— Я мог бы поклясться, что видел двух. — Хват спрятал иглу в рукаве. — Здоровые такие.

Гамил, досадливо хмыкнув, схватил Хвата за полу и потащил за собой.

— Попробуй только выкинуть что-то подобное с его преосвященством — и вылетишь из дворца без языка.

Хват постарался принять покаянный вид. Они прошли по высокой галерее, спустились на один пролет вниз и оказались в мраморном коридоре, в торце которого виднелись двойные двери. Хват, который ради такого случая переоделся в свое лучшее платье, оправил камзол и проглотил комок в горле. Гамил хотел уже постучать, но Хват удержал его.

— Еще вопрос, приятель, до того как мы войдем.

— Ну, что еще? — весьма настороженно отозвался Гамил.

— Все эти дворцовые диковины — урны, статуи и прочее, — они ведь настоящие?

— Разумеется. Все это собиралось здесь веками. Этим вещам нет цены. Рорнские церковные сокровища уступают только силбурским.

— Гм-м. Весьма любопытно. Ладно, стучите.

Гамил, испепелив его взглядом, еле слышно постучал в дверь.

— Войдите! — послышался приглушенный голос.

Они вступили в великолепный золотой чертог. В высокие цветные окна лился свет, и ковры на мраморном полу были пальца в два толщиной.

— Ваше преосвященство, вот тот юноша, о котором я с вами говорил. Я обещал, что вы уделите ему три минуты вашего времени.

Хват вышел вперед. Он, как и все в Рорне, знал архиепископа в лицо — тот не пропускал ни одного торжественного шествия. Тавалиск, облаченный в желтые и кремовые шелка, шуршал, что твой король.

— Право же, это странно, Гамил. Вы помешали мне доесть моих леммингов.

— Виноват, ваше преосвященство. Если вы предпочитаете, я...

Архиепископ махнул унизанной кольцами рукой:

— Нет, нет. Я поговорю с мальчиком теперь же. Как бишь тебя звать? Сват?

— Хват.

— Отлично. Можешь идти, Гамил.

— Но, ваше преосвященство...

— Ступай. Я уверен, что юный Сват хочет поговорить со мной наедине. — Тавалиск благосклонно улыбался мальчугану.

Гамил сдавил Хвату плечо и шепнул ему на ухо:

— Одно слово о Ларне — и язык долой.

— Да понял я, — процедил Хват сквозь зубы.

Гамил стиснул плечо напоследок и неохотно вышел. Архиепископ поманил Хвата к себе.

— Иди сюда, юный Брат. Как ты относишься к леммингам?

— Никогда о них не слыхал. А зовут меня Хват.

— Хочешь попробовать? — Архиепископ показал ему маленького, с белку, зверька, насаженного на вертел. — Мне привезли их из-за Северного Кряжа.

— Благодарю вас, не надо. Хотя на вид они очень соблазнительны, ваше преосвященство.

— Ну что ж, мне больше останется, — вздохнул архиепископ и откусил кусочек мяса. — А пока я ем, расскажи-ка мне, как ты убедил моего секретаря устроить эту встречу. Я не припомню, чтобы Гамил когда-либо раньше водил мне уличных мальчишек. Ты, наверное, что-то знаешь о нем?

А толстяк-то не так глуп, как кажется. Хват, чтобы придумать ответ, притворился, будто разглядывает комнату. Все, что здесь блестело, золотом определенно не было. Хват улыбнулся, обретя уверенность. Первоначальный план следовало изменить.

— Если я что-то и знаю, ваше преосвященство, то все равно вам этого не скажу.

Архиепископ, справившись с леммингом, взял серебряный кубок.

— Скажешь, мальчик, еще как скажешь. Мои заплечных дел мастера не имеют себе равных. Говори быстро: что ты знаешь о Гамиле?

— Не могу, ваше преосвященство. Если я дал кому слово, все — могила.

Идя во дворец, Хват намеревался взять архиепископа на пушку. Он знал, где находится тайная сокровищница Тавалиска, и собирался сказать: если, мол, вы, ваше преосвященство, не оставите рыцаря в покое, известный вам дом сгорит еще до наступления ночи. Там, мол, рядом стоит мой сообщник с факелом в руке — и если я через час не появлюсь, все запылает.

