Как-то днем, через неделю после того вечера в кафе, Гарриет вышла на балкон, привлеченная звуками хриплого пения. По главной площади маршировали какие-то люди.

В Бухаресте часто встречались подобные процессии, устраиваемые по любому поводу: от грандиозных мероприятий, в которых обязывали принимать участие даже министров, до школьных представлений.

Эта процессия, однако, отличалась от прочих. В ней не было никакого величия, только безжалостная целеустремленность. Возглавляли ее мужчины в зеленых рубашках. Пели они что-то незнакомое, но Гарриет удалось разобрать одно слово, которое они постоянно повторяли:

– Capitanul, capitanul…

Капитан. Кто именно – оставалось неизвестным.

Колонна резко свернула на Каля-Викторией, и демонстранты по двое стали исчезать из виду. Гарриет оставалась на балконе – ей всё равно больше нечем было заняться.

В квартире было тихо. Деспина ушла на базар, Якимов оставался в постели (иногда она завидовала его способности так закрываться от окружающего мира). Саша, который остался с ними, несмотря на ее условие «Только на одну ночь», прятался где-то на крыше: как и Якимову, ему некуда было пойти. Гай, разумеется, ушел в университет.

За этим «разумеется» крылось ее растущее возмущение. Гарриет ждала конца семестра и окончания репетиций, надеясь, что тогда они будут проводить вместе больше времени и поддерживать друг друга на фоне растущей тревоги. Вместо этого Гай стал появляться дома еще реже. Летняя школа должна была занять немного его времени, но привлекла столько евреев, ожидавших американских виз, что Гай организовал дополнительные классы и теперь преподавал даже во время сиесты.

В день, когда нефтяников изгнали из Плоешти, Принглы вместе с остальными британцами получили первый приказ покинуть страну. Гай как раз собирался уходить, когда к ним пришел посланник префектуры. Гай передал записку Гарриет.

– Отнеси это Добсону, он разберется, – сказал он равнодушно. Гарриет, однако, была встревожена приказом собирать вещи и уезжать.

– А если нам всё же придется собраться за восемь часов?

– Не придется.

Его спокойствие обеспокоило ее еще сильнее, но он оказался прав. Добсон сделал так, что приказ отозвали, и все британские подданные – кроме инженеров – смогли остаться в Бухаресте.

В тот день Гарриет не раз видела жен и детей этих инженеров в разных кафе. Дети капризничали и шалили, и румыны косились на них неодобрительно: у них не принято было водить детей в кафе. Женщины, которых только что выгнали из дома, выглядели совершенно оглушенными и вместе с тем словно питали какие-то надежды, как будто всё происходящее еще могло оказаться ошибкой и им разрешено будет вернуться. Вместо этого им пришлось погрузиться в поезд до Констанцы, а там отправиться морем в Стамбул.

Хотя румыны твердили, что подчиняются немецким приказам, ходили слухи, что немецкий министр заявил:

– Теперь мы знаем, как Кароль поступил бы с нами, проиграй мы войну.

Итак, инженеры отправились в безопасное место, пусть и неохотно. Гарриет порой жалела, что их с Гаем не изгнали вместе с ними.

Стоя на балконе, она полностью погрузилась в эти мысли, как вдруг весь город задрожал. На мгновение ей показалось, что балкон падает. Прямо перед собой она увидела – или вообразила – булыжники, которыми была вымощена площадь. В ужасе она попыталась ухватиться за что-то, но мир словно отделился от нее. Всё вокруг двигалось, и держаться было не за что. Это длилось несколько мгновений, после чего дрожь утихла.

Гарриет побежала в комнату и схватила сумку и перчатки. Оставаться на девятом этаже было невыносимо страшно. Ей нужно было почувствовать землю под ногами. Когда она выбежала на улицу, ей захотелось потрогать мостовую, раскаленную, словно пески Сахары.

Перейдя площадь и увидев, что здания стоят целые и невредимые, а люди ведут себя совершенно обыкновенно, она успокоилась и перестала видеть в произошедшем нечто сверхъестественное. Возможно, в этом материковом городе под пустым небом, укрывшемся за спиной Европы, землетрясения были обычным делом. Однако, встретив на Каля-Викторией Беллу Никулеску, она воскликнула, позабыв об охлаждении в их отношениях:

– Белла, вы почувствовали землетрясение?!

