Райф выпрямился. Слова старика всколыхнули его вопреки собственной воле. Тени, тьма и чудовища, вмерзшие в лед, — не его область. У него нет оружия, нет опыта. Как прогнать тени, если не с помощью света. Копнув ногой снег, он раскидал по льду сухие крупицы. Аш. Думай об Аш. Где она теперь? Не обижают ли ее? Ждет ли она, что он придет за ней?

— Куда они ее увезли? — спросил он в который раз.

Слышащий пристально посмотрел на него и ответил:

— На восток. В Сердце Суллов.

— Тогда я пойду на восток.

— Много людей погибло, отыскивая Сердце Суллов. Пути туда длинны, извилисты, и все деревья в лесу похожи одно на другое. Говорят, что само время вплетено в их дороги, но Ледовым Ловцам мало что известно об этом. Мы знаем только предания, и вот что они говорят: бладдийцы порой пересекали границу сулльских Облачных Земель, но в Сердце ни один кланник еще не входил.

— Значит, я буду первым.

Слышащий едва ли не улыбнулся.

— Ты молод, и самонадеянность пристала тебе, поэтому я не стану объяснять, почему ты заблуждаешься. Скажу лишь вот что. Я хожу по этой земле сто лет, от Погибельного моря до Последнего, от Ледового Рога до озера Пропавших, и ни разу за все это время не нашел дороги суллов. Они направляются в горы — я знаю это, потому что следил за ними, а в молодости даже шел за ними следом — но, достигнув предгорий, они исчезают. У тебя зрение, наверно, хорошее, а у меня было еще лучше, но я так и не понял, куда они деваются.

Райф понурился. Он не мог спорить со Слышащим — он тоже знал кое-что о сулльских тропах. Он и сюда бы не добрался, если бы суллы не позаботились оставить для него след. Однако он мог отправиться на восток и сам по себе.

— Я все равно найду ее, — тихо, почти про себя, сказал он.

— Отчего ты думаешь, что она хочет быть найденной?

Райф взглянул на выдубленное морозом лицо Слышащего, и то, что он там увидел, насторожило его.

— Ее увезли против воли. Одурманили и умыкнули потихоньку, ночью, одни боги знают куда.

Слышащий постучал посохом о камень, стряхивая снег.

— Оолак горек, волокнист и воняет тухлой рыбой. Только у мужчин хватает глупости его пить.

Райф насторожился еще больше.

— К чему ты это говоришь?

— Твою подругу никто не одурманивал. Оолак она едва пригубила. Она уехала по собственной воле.

— Нет.

— Никто не принуждал ее. Простирающая Руки сама знала, что должна уехать.

Райф яростно затряс головой. Аш ни за что не бросила бы его вот так, без единого слова, после того, что они испытали вместе, после Пещеры Черного Льда.

— Ты лжешь, старик.

— Случается, — кивнул Слышащий. — Истины, которые я знаю, бывают губительны для людей. Матери не надо знать, что дитя, которое она носит, родится мертвым, и что ее дети умрут раньше нее, и что ее муж получит увечье во время охоты. Нельзя быть Слышащим, не умея лгать. — С этими словами старик полез за пазуху свой тюленьей шубы и что-то достал. — Но тебе я сказал правду. — Разжав кулак, он уронил на лед какой-то маленький темный предмет. — Она просила меня вернуть тебе это.

Райф уставился на то, что лежало у его ног. Черный загнутый палец с дыркой для шнурка. Вороний клюв. Это твое, Райф Севранс. Придет день, и ты порадуешься, что он с тобой. Как бы он ни старался потерять свой амулет, тот всегда возвращался к нему.

Это меняло все — и Райф, и Слышащий знали, что это так. Спокойно — ведь ему ничего больше не оставалось — Райф нагнулся и поднял амулет. Он мог бы раздавить этот хрупкий кусочек рога в кулаке, но вместо этого оторвал от орлийского плаща тесемку и повесил клюв себе на шею. Он будет носить его, потому что амулет принадлежит ему... и не станет думать о том, что сделала Аш.

— Она сделала свой выбор, — сказал Слышащий. — Пора и тебе сделать свой.

Райф, сам того не сознавая, смотрел на лед, искривленную фигуру под ним. «Будь осторожен», — сказала она ему на прощание. Как можно быть осторожным и беречь себя, если с тем, что ранит глубже всего, ничего нельзя поделать? Райф полез наверх по стенке кратера. Он сделал свой выбор.