Хвата не слишком устраивал такой план, но ничего лучшего он придумать не успел. Притом Скорый всегда говорил: «Если ничего другого не остается, ври почем зря — авось поможет». Однако теперь все оборачивается по-другому. Теперь, может, врать и не придется.

— Да понимаешь ли ты, что я сейчас прикажу тебя пытать?

— А вы разве не понимаете, что хороший вымогатель должен уметь держать язык за зубами? — Хват, не церемонясь, подошел к архиепископскому столу и стал перебирать стоящие на нем вещицы: золоченые шкатулки, кубки, украшенные драгоценностями подсвечники и курильницы. Выбрав особенно изящную золотую фигурку — Пречистую Матерь Борка, по всей видимости, — он поднес ее к свету и сказал: — Недурно для подделки.

Четыре вертела с леммингами полетели на пол, и архиепископ издал тихий шипящий звук. Дрожащими пальцами он схватился за большой рубиновый перстень на левой руке. Хват знал толк в рубинах: этот был слишком ярок и красен, чтобы сойти за настоящий.

— И перстень ваш тоже недурен. Никто не скажет, что он фальшивый, — для этого надо знать, что ищешь. Взять хоть меня — я нипочем бы не догадался, что это подделки, если бы не видел собственными глазами настоящие. — Архиепископу явно не хватало слов, поэтому Хват продолжил: — Мы оба с вами знаем, где находятся настоящие сокровища Рорнской епархии. Отнюдь не в этом дворце, а в одном уютном домике близ Шелковичной улицы. Там этого добра до потолка навалено.

Хват знал, о чем говорит. Три года назад он побывал в том доме, ведя разведку для своего тогдашнего хозяина. Узнав, что дом принадлежит архиепископу, они, само собой, сразу пошли на попятный. Но Хват хорошо запомнил тамошние богатства и, оказавшись во дворце, сразу узнал золотых ангелов, эмалевые ларцы, украшенные самоцветами сундуки и бесчисленные живописные изображения Борка и его учеников. Старина Тавалиск все это прикарманил.

— Мальчик, ты не в своем уме. Сейчас я вызову стражу. — Архиепископ потянулся к звонку.

— Можете меня пытать, можете убить — слух об этом все равно разойдется. — Хват чувствовал себя все увереннее — врать почем зря было ему не в новинку. — Не думаете же вы, что я явился в логово льва, не оставив никого позади?

Рука, протянутая к звонку, опустилась.

— Так о твоей гнусной лжи знают и другие?

— Только один — мой близкий друг. Но вам не о чем беспокоиться, ваше преосвященство. Свет еще не видал таких скромных людей, как мы.

— Чего же ты хочешь?

— Прежде всего я хочу, чтобы вы оставили в покое рыцаря. Пусть он, вернувшись в Рорн, спокойно сойдет с корабля и с миром уедет из города.

— Далее?

— У вас содержится в заключении подруга рыцаря по имени Меган. Я хочу, чтобы ее освободили тотчас же. Она уйдет со мной. — Хват понятия не имел, кто такая эта Меган, но не зря же Старик упомянул о ней. И потом, друзья Таула — его друзья. В продолжение их беседы лицо архиепископа постоянно меняло цвет и теперь приобрело опасный пунцовый оттенок. Он дернул звонок.

— Мальчик, давай проясним все до конца. Твои обвинения — наглая ложь. К несчастью, такой человек, как я, не может допустить, чтобы подобная ложь пачкала его репутацию. Поэтому, и только поэтому, я соглашаюсь на твои требования.

Хват счел уместным поклониться.

— Разумеется, ваше преосвященство.

Архиепископ налил себе вина.

— И вот что: если я услышу хотя бы отзвук этой гнусной сплетни, я не успокоюсь, пока не сгною заживо и тебя, и твоего рыцаря. Понятно?

Хват невольно содрогнулся. Эта небрежно брошенная угроза была смертельно серьезна. Не зря же вор, патрон Хвата, не захотел связываться с Тавалиском.

В дверь постучали, и вошел Гамил.

— Гамил, твой юный друг уже уходит. Позаботься о том, чтобы с ним вместе ушла девка, именуемая Меган.

— Но...

— Делай что велено, Гамил. — Архиепископ почти дружески помахал на прощание Хвату. — А ты, Хват, помни, что я сказал: ни звука.

— Пойдем же, Джек, — сказал Таул. — Чего ты остановился?

На лицо Джека легла бледная полоса светившейся сквозь туман луны.