Но Витя и сам не знал, отчего его, как нарочно, так и подмывало сейчас испытывать её восприимчивую психику.

Они продвинулись дальше и, минуя заросли шиповника, наткнулись на запущенную клумбу. Среди доминирующих сорняков цвели розовые гладиолусы, одичавшие маргаритки и даже несколько кустов лилий. То тут, то там на клумбе оранжевыми огоньками скромно загорались бархатцы.

– Надо же! – оживилась Марьяна. – Похоже, цветы растут сами по себе. Здесь прямо сложилось настоящее цветочное сообщество! Цветы ведь как люди. Тоже могут дружить друг с другом или враждовать.

– Ты серьезно? – удивился Витя.

– Да. Посмотри на эти чахлые маргаритки, – сказала она, склонившись над цветами и проникаясь их терпким ароматом. – Соседство с лилиями им явно не на пользу. Лилии их душат. А бывает даже, что на клумбе вместе могут уживаться, а в вазе или в букете один цветок убивает другой. Нарциссы в два счета убьют тюльпаны, а затем и сами скоро увянут.

– Сколько ты знаешь про цветы, Марьяночка! Ты, оказывается, не только искусствовед, но ещё и самый настоящий флорист!

Иногда он говорил с ней, как с ребенком, отчасти копируя её по-детски наивную интонацию.

– Опять ты смеешься! Я ведь уже рассказывала. У моей мамы на даче столько разных цветов! Жаль только, что ты всё никак не доедешь, а то бы увидел такую красоту!

– Обязательно как-нибудь вместе приедем.

– В прошлом году у нас выросли огромные белые лилии. Как мы все ими любовались, наглядеться не могли. Но однажды приходим на участок, а цветов нет! Представляешь? Только увидела перекопанное место, сердце моё так и сжалось! Эх…

– Да, наш мир полон зла, – сочувственно произнес Витя. – И часто зло одерживает верх.

– Как же так?! Неправда! – воскликнула Марьяна. – Добро почти всегда побеждает зло!

– К сожалению, это только в сказках бывает, а в реальности всё намного печальнее. Когда даже близкие люди порой причиняют друг другу боль!

– Неужели всё так сложно? У нас же такого не будет?

Он увидел зарождающиеся в её глазах слезы.

«Какая у неё всё-таки хрупкая, чувствительная душа», – подумалось ему.

– Эх… – печально вздохнула девушка. – Я бы многое отдала за то, чтобы жить в другое время… Представлял ли ты себя когда-нибудь живущим, например, в девятнадцатом веке? Тогда люди были намного благороднее, чем сейчас.

– Ты думаешь, люди были другие?

– Постой, – насторожилась Марьяна. – Ты слышишь?

Молодые люди прислушались.

Из-за угла старинного здания, куда убегала тропинка, послышался протяжный женский дуэт. Это было настолько необычно и одновременно так естественно, что, казалось, одухотворяло вековые стены и переносило в прошлое.

Движимые любопытством, они пошли на звуки голосов и, повернув за угол, оказались в небольшом дворике. Его пространство ограничивалось с правой стороны монастырскими палатами, а с левой – угрюмым одноэтажным зданием, мрачность которого усугубляли решетки в узких, глубоко ушедших в стену окнах. На другом конце двора была лавка, на которой расположились несколько людей довольно сомнительной наружности. Чуть поодаль от лавки у крутой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж монастырских палат, стояли две юные девушки и разучивали церковные песнопения. Склонившись над подставкой с нотами, они временами прерывались и после каких-то пояснений, которые одна девушка давала другой, начинали петь вновь. Обе худенькие, в скромных платьицах, с косынками на головах, они напоминали двух серых птичек.

Молодые люди остановились на мгновение в нерешительности, а затем, поскольку отступать было уже поздно (один тип на лавочке так и вперился в них взглядом), неспешно пошли по двору.

– Очень мрачное место, – прошептала Марьяна, робко осматриваясь вокруг.

– Видишь эту лестницу? – заметил Витя. – Она как раз ведет в домовую церковь.

– А что в здании слева?

