Об этом Степан угрюмо размышлял, нервно сдавливая пальцами тонкую ножку бокала с шампанским. Тем временем Евдоким, не обращая на него никакого внимания, находясь в эйфории победы, самодовольно смакуя маленькими глотками колючее шампанское, вытащил из бумажника внушительную пачку знакомых Степану купюр и стал их аккуратно пересчитывать. Это явно приятное для него занятие не мешало Привалову одновременно по-актерски возвышенно и громко вещать:

– Друзья мои! Мы сегодня открыли настоящую театральную экспериментальную мастерскую. Нет, я не прав – это не просто творческая мастерская, это настоящий театр, который вдохновляет зрителя своим кошельком голосовать за наш актерский талант. Здесь нет обмана зрителя, здесь нет рекламной трескотни, устроенной ради продажи билетов, здесь нет разочарований зрителя от бездарного спектакля. Эти деньги, друзья, – Евдоким сделал паузу и театральным жестом указал на пачку купюр, затем улыбнулся и продолжил: – Эти деньги, друзья, это не деньги. Это цветы истинных поклонников. Цветы – это признания, искренность, объяснение в любви, почитание. Поверьте мне! Новеллы нашего театра – это бесценные тома, которые войдут в историю развития театрального искусства…

Степан, захмелев, уже не в силах был вынести этого циничного словесного бреда:

– Прекрати, Евдоким! Прекрати юродствовать! Думаю, что скоро мы все и наш театр, в частности, войдем в тома уголовного дела, а нам придется отсиживать сроки, и, уверяю, вряд ли наши поклонники и зрители будут носить цветы в зону. Они все будут проходить свидетелями по нашему уголовному делу и ходатайствовать о максимальном сроке заключения, – возбужденно произнес Степан, глядя на аккуратно сложенные в стопку купюры.

– Какое уголовное дело здесь может быть? – неожиданно очень мягко заворковала Лена, подойдя к Степану и поцеловав его нежно в щеку. – Ты гениальный актер. Мы действительно пошли на смелый эксперимент, но наш театр, как справедливо говорит Евдоким, настоящий. Это же очевидно, что актеры зарабатывают деньги на своем таланте. Так устроен мир. Не мы придумали эти проклятые денежные знаки. Но давайте посмотрим правде в глаза и спустимся с романтических небес на нашу, пораженную прагматизмом и развратом землю. Разве мы достойно такого нищенского вознаграждения за наше служение театру? Я уверена, мы достойны большего. Что нам делать? Вот мы и проводим театральные эксперименты по выживанию, причем не воруя деньги у государства! Мы получаем вознаграждение сугубо на добровольной основе рыночным способом от людей, честно пополняя свои доходы за свои недооцененные государством таланты. Я молодая, красивая, я должна блистать. Разве я достойна такой судьбы? Но только реальность жестока. Кругом нравственная коррупция. Вырваться таланту на сцену без унижения невозможно. Я не хочу спать за главные роли с хромым старым режиссером и наслаждаться вонью изо рта от гнилых, прокуренных зубов. Я не хочу интриговать, идя по головам и ломая судьбы моих коллег. Поэтому я проголосовала за совесть и честность – за здоровый авантюризм нашего Театра Жизни. Мы не крадем сюжеты у классиков, не паразитируем на модных пошлых модерновых псевдоспектаклях. У нас свои сценарии экспромта, и наши зрители участвуют в спектакле и оплачивают наше искусство не по нашей просьбе, а исходя из своих искренних эмоциональных порывов и материальных возможностей. Если убрать чистоплюйство, то мы создаем самый честный театр в мире, друзья! Я так счастлива! Я предлагаю тост этим искристым шампанским за открытие первого в мире Театра Жизни! Ура!

Спич Лены, как это ни странно, показался Степану совершенно искренним.

