Уже в V веке до Р. Х., ради большей достоверности, служители Клио перешли с поэзии на прозу. Но, хотя языки истории и поэзии разошлись, и та, и другая остались мусическими искусствами. Как и поэзия, история воспитывала, вдохновляла, наставляла назидательными примерами из прошлого. В середине V века два друга-изгнанника из Галикарнасса, нашедшие убежище на Самосе, – «отец истории» Геродот и поэт Херил, одновременно воспевают победу эллинов над полчищами Ксеркса. Геродот пишет первые фрагменты (логосы) будущей «Истории». Херил творит эпическую поэму «Персика». Оба, позже, получат большие денежные награды за свои «мусические» труды. А когда спустя ещё пару столетий служители Александрийского Мусея будут разбирать и редактировать тексты Геродота, они разобьют их на девять книг и назовут всё сочинение не «История», а «Музы», посвятив каждую книгу одной из Муз; первую – Клио. И это будет не простой формальностью, но признанием того, что сочинение достойно благосклонности богинь.
С одной стороны, историки своими изысканиями облегчали труд поэтов, поставляя им сюжеты. Так Александр Македонский требовал от своих секретарей и сопровождавших армию историков (большей частью – воспитанников Аристотеля) подробнейших записей обо всех событиях Восточного похода, мечтая о том, что найдётся новый Гомер, который позже воспоёт их героическим гексаметром. И накопленные в походе записи стали первоначальным ядром Александрийской Библиотеки. С другой стороны, стремление к исторической достоверности начинает разрушать исходящий от «коллективного бессознательного» мифологический архетип героя и его подвигов, прежде легко накладывавшийся на историческую личность и конкретное историческое событие. «История Александра Великого», созданная в залах Александрийской Библиотеки, не смогла вытеснить из сознания интеллектуальной элиты реальный образ царя со всеми человеческими слабостями и пороками. И это при том, что в Александрии справлялся официальный культ обожествлённого Александра.
Герои мифов и исторические личности для древних историков имели в равной степени реальное существование. Но если поэты возвышали царей и полководцев до их мифических предшественников, историки, стремясь выстроить единую цепь событий от Девкалионова потопа, наоборот, стали вроде бы «принижать» героев, низводя их до уровня обычных смертных, чьи подвиги были приукрашены поэтами, в силу особенностей поэтического языка с его гиперболами, метафорами и прочими литературными приёмами. Зачатки подобных толкований встречаются уже у Гекатея Милетского (VI в до Р. Х.) и у Геродота. Затем их будут развивать придворный мифограф македонского правителя Кассандра Евгемер (Эвгемер) (рубеж IV–III вв. до Р. Х.) и работавший в Александрийской Библиотеке историк Диодор Сицилийский (I век до Р. X.).
Но как ни парадоксально, рациональное объяснение деяний, к примеру, Диониса и Геракла не подорвало веру в обоснованность их посмертного апофеоза, который они заслужили не по праву рождения, а именно своими подвигами, совершёнными в земной жизни, на благо человечества. Если же эти подвиги превосходили возможности простых смертных, это означало, что герои являются избранниками богов или судьбы. Поэтому, весьма скептически относясь к слухам о рождении Александра Македонского от Зевса, греческая интеллектуальная элита охотно принимает его посмертный культ, а мифический поход воинства Диониса в Индию в обратном порядке накладывается на маршрут Восточного похода Александра. Наконец, поскольку Дионис и Геракл, будучи в глазах историков реальными людьми, сходившимися с реальными земными женщинами, историческое существование обретали и все их потомки, включая, конечно же, Птолемеев. Поэтому при царском дворе в Александрии столь популярными станут профессии доксографов и генеалогов, собиравших древние предания и строивших родословные царей от древних обожествлённых героев.
