Музыкант отшатнулся от надвигающейся лапы и сделал несколько шагов по ступенькам, глазами ища помощи. Но откуда ее взять? Позвать дяденьку милиционера не позволяла гордость, она же глупость, такая же дремучая, как животный страх. Он быстро сошел с эскалатора и почти бегом, под уханье сапиенсов, проскочил в двери. Дальше поворот, еще поворот и остановка автобуса. Здесь люди. Здесь безопасно.

Но хомам это было фиолетово – этому слову Музыканта дети научили. Или ультрафиолетово. За высокого мужика никто заступаться не будет.

– Ты че, сука, меня ударил? – короткопалая лапа опять потянулась к лицу и, дернувшись, смазала по щеке и подбородку.

Толпа пришла в легкое волнение и опять отхлынула, оставляя Музыканта с хомами наедине.

– Ты, че, пидр? – еще один мажущий удар в лицо.

Толпа слабо заголосила про безобразие.

Музыкант перехватил дипломат из левой руки в правую и попробовал отмахнуться, задеть ближнего хому. Это было ошибкой, за взмахом пошел первый настоящий удар. А дальше время-пространство переменились. Душа вышла из тела, взлетела невысоко и стала наблюдать, как три хомы пляшут возле фигуры на земле. В голову, в живот, в спину. Фигура корчилась и закрывала лицо руками, а руки головой. Так продолжалось, пока из полутьмы не выплыла другая фигура с длинными четками в руках.

– Ребята, чего бьем? – фигура светлым ликом оглядела поле брани и подмигнула хомам, показывая, что она своя, тоже из сапиенсов.

– Сань, гли, еще пидр! С бусами. Дай сюда!

– Тихо, тихо. Своих не надо. Че на своих? – Буддист отступил на шаг и раскрытыми ладонями попробовал остановить хому-леру, Валеру, самого резвого.

Он говорил со свойскими интонациями, как со старым другом. Но сапиенсы на мир были не согласные: не чуяли в нем друга, а вкус мяса – чуяли. Лера выждал, пока третий хома зайдет в тыл, начал атаку. И закончил. Четки совершили невидимый полет, а Лера застыл с поднятыми лапами, прищурился, словно пытался разглядеть Буддиста. Потом лапы потянулись к голове, Лера захрипел и снова застыл, обхватив уши ладонями.

Все так быстро пролетело-прошло, что третий хома не поменял курса – он по плану схватил Буддиста за воротник куртки. Но Буддист сделал половинку оборота, рука с четками сжала хомино горло, рука без четок несильно, казалось, хлопнула по затылку. И второй раз – чуть ниже. Все, тело на земле.

– Суукааа! – ожил первый хома, но не успел сделать и шага, как сомкнутые пальцы Буддиста трижды коснулись его шеи.

Все, еще одно тело на земле. Теперь у дракона осталась только одна пьяная голова. Поморгала и начала соображать. Но Буддист все про нее знал – неопасна. Он нагнулся к телу Музыканта, приоткрыл пальцами заплывший глаз, чтобы рассмотреть зрачок. Потом второй – второй не так пострадал, но с трудом расклеился. Уцелевший хома успел раствориться, а толпа стала издавать сочувствующие звуки: «Трогать не надо, его нельзя трогать!», «Воротник расстегните, ему дышать нечем!», «Милицию позовите, кто-нибудь!»

Милиция подоспела быстро – повезло. Из «козлика» вылез немолодой капитан. И амбал-сержант с коротким калашником и тупой мордой.

«Разберемся!», отлив толпы. И через какое-то время Буддист смотрел капитану в глаза немигающим взглядом и без всякого жара теребил его душу.

– Пойми, капитан, пока вы тут будете разбираться, пока будем «скорую» ждать, этот человек может умереть. Я врач, знаю, что говорю. Ему необходимо обследование! Срочно. И, возможно, операция. Тоже срочно.

Видя, что капитан колеблется, он добавил.

– Вот. Это мой паспорт, визитная карточка. Здесь телефон, адрес, мобильник, все. Оставляю у вас, никуда не денусь. Утром разберемся. Как ваша фамилия? Хорошо. Отделение? Хорошо. А сейчас помогите поймать машину. Поймите, повторяю, это серьезно и срочно. Будьте хоть раз человеком.

Капитан сердито засопел, «немигающие» слова Буддиста его расшевелили, а две сотенные зеленые бумажки в паспорте добавили сложных чувств. И все же от человеческого звания не стал отказываться, кивнул сержанту. Тот только повернулся к дороге, чуть махнул толстой рукой, и из потока вынырнула и остановилась потрепанная «Волга».