– Еще бы! – по своему обыкновению ответила Белла. – Перепугалась до полусмерти. Все только об этом и говорят. Кто-то сказал, что это и вовсе не землетрясение, а взрыв в Плоешти. Дескать, британцы взрывают нефтяные скважины. Будем надеяться, это не так. Нам и без того проблем хватает.

Первое волнение от их встречи улеглось, и Белла в замешательстве огляделась, опасаясь, что кто-нибудь их заметил. Гарриет почувствовала, что зря остановила подругу. Не зная, что сказать, они собирались уже было взаимно извиниться и разойтись, как вдруг их внимание привлекло залихватское пение вдали. Гарриет узнала мелодию песни про капитана. К ним приближались люди в зеленых рубашках.

– Кто это? – спросила Гарриет.

– «Железная гвардия», конечно. Наши местные фашисты.

– Я думала, с ними покончено.

– Нам только так сказали.

Наконец Гарриет узнала в этих зеленорубашечниках юношей, которых нередко встречала весной, – изгнанников, вернувшихся с тренировок в немецких концлагерях. Тогда они шатались по городу, потрепанные и всеми презираемые. Теперь же они маршировали посреди улицы, вынуждая автомобили жаться к обочине, распевали свой гимн и выглядели крайне агрессивно и самоуверенно.

Как и остальные прохожие, Белла и Гарриет молча ждали, пока колонна пройдет мимо. С утра она успела вырасти. Все смотрели на хорошо одетых и натренированных предводителей. Те, кто следовал за ними, уже не могли похвастаться униформой и шагали не в ногу, замыкали же шествие настоящие оборванцы, явно присоединившиеся к «Гвардии» этим же утром. Некоторые были одеты в натуральное тряпье. Они шаркали, спотыкались, нервно поглядывали на прохожих и ухмылялись, а их участие во всеобщем пении ограничивалось выкриками «Capitanul!». Для ироничных румын это было уже слишком. Люди начали отпускать замечания и фыркать, а потом и смеяться в открытую.

– Видели ли вы что-то подобное! – воскликнула Белла.

– А кто этот capitanul? – спросила Гарриет.

– Ну как же, лидер «Гвардии» Кодряну. Тот самый, надо сказать, кого по приказу Кароля «застрелили при попытке к бегству». Вместе с ним застрелили множество его приспешников. Некоторым удалось бежать в Германию, но движение тогда распалось. Кто бы подумал, что у них хватит духу вернуться? Кароль уже совсем теряет хватку.

Из замечаний окружающих было ясно, что они думают так же. Колонна удалилась, автомобили поползли следом, а пешеходы двинулись по своим делам. Издалека еще периодически доносились возгласы «Capitanul!», но потом стихли и они.

– Этого Кодряну пытались выставить героем, – рассказывала тем временем Белла. – Это, конечно, было непросто. Я его как-то видела. Омерзительное зрелище: сальные волосы висят, да к тому же небрит. Кстати, вы недавно упоминали сына Дракеров. Забавное совпадение. Через пару дней мне пришло письмо от Никко, он тоже недавно о нем слышал. Его, оказывается, забрали в армию. (Дракер наверняка покупал ему отсрочку. Все они такие!) В общем, мальчик дезертировал, и теперь военные его ищут. Им приказано найти его во что бы то ни стало. Видимо, дело в деньгах, которые записаны на его имя. Его заставят отписать их.

– А если он откажется?

– Не посмеет. Никко говорит, что его могут расстрелять за дезертирство.

– Румыния же не воюет.

– Да, но в стране чрезвычайное положение. Объявлена мобилизация. В общем, его хотят найти. И тогда он уже точно исчезнет с концами. Что ж! – Белла выбросила из головы мысли о Саше и сменила тему. – Хочу поехать в Синаю[19]. Надоело сидеть в этой жаре и ждать, пока что-то произойдет. Я считаю, что ничего так и не будет. Надо, чтобы Гай отвез вас в горы.