Не знаю, сколько я тут пробыл, но вот я уже без сил сижу возле двери, костяшки красные, руки и ноги ноют. Стало так спокойно. Сил не осталось даже просто думать. Теперь можно в душ и спать. Груша забрала не только всю мою злость, но и, кажется, все остальные эмоции. Безучастность. Именно это я сейчас чувствую. Такое чувство, что, даже если сейчас разразится атомная война, я просто лягу спать. Мне будет всё равно.

Поднимаюсь и молча подхожу к окну посмотреть на убывающую луну. Красиво. Ночь ясная, видны звёзды. В городе такая картина – редкость, обычно звезд не видно совсем. Небо для крупного города – это сплошное черное пятно. Для жителей мегаполисов существуют другие огни, которые привлекают их намного сильнее, чем свечение далеких звезд. И никакие бомбы с неба не падают. Значит, можно спать спокойно. Войны не предвидится.

Прикрываю глаза, чтобы поглубже вдохнуть прохладный воздух через открытое окно. Чувствую, как разгоряченной кожи касаются прохладные пальцы и осторожно проводят по шраму, от поясницы и выше. Этот шрам я получил, когда в одиннадцать лет решил научиться кататься на скейте. Неудачно упал, и вот результат. Но разве шрамы не украшают мужчину? А от этих пальчиков тело покрывается мурашками, и пульс, который только пару минут назад восстановился, снова начинает зашкаливать. Теперь осталось понять, что страшнее: атомная война или эти пальчики на коже? Они пугают. Я знаю, кому они принадлежат. И меня пугает моя реакция на них. Она не должна быть такой. Нужно развернуться и убрать ее руки. Но я стою и боюсь пошевелиться, пока пальцы двигаются вниз.

– Почему не спишь?

Пальцы замирают, не завершив свой обратный путь. Но через несколько мгновений продолжают его.

– Иди спи, уже поздно.

Пальцы исчезают. Слышу, как она идет к двери. Не могу пошевелиться из-за этого звука. В голове возникает картина, как сестра ее достигает и исчезает. Тишина. Именно она заполняет собой всё свободное пространство. Как только она начинает давить, разворачиваюсь и плетусь к себе в комнату. Слушать тишину выше моих сил, которых осталось, только чтобы дойти до своего дивана.

Когда я, разгоряченный, выбегал из комнаты сестры, мне этот лестничный пролет не показался таким большим. Сейчас же он никак не хотел заканчиваться, коридор был слишком длинным. В какой-то момент для меня всё стало «слишком». Слишком неправильным. И от этого «слишком» начинало тошнить. Даже ручка двери была слишком тугая.

Не заметить сюрприз на своем диване сложно. Как и предыдущую неделю, сестра лежит, свернувшись клубочком и укрывшись одеялом. Ложусь рядом, забыв о желании сходить в душ, и, наверное, в первый раз за всё время обнимаю ее сам. Думать о том, почему она вернулась, не хочется. Мне достаточно того, что она тут, лежит под боком, как и в прошлые ночи.

Утро принесло с собой боль во всём теле и пустой диван. Сестры не было. Интересно, когда она успела улизнуть? Обычно я просыпался первый. Часы тишины с утра остались, те часы, которые я научился ценить с недавнего времени. Пока все спят, никто не тревожит звонками, сообщениями, я старался всё время посвятить себе, своим планам. С приездом сюда ничего не поменялось. Только рядом со мной спала сестра, и первые минуты, пока еще не обремененные дневными проблемами, казались нереальными. Сейчас же рядом никто не сопел. И некоторое волшебство прошедших дней исчезло, стоило исчезнуть ей. И я упустил этот момент. Так устал вчера вечером, что спал как убитый?

Вчера я так и не дошел до душа. Надо освежиться и идти готовить завтрак. Привычная овсянка с сухофруктами, медом и орехами. Всё, что в детстве не любил, полюбил сейчас. Или пришло понимание слов «польза» и «качество питания»?

Тренировки, как дневная, так и вечерняя, да еще и ночная, на мне сказались. Ломит, тянет абсолютно во всём теле. Это просто сумасшествие! Больше не стоит давать организму такие нагрузки, неизвестно, сколько он будет восстанавливаться. А теперь остается передвигаться по комнате и чувствовать каждую мышцу. Ведь всё тело изъявило желание напомнить о вчерашнем сумасшествии.

