По дому пронесся знакомый водопроводный звук – ангел ночи. Ана вздрогнула. Надо быстро брать лекарства и возвращаться домой.
* * *
Музыкант снова, не просыпаясь, застонал.
Жуткий вечер. Ана не знала, что думать. Бросил? Напился? Попал под машину? Когда не знаешь что думать, всегда накатывают дурные-дурные мысли. Ана отгоняла их, уговаривала себя не психовать, но дурные мысли возвращались.
Ближе к ночи раздался звонок и чей-то очень спокойный голос сообщил, что Музыкант задержался за городом, не может попасть в Москву, но просил передать, что все в порядке, завтра приедет и все объяснит. А через час этот же голос покаялся, что соврал ради спокойствия Аны, что Музыкант попал в уличную драку, потом в госпиталь, но все в порядке – не будет жутких последствий, в «Склифосовского» сделали необходимое обследование, правда, пока дела у Музыканта не очень хороши, придется недельку полежать, подлечиться.
От слов «полежать, подлечиться» стало немного легче. Они как бы намекали на несерьезность происходящего – ну простудился человек, насморк у него, закапаем в носик, подлежит, подлечится человек и выздоровеет. Всего ничего. Докторская уловка.
Ана назвала свой адрес и в ответ услышала: «Забавно. Забавно».
Закурила еще одну сигарету. Чуть открыла окно, чтобы дым не шел в комнату. Господи, уже четвертый час ночи. На работу, конечно, не пойду, к черту работу, обойдутся без меня. Но мысли метались между «к черту работу», Музыкантом, Буддистом. Что там в милиции, почему его «попросили»? Обрывки мыслей. «Пострадал не только ваш друг, но и люди, которые его били». Айкидо, дзюдо, джиу-джитсу, кунг-фу, три боксерских мешка. «Нет, не натворил, вы знаете, я ничего не творю, если не просят. Это самозащита. Самозащита». Понятно, что пострадали. В голове мелькнул древний фильм, где Золотухин, защищая семью, убил парня с красивым наглым лицом. И его засудили, Золотухина. Господи, этого еще не хватало.
Утро. Стон Музыканта. Ана не сразу раскрыла глаза, не сразу поняла, где и что. Свернулась калачиком в кресле – кровать в доме одна. Можно было калачиком на краю, возле Музыканта, но получилось в кресле. Во рту скверно – ужасно много курила. Ужасно хочется кофе.
* * *
Запах кофе, как в дурацкой рекламе, поплыл по квартире и разбудил Музыканта. Он тоже долго соображал, что и где. Почему не у себя, а на непонятно чьей кровати? За всю историю любви Ана и Музыкант так и не добрались до квартирных посиделок, средневековая галантность каждый вечер заканчивала поцелуем у подъезда.
Музыкант попробовал пошевелиться, но снова застонал. Организм чувствовал себя так, будто по нему проехались КРАЗ’ом. Дважды. Или «Леопардом» дважды, сейчас уже все равно, чем проехались. На новый стон выбежала Ана, бледная, с черными кругами у глаз.
– Жи-вой? – Ана посередине слова перешла на шутливый тон. Насколько смогла – вспомнила наставления Буддиста не показывать, что дела плохи, представлять все так, будто Музыкант получил пару царапин и не сегодня-завтра все заживет.
– Кажется. – Музыкант попробовал улыбнуться, память потихоньку возвращалась.
Ана подошла к нему.
– Прости, что я такая страшная. Почти всю ночь не спала.
– Это ты мне говоришь? – Музыкант попробовал улыбнуться шире, но разбитый рот не позволил. – Я-то, наверно… Представляю. Хотя лучше не представлять. Да?
– Ну, – Ана проглотила комок в горле, – твой друг сказал, что ничего страшного, через недельку будешь как новенький.
– Какой друг?
– Ну этот, что тебя вчера привел.
Музыкант на секунду закрыл глаза.
– Правильней сказать, что вчера меня спас. Кстати, я его совсем не знаю, вчера познакомились при пикантных обстоятельствах. Странный человек, да?
– Немного. Он живет в моем подъезде, но я с ним никогда не говорила, только раскланивалась.
Ана стала на колени и прижала руку Музыканта к губам.
– Хоть одно живое место есть, да?
Ана еще раз вспомнила про наставления.
