Он очнулся уже днем и увидел свои окровавленные обрубки. Его охватил ужас, он вскочил на ноги и побежал (так ему казалось) вниз по склону. Он проваливался в глубокий снег, падая, каждый раз с трудом поднимался (опереться на руки он теперь не мог). Спустился в ущелье и шел по нему наугад, сам не зная, куда он идет и зачем. Его подгонял смертный ужас, он не мог стоять на месте или сидеть – ему было страшно, дико, невыносимо, жутко… этого нельзя выразить в словах! – и он все шел и шел, падая и поднимаясь, не чувствуя холода и боли, желая заглушить этот смертный ужас, это отчаяние. И случилось так, что он пришел в тот самый лагерь, куда принесли его отрубленные кисти! Это был лагерь «Развилочный», расположенный на двести сороковом километре Колымской трассы. Туда-то он и явился – полусумасшедший, замерзший, перемазанный кровью. Его сразу отправили в санчасть, обработали культи, а акт о смерти от переохлаждения порвали. И тут же забыли о нем – такие случаи не были чем-то из ряда вон. Инвалидов без рук и ног, а то и без обоих глаз – было полно. Никто особо не удивлялся и не печалился. Одним меньше, одним больше – невелика разница!

Рассказ этот поразил Сергея. Чтобы отрубить руки еще живому человеку – это было выше его понимания. Но он тут же вспомнил, как ему самому надели наручники в сорокаградусный мороз – и удивляться перестал. Он отдал весь запас табака этому бедолаге и отправился прямиком в кабинет к врачу.

Валентина Александровна, увидев его на пороге, радостно улыбнулась.

– А, это ты? Заходи, раз уж пришел. Молодец, хорошо выглядишь. Быстро на поправку пошел. Как твое горло? Можешь говорить?

Сергей легонько кашлянул и просипел:

– Могу, только тихо.

– Вот и славно. Раз начал говорить, значит, все будет в порядке. Связки постепенно восстановятся. Ты только береги горло. Старайся поменьше бывать на холоде.

При этих словах Сергей невольно улыбнулся.

– Скоро лето, а до зимы еще надо дожить.

– Это точно, – подтвердила врачиха и строго посмотрела на Сергея. – Ну ладно, ты чего пришел? Говори скорее, мне некогда. Отчет готовлю для Магадана, видишь, сколько бумаг!

Сергей переступил с ноги на ногу.

– Хочу проситься на выписку, надоело мне тут.

Валентина Александровна вскинула брови.

– Вот как! На выписку просишься? Очень интересно. Обычно к нам все просятся, мастырки себе разные делают, чтобы подольше остаться в больнице, а ты, выходит, сам хочешь уйти от нас?

Сергей посмотрел ей в глаза.

– Я тут узнал от ребят, что формируют новый этап куда-то на Север, на днях отправят. Вот бы мне туда попасть.

– Да ты что! – вскинулась врачиха. – Ты хоть знаешь, куда их отправляют? Их на рудник Лазо повезут. Слыхал о таком? Это же черт знает где! Туда трое суток нужно добираться, и все на север! Это за Эльгеном – километров триста с гаком. Там голые сопки и больше ничего.

Сергей опустил голову.

– Все равно я должен отсюда уехать. Вы сами знаете – Зубенко от меня не отстанет. Как выйду из больницы, что-нибудь придумает. Уж лучше пусть я буду там, чем здесь меня пристрелят. Или еще чего…

Врачиха открыла было рот, но так ничего и не сказала. Некоторое время думала, потом шумно выдохнула.

– Ладно, поезжай. Там тоже люди живут. От этих иродов избавишься. Ты прав: не будет тебе здесь житья. Я тебе помогу. С мужем поговорю, чтобы включили тебя в списки. Отправка послезавтра утром, так что будь готов. И никому не говори об этом. А то прямо на больничной койке тебя прикончат. Подговорят кого-нибудь и задушат ночью. Был тут у нас один такой убивец. Сколько душ загубил – ой-ё-ёй! У него срок был двадцать пять лет. Смертную казнь ведь отменили, вот он и душил тех, кто ему не понравится. Задушит ночью полотенцем, а утром его забирают на новое следствие. Дают ему те же двадцать пять лет. А ему горя мало. Через несколько месяцев он опять кого-нибудь прирежет и дальше так живет. Кононенко его фамилия, вспомнила. Жуткий тип. Когда его к нам в больницу привезли, он мне сразу не понравился. Настоящий зверь! Вот и попадись такому.

Сергей внимательно выслушал этот рассказ. Про такие вещи он слыхал, и не особо боялся подобной расправы. Блатные его уважали за смелость, за умение дать сдачи. И не блатных ему следовало бояться, не Кононенко и не Фиксатого, а обычных конвоиров, у которых винтовки и полная безнаказанность. Противопоставить этому ему было нечего.