Эффи Севранс, присев за медным перегонным кубом, смотрела, как Кот Мэрдок пробует сивуху. Сивуха, как объяснял ей Длинноголовый, — это промежуточная стадия перегонки: это еще не водка, но вполне может повалить человека, если он напробуется как следует. Хорошо бы Кот Мэрдок свалился, да поскорее. В винокурне темно и жарко, а пары из чана делают все вокруг мокрым и липким. Теплое шерстяное платье Эффи прилипло к спине. Фу, гадость. Зря она не пришла сюда в полотняной сорочке.

Кот Мэрдок вставил в чан затычку и поднес свою последнюю пробу к свету. В зеленом стаканчике виднелась мутная жидкость. Скорее бы уж Кот ее выпил. Она здесь по поручению Быка-Молота и Грима Шенка, и ей не хочется их подвести. Ведь это ее они выбрали для приготовления железного сока. У Большого Очага всегда сшивается десятка два мальчишек — они так и рвутся счистить ржавчину с цепей молотобойца или починить покрышку молота. Но когда дело дошло до средства, зачерняющего зубы молотобойца, Бык-Молот решил, что Эффи Севранс справится с этим лучше любого мальчишки, притом без лишнего шума.

«Эффи, вот кто тебе нужен, — сказал Битти Шенк своему старшему брату Гриму прошлой ночью, около конюшни. — Руки у нее ловкие, и она умеет хранить секреты, к тому же она сестра молотобойца». Бык-Молот и Грим, выслушав его, важно кивнули, поблескивая своими латами при свете фонаря. Сестра молотобойца годилась им в самый раз.

Железный сок, объяснил Бык-Молот, черен, как слезы Каменных Богов, и почти столь же смертелен. Зубы молотобойца, обработанные им, должны оставаться черными месяца три, не меньше. «От ламповой копоти или золы никакого проку — они держатся только неделю, и слюна от них тоже черной делается». Эффи понимающе кивнула в ответ. Если ты зачернишь зубы, чтобы казаться грозным в бою, тебе, конечно, обидно, когда краска сходит еще до конца битвы. Ведь тогда вид у тебя становится не грозный, а дурацкий.

Трудность состояла в том, что черноградские молотобойцы не окрашивали себе зубов со времен Безумного Грегора, который завел триста воинов на смерть в прибывающих водах Быстрой. Все они, кроме какой-нибудь дюжины, были молотобойцами. Весеннее половодье унесло их тела, протащив через каменистые отмели под названием Ребра Мертвеца и окутанные туманом Лунные водопады. Эффи слышала, что река обглодала их кости, и вдовам нечего было обряжать, кроме черепов с оскаленными черными зубами.

Эффи нахмурилась, вспомнив об этом. Слишком уж часто в клановых преданиях поминаются черепа, мертвые тела и насильственная смерть. Любопытно, однако, что после этого все молотобойцы перестали чернить себе зубы из страха прогневать богов, и секрет железного сока был утерян.

— Что твоя моча, — заключил вслух Кот Мэрдок, опрокинув стаканчик. — Для издольщиков с женами как раз будет. — Довольный, он надел стакан на липовый колышек и сплюнул, чтобы очистить рот. У него, как у многих пожилых кланников, недоставало пальцев на руках, но краны он заткнул и лампу привернул так проворно, словно имел все десять пальцев, а не восемь. Перед самой лестницей он вдруг остановился и вперил взгляд в тот самый угол, где сидела Эффи. Она затаила дыхание, вообразив себя одним из камней в стенах винокурни.

Убедившись, что посторонних глаз тут нет, Кот потянулся к полке, где Анвин Птаха держала свою двадцатилетнюю старку, и сунул за пазуху драгоценную, запечатанную воском флягу. Эффи, забыв, что она камень, изумленно раскрыла рот. Разве на старке Анвин не лежит проклятие? Анвин клянется, что у всякого кланника, который выпьет старки без ее разрешения, за неделю отсохнут мужские части. Про мужские части Эффи знала от Летти Шенк — тот, кто лишится их, наверняка горько пожалеет.

Кот Мэрдок, удовлетворенно проворчав что-то, стал подниматься по лестнице. Эффи заставила себя сидеть смирно и ждать, пока не услышала его шаги на потолке.