– Не ной, милый. Чуть жалкая. Но пройдет. Быстро пройдет. Врач прописал быстрое выздоровление.
– Какой врач?
– Ну тот, что тебя вчера привел. И спас. Он врач.
Музыкант снова закрыл глаза. Попробовал вспомнить вчерашний вечер, но воспоминания шли обрывками и очень шумели, болели в голове.
– Это кофе? Хочу кофе.
– Прости, милый, но кофе не получишь. Будешь питаться витаминами, пока не выздоровеешь.
– Злодейка.
– Злодейка! Будешь лежать и меня слушаться. Будешь?
– Буду, конечно. Можно я скажу, что я тебя люблю?
– Дурачок.
– Не совсем.
* * *
Ане было приятно играть в доктора. Совсем как в детстве – любимая игра. Только французские духи переводить в качестве спирта было жалко, одеколона в доме не нашлось.
– Ничего, если я протру тебя водкой?
– Ты пьешь?
– А как же!
– Крошка любит выпить, этим надо воспользоваться. – Картавое подражание Музыканту удалось, челюсть еле ворочалась.
– Ты что-то осмелел за последние сутки.
– Просто из меня выбили всю дурь. Дай мне кофе.
– Угу! – Ана сосредоточенно разматывала эластичный бинт и с интересом разглядывала слишком стройный торс Музыканта. – Не стонать! Сейчас будем творить чудеса. – Она разложила перед собой буддийскую схему и стала наносить китайскую мазь на точки.
– Это он тебе нарисовал?
– Ты что, ревнуешь?
– Конечно. Конечно. Нет, конечно.
– Правильно. Господи. Если честно, я немного боюсь. За него. Ты помнишь, как все было?
– Отрывками. Прости, не хочется рассказывать.
– Его ночью забрали в милицию.
– Кого, этого подонка?
– Нет, нашего врача-хранителя.
– За что?
– Самооборона! – Ана повторила буддийское слово со знанием дела. – Это уголовно наказуемо.
– Шутишь?
– Не шучу, милый, не шучу. Впрочем, думаю, ничего ему не сделают.
– Почему он меня отбил у этих, не знаю как назвать? Странно, да?
– Просто порядочный человек. Или просто человек. Хотя и странный. Теперь, милый, обнажи свои ноги.
Музыкант лежал, почти сидел на высокой подушке, снова запеленатый в эластичные бинты. Кофе ему не дали. Ана кормила его с ложечки йогуртом, поила соком. Слава богу, продукты в доме были. Но немного, придется бежать за добычей.
После еды Музыкант ослабел. Или чуть раньше.
– Ты поспи, милый, я сбегаю, куплю еды.
– Как твоя работа?
– Ничего, не волнуйся. Отпрошусь, простят.
– Ладно, сплю. Чувство вины оставлю на потом.
Ана легко-легко поцеловала Музыканта, чуть коснулась разбитых губ и выскользнула из квартиры.
IV
Сон продолжался целую вечность, но прервался. Снова пришлось соображать. Что это? Звонок дребезжит под ухом. Хорошо, что рука не думала, сама потянулась к телефонной трубке.
– Да.
– Доброе утро. Вы друг Аны?
– Да. А вы…
– Да, это я.
– Ана говорила, у вас неприятности из-за меня.
– Не из-за вас. И неприятностей, по большому счету, нет.
Голос Буддиста был ровный и светлый, чуткое ухо Музыканта уловило нотки, которых он у других людей не слышал. А обычные для людей нервозность, недовольство, довольство, сытость – их как будто стерли.
– Сейчас дело в другом, – продолжал Буддист, – мне придется вас потревожить, я оставил у Аны ключи от своей квартиры.
– Да, конечно… найдем. Когда вы будете? – Музыкант уже мысленно начал искать ключи, хотя понятия не имел, где их искать?
– Через минуту, заодно и вас осмотрю, если не возражаете.
– Господи, мне ли возражать!
– Вот и славно.
Через минуту Буддист позвонил и еще минуту ждал, пока Музыкант, охая, добрался до двери.
– Голова не кружится?
– Кружится немного. Но так, не очень сильно.
– Так и должно быть. На самом деле, ничего страшного нет. Не тошнит?
– Немного подташнивает.
– Хорошо, пойдемте в комнату, я вас осмотрю. Секунду подождите, руки только вымою.