Давно на его памяти не выдавалось такого знойного лета. И жара отвлекала даже от изматывающего копошения внутри себя, от назойливых мыслей, которые вращались всё вокруг одного и того же. И зачем он вообще пришел на этот солнцепек? Полюбоваться себе назло «фирменными» столичными видами? Нарочно добавить остроты своим переживаниям от посещения места, которое неуклонно возвещало о белоснежном платье, кольцах, трепетных обещаниях и поцелуях… Ведь запечатлевая торжество взаимных надежд, проходила здесь два года назад памятная фотосессия.

А виды и вправду роскошные! Хрестоматийные! С какой ещё стороны, как не с этой, Кремль так картинно обнажает архитектурные прелести? За Каменным мостом чинно стоят его гранатовые башни и смотрят ввысь зелеными шпилями, увенчанными звездами. С правой стороны Большого Кремлевского дворца, пронзающего небо золотой иглой, радует глаз чудесное созвучие налитых золотом куполов – три из которых составляют особенное гармоническое единство. Так, по крайней мере, всегда казалось Вите.

Коренилась ли причина в его новом состоянии, душевной ли опустошенности или просто в пребывании под раскаленным в зените ослепляющим диском – только ему почему-то всё виделось будто под другим углом: тонкий вытянутый флагшток Кремлевского дворца вызвал у него неожиданную ассоциацию с иглой шприца. Сделав несколько шагов в сторону, к середине моста, он поднял глаза и – о боже! – увидел, что вершину золотого купола Архангельского собора вместо креста венчает пятиконечная звезда!

Ах, нет… это всего лишь он так «удачно» встал, что в один ряд сошлись Спасская башня на заднем плане и купол собора на переднем, причем крест как бы сливался со шпилем башни позади.

Подивившись открытию, Витя снова сосредоточился на острие золотой иглы, как вдруг его внимание привлекла маленькая, еле заметная белая точка, медленно ползущая по небу на очень большой высоте в направлении моста, на котором он стоял. «Самолет, что ли?» – подумал он. Странная точка, однако, не пожелала быть ни самолетом, ни воздушным шаром, ни чем-то иным, а попросту взяла и повисла в вышине перед озадаченным Витей. Висит себе эта точечка, и всё тут. И хоть ты тресни.

В солнечный, погожий день сложно порой и на мгновение поднять на небо глаза, Витя же, щурясь на непонятный объект, то опускал взгляд, давая слезящимся глазам передохнуть, то возводил их снова вверх, настолько разыгралось его любопытство. И стало ему казаться, что это и не точка вовсе. Края её были аморфны, окружены изменчивым ореолом, и таилось в ней что-то притягательное, завораживающее, причем чувство возникало какое-то странное, скорее, нехорошее.

Вдруг дневной свет стал неожиданно меркнуть, ноги у молодого человека подкосились, и Кремль вместе со всей панорамой качнулся и поплыл куда-то вверх, тогда как мост, словно корабль во время шторма, стал раскачиваться и крениться боком к реке. Витя судорожно схватился за перила, чтобы удержаться от падения в безжизненную водную стихию, которая разверзлась пред ним в зеленовато-бурых перекатах речных дюн.

Он поочередно делал глубокий вздох и ровный выдох, ощущая на себе тревожные взгляды прохожих. Вроде отпустило. Ещё чуть-чуть, и, наверное, потерял бы сознание.

– С вами всё в порядке? – с беспокойством осведомилась пожилая женщина, стоявшая неподалеку. – Вы ужасно бледны.

– Спасибо, вроде всё хорошо. Солнце, наверное, припекло, – рассеянно отозвался молодой человек, но тут же спохватился: – Извините, а вам не кажется странной эта точка в небе?

– Какая точка?

Но он и сам уже ничего не находил, тщетно вперяя глаза в пылающую синеву небосвода.

«Фу ты черт!» – посетовал Витя мысленно.

– Смотрите, так ведь и солнечный удар можно получить! – напутствовала женщина, отходя.

