ленка-то с младенчества крикливая была, точно знала, что певицей будет, вот стразу голос-то и разрабатывала, орала с утра до ночи, да и по ночам тоже. Анна ходила по дому непричесанная и в халате, злилась, на всех орала не хуже Ленки, даже к родителям пару раз убегала, но мать с отцом ее быстро домой возвращали. Полгода так, бедная-несчастная, дома посидела и на работу запросилась. Евгений Германович упал в ноги: Надежда, говорит, Петровна, выручайте! Вся жизнь от вас зависит! Вспоминая этот разговор, Надежда Петровна до сих пор волновалась и все переживала заново. Дочку, говорит, я только вам доверить могу. Вот тогда, точно, она про черта и подумала, когда ради их Ленки со стройки уволилась. Ну теперь то уж должен он понять, какая жена ему нужна: вот эта кошка рыжая, которая вечно шляется непонятно где, или приличная женщина, которая и за ребенком доследит, и дом в порядке будет содержать. А мужика будет всегда за хозяина дома считать, что сказал – делать, если он того стоит, конечно. А не помыкать им, как эта его Анечка.
Ленку она до садика дорастила, все, как положено. В бригаду не вернулась уже, устроилась нянечкой в тот же садик, чтоб догляд за ребенком был. А уж потом ее Евгений Германович на работу к себе устроил, лаборанткой. Рай земной, а не работа: чисто, не хлопотно, народ вокруг ученый, вежливый, не то что прорабы да каменщики на стройке. И ни сквозняков тебе, ведер с краской, ни матюков, избави боже. Переход из маляров и нянечек в лаборантки Надежда Петровна восприняла как честно заслуженный карьерный взлет, а заодно еще больше Евгения Германовича зауважала. Как не уважать, если в заводском НИИ у него под началом едва ли не полсотни человек народа, и все к нему с почтением, а он им царь, бог и воинский начальник. И делами такими занимаются, что простой человек и закорючки в их бумагах и чертежах не разберет, а заграницу, даже в Болгарию, его не отпускают, потому что работа секретная. Она даже гордиться стала, что вот, мол, с каким человеком, можно сказать, живу.
Так вот тридцать с лишним лет и пролетело. И всё осталось, как было, все при своих. Анна при музыке, Евгений Германович при Анне, она, Надежда – при хозяйстве, сбоку-припеку. Лена закончила музыкальное училище, консерваторию, а потом, к ужасу отца и к радости матери, уехала сперва в Москву, а потом и вовсе в Германию. Поет там в каком-то городишке в оперном театре (у них, говорят, так уж заведено, чтоб в каждом городишке свой оперный театр был, любят они, видно, это дело). Ну по Италиям правда ездит на гастроли, и по телевизору ее один раз показывали. В газете еще про Ленку писали, Евгений Германович показывал, хвастался. Замуж там вышла за какого-то мужичка, он как ее делами занимается, при своей жене вроде директора, хотя что это за работа, непонятно. Наверняка дармоед, вроде ее, Надеждиного бывшего. Детей Ленка рожать не хочет, говорит, только-только карьера началась. Ага, в сорок захочет родить, а фигушки. Домой носа не кажет. Мать к ней ездит, и не по разу в год. А Евгений Германович не хочет, скучно ему там, в этих городишках с оперными театрами, ему все горы подавай. Зараза, короче, Ленка выросла, в мать.
…Обо всем этом Надежда Петровна напоминать, конечно, не стала. Зачем? И так все понятно. Она не чужой человек и обязана позаботиться. Вот она и заботится, а кто, кроме нее?
– Вы же на работу по вторникам ходите. И по субботам на свои собрания по альпинизму вашему, так? А сейчас вообще никуда не ходите, потому что лето, так?
– Так, – покивал Евгений Германович, ожидая продолжения.
– Вот я буду днем приносить вам обед. После обеда мы будем гулять.
– После сытного обеда полагается поспать, – растерявшись от такого напора, не смешно пошутил Евгений Германович.
– Вы после обеда не спите, я же знаю. Если хотите, будем гулять до обеда, – не стала спорить соседка.
