Хаджимоскос отвернулся.

– Мой вам совет, mon prince, – сказал он. – Если вы хотите что-то скрыть – спрячьте это немедленно.

Понимая, что все попытки провалились, Якимов спрятал план и стал оглядываться. Вдруг он заметил, что какой-то незнакомец пытается привлечь его внимание и улыбается. Выглядел он неряшливо и малоперспективно, но Якимов с неизменным дружелюбием протянул ему руку:

– Напомните мне, дорогой мой, где мы с вами встречались?

Незнакомец вытащил курительную трубку из-под пышных усов и, заикаясь, точно опустевший сифон, наконец выдавил из себя:

– Меня зовут Лаш. Тоби Лаш. Мы как-то виделись с Гаем Принглом.

– В самом деле! – согласился Якимов, который не помнил ничего подобного.

– Позвольте мне угостить вас. Что вы пьете?

– Виски, разумеется. Местное пойло мне не переварить.

Шумно загоготав, Лаш отправился в бар. Якимов уже счел своего нового знакомца неприятным типом, но тут его подвели к столику и усадили. Когда перед ним появился стакан, он понял, что в обмен от него ожидают какой-то услуги.

Некоторое время Лаш нервно посасывал трубку, после чего заявил:

– В этот раз я приехал надолго.

– В самом деле? Это чудесно.

Лаш сидел, прижав локти к телу и сжав колени, словно желая исчезнуть внутри своего мешковатого спортивного пиджака и фланелевых брюк. Некоторое время он сосал трубку, охал, заикался, после чего сообщил:

– Когда русские захватили Бессарабию, я сказал себе: Тоби, старина, пришло время делать ноги. Всегда есть опасность засидеться.

– Откуда вы?

– Клуж. Трансильвания. Там я никогда не чувствовал себя в безопасности. Здесь, впрочем, тоже.

Якимов вдруг вспомнил, что уже слышал его имя. Кажется, он приезжал в Бухарест весной на несколько дней, когда прошли слухи о вторжении русских. Якимов всегда был готов посочувствовать чужим страхам, поэтому ободряюще сказал:

– Тут вам бояться нечего. Это тихая заводь. Немцы не встречают никаких препятствий. Они нас не потревожат.

– Надеюсь, вы правы. – Лаш тревожно обводил бар блеклыми выпуклыми глазами. – Некоторые из них были бы не прочь. Кажется, им не нравится, что мы сюда ходим.

– Обычное дело, – сказал Якимов. – Сначала вторгнутся куда-то, а потом жалуются на местных жителей. Но на прошлой неделе было хуже. Я попросил у Альбу «мартини драй», а он налил мне три бокала[18].

Лаш так и согнулся от смеха.

– Ну вы и шутник, – сказал он. – Выпьете еще?

Вернувшись со вторым стаканом, Лаш явно взял себя в руки и решился заговорить о деле.

– Вы же дружите с Гаем Принглом, так?

– Мы старые добрые друзья, – подтвердил Якимов. – Вы же знаете, что я играл Пандара в его постановке?

– Ваша слава достигла Клужа. Вы живете с Принглами?

– Да, мы делим квартиру. Уютное гнездышко. Приходите поужинать с нами.

Лаш кивнул, но ему было нужно другое.

– Я ищу работу, – сказал он. – Прингл возглавляет английскую кафедру, правильно? Я собираюсь сам поговорить с ним, но, возможно, вы могли бы замолвить за меня словечко? Просто скажите, мол, видел сегодня Тоби Лаша, отличный товарищ. Что-то в этом духе.

Тоби выжидательно уставился на Якимова, и тот заверил его:

– Стоит мне сказать слово, и у вас будет работа.

– Если работа вообще есть.

– Всегда можно что-то устроить.

Якимов допил виски и поставил стакан. Тоби встал, но при этом неожиданно твердо сказал:

– Еще одну, а потом мне нужно ехать в Миссию. Надо показаться начальству.

– Вы на автомобиле? Может быть, подвезете меня?

– С удовольствием.

Оказалось, что Тоби ездит на стареньком «хамбере» цвета грязи, высоком и горбатом, словно паланкин.

– Неплохая машина, – сказал Якимов. Устраиваясь на высоком сиденье, из которого торчала набивка, он снова вспомнил свою красавицу «Испано-Сюизу».