Инцидент привел Витю в замешательство. Галлюцинация? Или какой-то оптический обман? Но ведь ни разу с ним не случалось такого совершенно безудержного головокружения, и никогда так не темнело в глазах. Вот до чего могут довести расшатавшиеся нервы! Да ещё эта работа… И надо же так случиться, что небо, которое не переставало поражать его своей стихийной мощью и красотой и за которым, в силу профессиональной деятельности, он непрестанно следил, опять устроило ему фокус! Но не может быть, что это повторение того случая, ведь сейчас даже не ночь… Неужели такое может произойти средь бела дня в центре Москвы?! – Молодой человек содрогнулся. – И неужели у него только что повторились её симптомы… Эх, зря они тогда с Мари вместе не сходили к психологу – к хорошему психологу, как советовал Крайнов. Но тогда он думал, что дело только в ней, и отвел её к другому специалисту, который и предложил свой «прогрессивный» метод. А чем теперь всё это закончилось?

Да, плохи дела. Никогда ещё так остро он не ощущал, что находится в шаге от черты, разделяющей здоровую повседневность и манящее зазеркалье помраченного ума с кружащимися, расплывчатыми, мечущимися, как блики по стеклу, мыслями. И вот уже крупица за крупицей душу заполняет небытие…

«Стоп! Так дело не пойдет! Завтра же напишу заявление на отпуск и… наверное, всё-таки стоит попробовать сходить к тому психологу», – подумал он и, ухватившись за спасительную соломинку, пустил мысли в безопасное и успокаивающее русло. Хотя не больно-то он доверяет всем этим психологам, психотерапевтам, психоаналитикам. Совсем не доверяет! Но любопытства ради, почему бы не сходить? Так, развеяться… Ведь Крайнов рекомендовал специалиста, к которому и сам частенько обращался. А заодно лишний раз будет возможность высказаться, всё равно ни о чем другом сейчас не получается ни думать, ни говорить. И может, даже удастся стряхнуть с себя это ядовитое оцепенение, парализующее волю и чувства.

«Сегодня же позвоню Крайнову и узнаю его телефон», – решил Витя и, пошатываясь, двинулся с моста обратно в сторону бульвара.

В это время Мари сидела в небольшом ресторанчике у Арбатских Ворот и за чашкой кофе листала новенький каталог юбилейной выставки Кристис, торжественное открытие которой должно было состояться уже на следующей неделе. Мари помогала в её организации, и все последние дни проходили в дикой суете. Написание пресс-релиза, искусствоведческих статей и подготовка презентации для гостей были только частью её задач, самой приятной, надо сказать. Параллельно с этим необходимо было решать массу других рутинных вопросов, что отнимало уйму времени и сил.

Несмотря на кипучую деятельность, после обеда она всё же смогла выкроить полчаса для встречи со своим мужем. Они не виделись почти месяц, и встреча оставила горькое послевкусие. В мыслях вставало Витино бледное лицо. Черты его за время разлуки заметно обострились: осунувшиеся щеки подчеркивали резкие контуры скул, серо-голубые глаза, когда-то исполненные любовью, теперь казались выцветшими – она чувствовала в них душевное терзание и боль, которую ему причинила.

Хотя Витя старался держаться бодро, пробовал даже шутить. Он всё такой же отчаянный романтик, а вот ей уже никогда не стать прежней.

Месяц назад, оставляя послание, она думала, что расставание пойдет во благо, что это просто горькое лекарство. Но, оказалось, то было сродни хирургической операции. Ей словно вырезали целый кусок души. В какой-то момент внутри будто что-то щелкнуло, и произошел метафизический перелом: она обнаружила, что её эмоции вытесняются в сферу художественного. Люди со своими мелкими мыслями и ощущениями стали удивительно напоминать ей живописные холсты. Она глядела на их матовые лица и видела ожившие картины. Иногда даже достраивала в воображении раму. Поначалу это забавляло её, но потом стало тошно.

Кто она теперь? Потерявший душу искусствовед? Или актриса, играющая последнюю роль в драме жизни, которая обнажилась перед ней в самых уродливых и гротескных формах? Драма была повсюду. Развязка предопределена. Остался ли хоть малейший шанс сохранить свое «я»? Бросить играть роль, предначертанную ей судьбой?

Короткая передышка подходила к концу.