Но что было ночью? Не зря люди говорят, что решения нужно принимать на свежую и трезвую голову, а ночью люди творят самые необдуманные поступки. Дернуло же меня пойти к ней в комнату! Зачем я вообще поплелся к ней? И что меня так взбесило? Меня всё это не должно волновать. Или хоть не под таким углом. Как старший брат, я должен волноваться, где она и с кем ночует. Но умом же я понимал, что ночует она у себя, причем одна. Даже гипотетически там никого не могло оказаться. Кроме меня. И я там оказался, как по взмаху волшебной палочки. Именно этот факт безумно бесил.

С такими не очень веселыми мыслями, которые меня не отпускали и в душе, плетусь на кухню. Уже одиннадцать часов. Да, это даже не второй завтрак, пока готовишь, уже будет полноценный обед. Чувствую боль в спине, когда тянусь за хлопьями.

– И мне. Приготовь и мне.

Мне послышалось? Голос перекочевал из головы в реальность? Разворачиваюсь и вижу перед собой сестру. Светлые волосы собраны в хвост, чистое лицо без намека на макияж, голубые глаза, длинные ноги в свободных белых домашних штанах и черная футболка, которая подчеркивает каждый изгиб ее тела. Эта футболка явно перекочевала из гардероба прошлых лет: на размер, а то и на два она была ей мала.

– Приготовить тебе? Ты голодна? Тоже хочешь кашу?

Молча кивает. И этот взгляд. Снова пустой. Она что, по-другому совсем смотреть не умеет? Я начинаю понемногу привыкать к ее взгляду, но вчера, я уверен, он был другим, более живым, в нём были эмоции. Или это всё освещение виновато?

– Да, сейчас. Садись, налью тебе сока. Я только начал, пока еще ничего не готово.

Бесшумно садится за стол. Интересно, давно она встала? Совсем за это время не ела? Обычно она спускалась на завтрак, делала тосты с шоколадной пастой, брала фрукты и уходила к себе. Иногда, правда, ела бутерброды с ветчиной и сыром, но это было редкостью. Скорее всего, она была сладкоежкой. Утренней сладкоежкой. За обедом, ужином она сладости почему-то не ела. Может, ее на сладкое тянет только по утрам? Может, это ее особенность?

– Держи.

Ставлю перед ней стакан своего любимого апельсинового сока. С детства любил только этот сок. Интересно, а она его вообще пьет? Чёрт! Может, она его совсем не любит. Надо было спросить. Да и ладно, если бы не нравился, не пила бы. А так вон сидит, понемногу пьет, пока я управляюсь с сухофруктами и орехами. Да и какой сок я смогу ей еще предложить? В холодильнике, правда, есть еще яблоки, можно сделать свежевыжатый яблочный. Но уже поздно. Теперь пусть будет так, как есть. Надо всё же спросить у нее, какой сок ей нравится больше. Как ее брат, я проявлю себя с наилучшей стороны, проявлю заботу. Да, сделаю так. Может, это даже будет шагом к сближению.

Протягивает мне пустой стакан и смотрит прямо в глаза. Этот взгляд.

– Спасибо.

Пока я витал в облаках, она выпила свой стакан сока. Интересно, долго она его пила? Если судить по сухофруктам и орехам, уже прошло минут десять.

– Скоро будет готова каша. Еще немного настоится, и можно будет есть.

Что там говорил доктор про доверие? Кажется, когда она начнет мне доверять, станет общаться со мной однотипными фразами. Он еще говорил что-то про ее рисунки. Интересно, что это за рисунки? Надо будет у него в пятницу поинтересоваться, может, он их видел. А то столько раз наблюдать, как она рисует, но не видеть результата как-то обидно. Когда я вчера заходил в ее комнату, я нигде их не увидел. Или просто невнимательно смотрел. Мне было не до них.

– Не знаю, ешь ты такую кашу или нет, надеюсь, тебе понравится.

Молча кивает и пододвигает тарелку с кашей ближе к себе. Понемногу начинает есть. Интересно, нравится ей или нет? Ест с настоящим аппетитом или просто из вежливости?

Да что же со мной такое?! Забиваю себе голову совсем не нужной информацией! Нравится – не нравится. Это как игра: орел или решка. Вероятность выпадения пятьдесят на пятьдесят.