Миссия располагалась в кирпичном особняке в одном из переулков. Вокруг здания стояли автомобили. На плешивой лужайке перед входом толпились мужчины самого делового вида, в бурых костюмах, с одинаковым выражением унылого долготерпения на лицах. Они глядели на «хамбер» так, словно ожидали от него каких-то новостей. Якимов с изумлением услышал, что между собой эти мужчины говорили по-английски. Он не узнал никого из них.

Тоби впустили в канцелярию, но Якимова, как это уже случалось ранее, остановила секретарша.

– Князь Якимов, я могу вам чем-то помочь? – спросила она, всеми порами источая свое немолодое обаяние. – Мистер Добсон очень занят. Молодые люди всё время заняты теперь, бедняжки. В их возрасте жизнь должна состоять из балов и вечеринок, но с этой ужасной войной им приходится работать, как и всем. Вы, наверное, пришли по поводу своего permis de séjour?

– Я по личному вопросу. Очень важному. Боюсь, что мне надо поговорить с мистером Добсоном.

Она цокнула языком, но всё же пропустила его. Они с Добсоном не виделись с самого спектакля, и теперь он встретил Якимова с вялым интересом:

– Привет, как ваши дела?

– Как сажа бела, – ответил Якимов. Добсон изобразил дежурную улыбку, но на его щекастом лице вместо привычной умиротворенности была только усталость. Глаза его покраснели, и в целом он выглядел неважно.

– У нас была непростая неделя. И теперь, будто всего остального было мало, инженеров выставили с месторождений.

– Это они там стоят?

– Да. Им дали восемь часов, чтобы покинуть страну. Специальный поезд должен вывезти их в Констанцу. Бедняги, они надеются, что мы чем-то можем помочь.

– Мне очень жаль, дорогой мой.

В голосе Якимова звучало искреннее сочувствие. Добсон уронил ручку и потер лоб.

– Его превосходительство вот уже два часа звонит всем подряд, но без толку. Румыны устроили это, чтобы потрафить немцам. Некоторые инженеры живут здесь уже двадцать лет. У них здесь дома, автомобили, собаки, кошки, лошади… Нам это добавит работы.

– В самом деле.

Якимов опустился на стул в ожидании момента, когда сможет заговорить о своих проблемах. Когда Добсон умолк, он вмешался:

– Не хотел беспокоить вас в такой час, но…

– Вы за деньгами, полагаю?

– Не совсем. Вы помните мою «Испано-Сюизу». Югославы пытаются прикарманить ее.

Он изложил свою историю.

– Дорогой, нельзя им этого позволить. Такой автомобиль стоит дорого. Одна только рама идет за две с половиной тысячи. Кузов от Фернандеса – один бог знает, сколько Долли за него заплатила. Произведение искусства. Больше у меня ничего нет в целом свете. Достаньте мне визу, дорогой мой. Ссудите несколько тысчонок. Я достану автомобиль и тут же продам его. Устроим пирушку с шампанским. Как вам такое?

Добсон слушал его мрачно и терпеливо.

– Как вы, наверное, знаете, румыны реквизируют автомобили, – сказал он.

– Не британские, я надеюсь?

– Нет. – Добсон был вынужден признать, что британские привилегии сохранялись, несмотря ни на что. – В основном еврейские. Евреям вечно не везет, но у них и в самом деле самые большие автомобили. Я имею в виду, что сейчас не лучшее время для продажи. Люди не захотят покупать дорогой автомобиль: его могут отобрать в любой момент.

– Но я и не хочу продавать ее, дорогой мой. Я привязан к этой старушке… Она пригодится в случае эвакуации.

Добсон потянул себя за щеку и надул пухлые губы.

– Вот что я вам скажу. Кто-то из нас должен поехать через неделю в Белград – возможно, Фокси Леверетт. У вас есть квитанция, ключи и всё такое? Тогда я попрошу забрать автомобиль и приехать на нем обратно. Полагаю, он на ходу?

– В первоклассном состоянии.

– Посмотрим, что можно сделать.

Добсон встал, намекая, что Якимову пора идти.

Когда Якимов вышел из Миссии, инженеры всё еще толпились на лужайке, но «хамбер» уже уехал. Шагая сквозь полуденную духоту, Якимов говорил себе: «Больше никакой пешей ходьбы». Да и вообще, если задуматься, такой автомобиль стоит больших денег. Его можно продать за целое состояние.