– Ну, – рассеянно ответил он, – тут располагается служба реабилитации пострадавших от сект, целителей и прочей нечисти. Я смотрю, у них даже вывеска появилась.

«Душепопечительный центр во имя Св. Иоанна Кронштадского» – гласила табличка у обитой железом входной двери.

– Одна моя знакомая проходила здесь реабилитацию.

– Какая знакомая? – насторожилась Марьяна.

– Потом расскажу.

– Нет, раз уж начал… – она не договорила и покосилась на дверь.

Оттуда послышались шаркающая поступь и кряхтение. Молодые люди едва успели отойти в сторону, как дверь отворилась и на крыльце появилась грузная женщина с одутловатым, раскрасневшимся лицом – то ли от недавних слез, то ли от пристрастия к выпивке.

– Вы к отцу Василию? – сиплым голосом спросила она у молодых людей.

Они отрицательно покачали головами.

– Он просил обождать пять минут, – продолжала женщина, не обращая внимания на ответ.

Затем, охая и вздыхая, поковыляла в сторону деревянной лестницы, что-то бормоча себе под нос. Её причитания растворились в звуках песнопений.

– Вить, а пойдем-ка, наверное, отсюда, – негромко, но очень настойчиво произнесла Марьяна, беря за руку своего спутника. – Мне здесь совсем не нравится.

– Ладно, ладно. Уже идем.

Но тут один из странных типов, который с самого начала пристально следил за непрошеными гостями, вдруг снялся с лавочки и направился к молодым людям.

– А-а-а… Здравствуй, молодежь! – разразился он, скаля рот в безобразной улыбке, обнажавшей остатки полугнилых зубов.

Жиденькая рыжая бородка его лоснилась; маленькие глаза по-плутовски бегали, но иногда на несколько секунд застывали в проницающем, колючем взгляде, – этакая нагловатая крысиная мордочка, а не человеческое лицо.

– На исповедь к отцу Василию пожаловали? Или, может, за советом каким?

Витя немного растерялся, не зная даже, что ответить этому нагло ухмыляющемуся, неизвестно из какой дыры вылезшему оболтусу.

– Слушайте, мы тут не к вам, собственно, пришли, – сказал Витя дрожащим от возмущения голосом, стискивая Марьянину руку. Всё своё негодование он выплеснул в презрительном взгляде.

Девицы у лестницы в очередной раз прервали пение, но начинать снова не торопились и с любопытством наблюдали сцену.

Незнакомец, однако, вдруг резко переменился, нагловатая ухмылка и весь задор исчезли с его лица.

– Э, мил человек, гордыня твоя тебя надмевает! По взгляду вижу: ты меня и за человека-то не почитаешь. Так ведь? А красавица твоя, скромница-умница, что сникла-то совсем?

– Вить, пойдем уже отсюда!

– Виктор? А меня Трифон зовут.

– Что вы привязались к нам, в самом деле?!

– Обожди, мил человек, я тебе дело скажу. Видел ли ты, Виктор, когда-нибудь то, что в тихом омуте водится? Нет? А я видел! Я ведь людей насквозь вижу… – сказал Трифон, завороженно глядя на Марьяну своими крысиными глазами.

У Вити зачесались кулаки, и ужасно захотелось дать в морду дерзкому голодранцу.

– Не принимайте его речи близко к сердцу, – послышался за спинами молодых людей приятный глубокий голос.

Они повернулись и увидели в дверях священника – в сером подряснике, статного, с большим крестом на груди. Аккуратно подстриженную бороду, как и его виски, уже тронула седина. Очки на носу придавали священнику вид интеллигентный, даже ученый.

– Эх, Трифон, Трифон. Не успел на путь истинный встать, как из себя юродивого строишь! – с укором сказал он и сурово добавил: – Ты что молодежь смущаешь?

Тот сразу весь как-то сжался и пристыженно опустил глаза. А священник снова повернулся к молодой паре.

– А вы, молодые люди, в первый раз на нашем Подворье?

– Мы просто гуляли рядом и зашли посмотреть, – растерянно ответил Витя.

– Ну ясно. – Священник с отеческой теплотой посмотрел на них. – У нас здесь хорошо. Умиротворение, никакой городской суеты.