– Вы так действительно думаете? Вы шампанское пьете или ненароком наркотой ширнулись, а про меня забыли? Друзья, вы оба сумасшедшие!!! – воскликнул Степан. – Или вы меня за кудымкарского идиота держите? Друзья, проснитесь! Это не Театр Жизни! Это не творческий эксперимент. Это от 12 до 20 лет лишения свободы. Это мошенничество в особо крупных размерах с созданием организованной преступной группировки! Мы, как цыгане, нагло обманываем честных людей, вводим их в психологический транс, и интеллигентные наши жертвы, не понимая, что творят, отдают нам свои деньги… Мы жулики и проходимцы…

– Стоп. Стоп. Стоп, – резко перебил Степана Евдоким. Он встал, аккуратно поставил свой бокал на стол, принял театральную позу и простодушно-снисходительно улыбнулся. – На каждого простака в мире найдется ловкач – по твоей терминологии жулик. Ты откуда попал в этот мир, Степан? Миром правят только жулики, и это было и будет всегда. Это борьба за место под солнцем, и она бескомпромиссная. Дьявол всегда будет победителем. Он творит действо на земле и не стесняется содеянным.

– Ты прямо наш Воланд, Евдоким! – засмеялась Лена.

– Чтобы о Воланде говорить, нужно стать Маргаритой. Вы все играете в чистоплюйство и смотрите под ноги, не желая видеть ничтожеств, управляющих этим миром. Честный человек ленив по своей природе, купаясь в лучах своих нравственных иллюзий, а жулик и вор – это новатор. Он ловчит, чтобы выиграть в жизни. Воланд дал ему способность править миром. Так давайте используем этот наш природный дар, а не будем превращаться в рабов со свечками в храмах, надеющихся не на себя, а на Господа.

– А сказано крепко! – восхитился Степан.

– В театре мы разве не обманываем зрителя? Театр – это, по сути, бессовестная продажа иллюзий и эмоций. Театр – это вотчина дьявола, и мы все его слуги, ибо, обманывая бедного нашего праведного зрителя, который платит нам деньги, мечтая уйти от реальности, мы делаем его рабом иллюзий – нашим рабом. Рабы бегут от одиночества цифровой цивилизации в наш дьявольский капкан, ища человеческие эмоции в иллюзорном действии. Замечу, не заглядывая в свою душу, а лениво потребляя наши развратные нравственные суррогаты. Хочу особо отметить, что у зрителя нашего новаторского театра всегда есть выбор – платить или не платить. Это ли не самый честный театр в мире? Теперь об этой мерзости уголовки, которой ты нас с Леночкой запугиваешь. Сейчас же, Степан, дорогой мой друг, ответь мне на вопрос, только честно ответь. Когда на площади артисты выступают и потом с шапкой обходят зрителей – это преступление?

– Нет, но ведь… – потеряв нить мысли оратора, засомневался Степан.

– Стоп, ты сам сказал – «нет». Лена, он сказал, что это не преступление – бродяжничать среди толпы и вымогать с шапкой деньги. А мы, Степан, напротив, не бродяжничаем и не просим денег, и ты обвиняешь нас в преступлении? Мы не просим деньги никогда. Нам их насильно впихивают в знак благодарности. Или я вру, Степан? Это правда, что главный принцип, о котором мы на берегу договорились, никогда не просить денег, а, напротив, отказываться от них и брать только тогда, когда тебя умоляют взять вознаграждение?

– Да, – нехотя согласился Степан, – но мы обманываем людей… – совсем не убедительно пролепетал захмелевший Степан под натиском аргументов.

– Смешно, Лена, забавно наш друг Степушка говорит об обмане. Весь мир – это обман. Театр – это фабрика по производству обмана, и, значит, всех артистов планеты Земля, по мнению Степана, нужно арестовывать прямо на сцене, как мировой синдикат слуг дьявола, и как злостных аферистов сажать в тюрьмы. Завтра, Лена, всем коллективом театра по рекомендации Степана сдаемся в прокуратуру и будем просить суд скостить срок заключения до 12 лет за добровольную явку с повинной, – театрально размахивая руками, прокричал изрядно пьяный Евдоким.

– Тише, Воланд, соседи услышат и прибегут на наш шабаш, – засмеялась Лена. – Думаю, все всем ясно. Мы сегодня провели наш театральный эксперимент, и зритель проголосовал рублем за талант будущего народного артиста России Степана Черепанова! Ура! Я пью шампанское за тебя, наш герой!

– Я не дьявол! Я падший ангел, разбивший свою душу вместе с этим падшим в безумие миром! А за тебя, Степан, я сейчас же накачу стаканчик любимого виски, который делает прогнившее пороками человечество немного счастливее! – произнес со слезами на глазах растроганный Евдоким.