Он лишь кивнул головой и произнес еле слышно:

– Спасибо. Я никому не скажу. Поеду на этот рудник. Не пропаду.

С тем и вышел.

Утром, сразу после завтрака, к Сергею подошел долговязый санитар – тот самый, что принимал его в приемном покое несколько недель назад.

– Тебя на вахту вызывают с вещами! – И он с тревогой посмотрел на Сергея. Он уже знал, что у лагерных ворот собирают большой этап, а за воротами уже стоят два грузовика с высокими бортами. Но не ожидал, что в этот этап попадет и Сергей. Ему все это представлялось недоразумением. Он хотел сразу идти к главному врачу и сообщить об ошибке, но решил сперва переговорить с Сергеем, к которому испытывал безотчетную симпатию.

Когда Сергей молча поднялся и стал собирать вещи из тумбочки, санитар взял его за плечо.

– Слушай, ты бы не ходил. Схоронись где-нибудь до вечера, а я скажу, что не нашел тебя. Там этап собирают. Повезут на север. Тебе не нужно туда ехать. Там гиблое место. Оловянный рудник, такой же, как здесь, только намного хуже. Понимаешь?

Сергей кивнул и слабо улыбнулся.

– Я все знаю. Я сам туда хочу, – произнес чуть слышно.

– Сам хочешь? – Санитар смотрел недоверчиво. – Да ты в своем уме? Кто ж туда по своей воле поедет?

– Мне надо уехать отсюда, или меня здесь прикончат, – глядя санитару в глаза, проговорил Сергей. – Вы сами видели, как меня в изоляторе отделали. Я не хочу, чтобы это повторилось.

– Ну, тогда ладно, – с сомнением ответил санитар. Он все еще не верил, но уже понял, что Сергей точно решил ехать, и отговаривать его бесполезно. – Поезжай, раз такое дело. – Добавил со вздохом: – Я-то думал, что тебя при больнице оставят. Может, оно бы и обошлось как-нибудь.

– Не обошлось бы, – с полным убеждением ответил Сергей и выпрямился. Собирать ему было особо нечего. Кружка, миска, ложка, пятисотка хлеба, приготовленная заранее; жестяная банка для кипятка и длинный верблюжий шарф, который он выменял на две пайки у бывшего инженера. Шарф у того все равно бы отобрали в бараке, а так он получил за него вполне солидную компенсацию.

– Жаль, что ты уезжаешь, – сказал санитар. – Хороший ты парень, береги себя!

– Вы тоже себя берегите, – ответил Сергей. – Бог даст, еще свидимся!

Санитар промолчал. Сколько он перевидал людей за восемь колымских лет – ни с кем ему не довелось встретиться во второй раз. Большинство его знакомых уже лежали в мерзлой земле, а остальные были рассеяны по множеству лагерей на гигантской территории, раскинувшейся от Охотского моря на юге и до Ледовитого океана на севере, от Японского моря на востоке и до Якутии на западе. Хотя и западнее Якутска было множество гиблых лагерей, но это уже считалось материком; слишком велики были расстояния, от которых с непривычки захватывало дух.

Сергей крепко пожал костлявую руку и, кивнув на прощанье, пошел на вахту.

Там уже метался начальник оперчасти со списком в руках.

– Где Осипов? Вот гад! Опять куда-то смылся. Ну я ему устрою… – Обернувшись, увидел Сергея и закричал издали: – А ты чего тянешься? Быстро залазь в кузов, сейчас поедем.

Сергей подошел к двухосному грузовичку с длинными бортами, вдоль которых уже сидели заключенные. У всех был пришибленный вид, на головы натянуты зимние шапки, телогрейки и бушлаты завязаны на все веревочки и тесемки. Все уже знали, что едут в глубь континента, туда, где июльский снегопад никого не удивляет, а зимой морозы бывают под шестьдесят градусов. Сергей заметил у лагерных ворот Зубенко. Тот смотрел на него не отрываясь и, кажется, готов был броситься с кулаками. Никак, видно, не ожидал, что добыча уйдет у него из-под носа. Будь его воля, он бы застрелил Сергея сию секунду. Но он видел список в руках у главного опера и понимал, что если Сергей значится в этом списке, то ничего уже сделать нельзя. Он уже не принадлежал этому лагерю. Вот если бы Зубенко назначили в сопровождение этапа, тогда бы, пожалуй, он что-нибудь придумал. Он и предположить не мог, что Сергея заберут прямо из больницы. По его подсчетам, тому оставалось лечиться еще недели две – так говорил один из фельдшеров. Да и врачиха к нему благоволила – это он тоже видел. Как же она допустила?.. Ответа на эти вопросы не было, и Зубенко кусал с досады губы, злясь на целый свет и стараясь скрыть свою злобу. Получалось, что заключенный, набивший ему морду при всех, уходил из лагеря на своих двоих, и вряд ли теперь дороги их пересекутся.