От Клио мы переходим к Талии, которую популярные изложения мифов называют лишь Музой комедии, в лучшем случае напоминая читателю о том, что этот театральный жанр вырос из древних пастушеских праздников, славящих обновление природы, и был когда-то частью оформления оргиастического культа Диониса. Поэтому к главному атрибуту Талии, комической маске, естественно добавляются пастушеский посох и плющевой венок. И под её покровительство отдали себя эллинистические поэты, творившие буколики, то есть – стилизованные под пастушеские песни и диалоги пастухов небольшие поэмы (стихотворные зарисовки), воспевающие безмятежную сельскую жизнь и пастушескую любовь на лоне природы. Именно такую поэзию представит двору Птолемеев Феокрит, прибывший в Александрию в середине 80-х годов III века до Р. X.
В действительности же, как показывает её имя Θάλεια, Θαλία (Цветущая, Изобильная), эта Музы до самого конца язычества сохраняла древнейшую функцию богини-покровительницы растений, животных и земледелия (Schol. Apoll. Rhod. III, 1; Plut. Quest, conv., IX, 14, 744f). Зверинцы и ботанические сады при эллинистических Мусеях не выросли на пустом месте и не могут быть объяснены лишь чисто научными интересами последователей Аристотеля, но уходят в именно в первобытный культ животных и растений.
Древнейшие святилища Муз, к каковым, кроме беотийской долины Муз, относятся другие священные места Фракии, Македонии, Фессалии, из них наиболее часто упоминаемые авторами долины у подножья Лейбетрона (Лейбетриона, Либетриона) и Олимпа, Пиерийская долина, Лебадейя, Пимплейя, были подобиями наших заповедников. Там запрещались охота и вырубка деревьев, а в более поздние времена, когда животные покинули эти места (вероятно из-за большого наплыва паломников и шумных празднеств), в долине Муз, например, появляются в большом количестве скульптурные изображения животных. К обнаруженным археологами мраморным и терракотовым образам львов, змеи, орла, несущего в лапах зайца, хранящимся ныне в Археологическом музее в беотийских Фивах (inv. 68–83; 126, 132), добавим описанные Павсанием (IX, 30, 3; 31, 1–2) фигуры быка, лани, дельфина, страуса, группу животных, слушающих Орфея[98]. Многие из изображений связаны с мифологией. Например, лань, кормящая младенца Телефа, сына Геракла, или животные, завороженные пением Орфея. Но все они выполнены с таким реализмом, что по ним можно изучать анатомию животных. Согласно Павсанию, в долине Муз работал скульптор Стронгилион, прославившийся своим мастерством именно в ваянии разных животных (Paus., IX, 30, 1).
Мы не можем считать их всех священными животными Муз, но популярный в Беотии культ древнейшей богини-повелительницы зверей, явно накладывается на последующий культ Талии.
Кроме того, у Муз были свои священные насекомые – пчёлы и цикады, и священные растения, прежде всего – длиннохвойная сосна-пиния (Pinus pinea), а также платан, столь любимый афинскими академиками, земляничное дерево (Arbutus andrachne), белый тополь (Pоpulus аlba). Все они будут произрастать в садах, сменивших архаические священные рощи. А затем уже настоящие ботанические сады (и зверинцы) появятся в Ликее и в Александрии. В научных описаниях растений, сделанных на основе многолетних наблюдений, первенство держит пифагореец Менестор из Сибариса, за ним следует Феофраст неоднократно ссылавшийся на ботанические труды пифагорейца. В них, судя по цитатам, были не только попытки классификации видов растений, но и изложение результатов опытов по их культивации (Theophr. De caus. plant., I, 17, 3; I, 21, 5; II, 4, 3). Классификацию животных напишет в Ликее Аристотель. Менестор, Аристотель и Феофраст ради большей достоверности писали прозой, как и историки, что затем породило наименование их жанра – естественная история (Naturalis historia у Плиния Старшего). Феофраст же создаст подробное научное исследование о минералах. Но в такой области естествознания как минералогия (частью которой является геммология) также имеются интересные примеры того, как объединяются поэзия и дотошная каталогизация, уже проиллюстрированная нами на примере Каталога кораблей. И здесь сыграли видную роль «опекавшие» священные долины и справлявшие там культ орфики.