– Да мне, собственно…
– Тогда после, мне так удобнее, – подвела итог Надежда Петровна. – Я вам буду список составлять, что купить. Если много чего будет или тяжелое, может вместе на машине съездить, вместе даже лучше, – тут она вдруг замолчала и щеки ее порозовели. – Пока Аня не приедет. Вы один, и я одна. Шевелиться надо. И вам не скучно, и мне веселее.
Евгений Германович на секунду задумался, внимательно посмотрел на соседку и спросил:
– Жить станет лучше, жить станет веселее… Надежда Петровна, вы письмо у меня в комнате не находили? Такой листочек небольшой, вчетверо свернутый?
– Нет! – покосившись на едва отвалившегося от миски Тихона, открестилась та. – Важное, что ли, письмо? Может, вы выбросили, да забыли? А я, когда ведро выносила, не смотрела, что там. Привычки такой не имею.
– Избави Боже от такой привычки, – согласился Евгений Германович. – Что ж, по рукам! Гулять так гулять, как говорится. Начнем с завтрашнего дня.
Надежда Петровна расцвела счастливой улыбкой и принялась собирать посуду со стола.
Ближе к вечеру Евгений Германович готов был признать, что идея совместных прогулок была не так уж и бессмысленна. Длинный душный августовский день тянулся, как мед, и был так же приторно хорош, не к чему придраться. Суббота, лето, теплынь. Живи, да радуйся, а тошно. И заняться нечем. Вот если бы Аня была дома, она бы еще с утра его куда-то утащила: на прогулку по городу, в лес за грибами, в парк кормить уток, в магазин выбирать новое платье, обедать в ресторан, к родне просто так, без повода. Вечером они непременно пошли бы в театр, в филармонию или в гости – как ему надоели эти театры, гости и особенно филармония! Как он мечтал посидеть вечером дома у телевизора или с книгой, а не тащиться на очередное мероприятие в противном костюме с ненавистным галстуком. Кстати, интересно, сохранила ли история имя негодяя, который изобрел эту удавку, испортившую жизнь многим поколениям мужчин? Анна смеялась и говорила – вот исполнится тебе сто лет, тогда куплю тебе фланелевую пижаму и отстану, а сейчас одевайся и пошли.
Бойтесь желания своих, ибо они исполняются.
Так он же и не хотел, честное слово, не хотел! Так просто, ворчал для порядка. На самом деле ему очень нравилось, что жена вечно создает вокруг себя энергетические завихрения, в которые втягивает окружающих, и его в первую очередь. Когда они несколько лет назад были в Непале, там им один столетний высохший до полной невесомости, но бодрый дедок рассказал, что у каждого человека имеется девятнадцать энергетических центров, именуемых «вихрями». Семь главных и двенадцать второстепенных, и все они вращаются с большой скоростью. Евгений потом смеялся, что у Анны вихрей не девятнадцать, а тридцать восемь, и крутятся они с явным превышением скорости. Смеялся и восхищался одновременно. В этом смысле они с женой были похожи, но у него было в жизни три главных вещи – работа, семья и горы, и все его вихри послушными потоками текли в заданных направлениях. У жены этих направлений было неисчислимое множество, ее вихри сталкивались, меняли скорость вращения, мощность и заряд, и никогда нельзя было угадать, куда все это направится и чем закончится для окружающих. Ему казалось, что в ярко-рыжих Аниных волосах иногда вспыхивают самые настоящие электрические искры.
Она очень выручила его два года назад, когда ему пришлось уволиться с завода. Очередное новое руководство, не спрашивая, торжественно проводило на заслуженный отдых. Он старательно делал вид, что ничего страшного, что пенсионеры тоже как-то живут на свете. Правда, как именно, и главное – зачем он не очень отчетливо себе представлял. Тогда именно жена, используя свои бесчисленные знакомства, устроила так, что его пригласили в политех – вести секцию скалолазания, и вскоре руководство учебного заведения страшно гордилось тем, что будущие инженеры карабкаются по стене под руководством мастера спорта по альпинизму и судьи республиканской категории по скалолазанию.