– Сержант такой-то, – проревел амбал, – пострадавших в больницу.

– Пострадавшего, – поправил Буддист. – С этими ничего страшного, через полчаса оклемаются.

– Ну смотри, ты врач!

– Смотрю.

– Куда? – водитель потрепанной «Волги» не оборачивался, но голос был нормальный, человеческий.

– В «Склиф». Хотя, знаешь, пока едем, я позвоню.

«Рома, привет, это я. У тебя сегодня кто в нейрохирургии дежурит? Да ничего, сотрясение у друга, может, позвоночник. Ребра – не считаются. Да, уличная драка. Надо просветить голову и хвост, мало ли что. Хорошо. Ты позвони, чтобы ждали. Спасибо. Давай. Давай, друг».

– Да, в «Склиф». Знаешь, как ехать? От площади покажу.

В «Склифе» их уже ждали – неведомый Рома все устроил по высшему рангу. Музыканта перехватили на каталку и повезли на «просвет». А через час дежурный врач по-свойски втолковывал Буддисту, что ничего страшного нет, обошлось без смещений, гематом нет, даже томографию сделали, и ребра без смещений.

– Хочешь, оставь его. Хочешь – забирай. Лучше забирай, если честно, с койками сейчас проблемно. Пусть дома полежит, поблюет денек и поссыт, мочегонку не забудь дать, отека не будет. Ну и анальгетик, чего мучить, если честно?

– Сейчас, – чуть кивнул Буддист, – спрошу у него. – Он наклонился над Музыкантом. – Как вы? Голова кружится?

– Спасибо. Плохо. – Музыкант попробовал улыбнуться расквашенным ртом и раскрыть заплывший глаз.

– Ну, если улыбаетесь, дело на поправку. Голова кружится?

– Чуть-чуть. Я, пожалуй, могу сам.

Он потянулся с кушетки, но Буддист его притормозил.

– Нет, не надо, лежите. Давайте решим – едем домой или здесь остаемся? За вами есть кому ухаживать? Если есть, то давайте домой – уход, надеюсь, будет лучше. Вам повезло, ничего страшного. Ничего приятного тоже нет – сломаны два ребра, небольшое сотрясение. Но, по правде, я думал, все будет гораздо хуже. А так, придется полежать недельку. Все же, думаю, дома будет лучше, чем здесь. Едем, да? Нас на «скорой» доставят, я договорюсь. Главное, стразу для себя решите, что через неделю будете на ногах. А ребра до свадьбы заживут.

Музыкант услышал про свадьбу и занервничал.

– А-аа. Мне надо позвонить. Здесь есть телефон? Или лучше вы позвоните.

– Тихо, тихо. Не волнуйтесь. Сейчас позвоним. Давайте номер и кого спросить? Что сказать?

– Ану, – вяло прошептал Музыкант и назвал номер. – Скажите, что я… Что я… просто задержался… за городом. Что вернусь завтра. И сам позвоню.

– Нехорошо обманывать любимых, – Буддист чуть улыбнулся. – Но бог с вами, со мной. Буду врать.

В «Склифе» денег не взяли.

– Со своих!? Ну ты чего?

– А за машину?

– Да ладно, брось.

Буддист не настаивал.

Музыканта прямо на каталке вкатили в «скорую».

– Не ссы, мужик, – водитель был чуть навеселе. – Доктор сказал – в морг! Значит, в морг. Ща будем! Тебя куда?

Музыкант открыл рот и что-то прошепелявил. Под шум раздолбанного мотора ничего не было слышно. Буддист наклонился ниже, но разобрал только «Воды дайте!»

– Да, сейчас. Слушай, друг, притормози. Я воды куплю.

Музыкант благодарно присосался к бутылке, но быстро ее отпустил и застонал.

– Больно? Ничего, пройдет. Все пройдет. Как голова? Все помните? Куда нам ехать?

– В конец Ленинского. Простите, голова немного кружится. – Музыкант устало закрыл глаза. Буддист решил пока его не трогать.

– Друг, давай на Ленинский. Подъедем – покажет.

– Доктор сказал – в морг! Значит, в морг! Ща будем.

Возле перекрестка у «26 бакинских» Буддист тихонько потряс плечо Музыканта.

– Приехали, друг. Скоро дома будем. Давай, просыпайся.

Но Музыкант в ответ только застонал, раскрыл незаплывший глаз, уставился на Буддиста и снова провалился в забытье.