И главное, я хотя бы попробовал.

Здравствуй! Я очень рад тебе! Поверь, хотя ты ничего обо мне и не знаешь. Поверь уже хотя бы потому, что ты – это я. Согласен, звучит странно. Конечно, мы не похожи друг на друга, мы совсем не похожи. Впрочем, многие из ваших мыслителей всегда были уверены в обратном. Мы постоянно вместе, мы не можем прожить друг без друга, я знаю о тебе всё и даже больше, чем ты знаешь о себе сам. Ты же о моём существовании смутно догадываешься, но ничего не знаешь наверняка. Ты иногда сочиняешь про меня невероятные истории и строишь смелые догадки.

Я сплетён из странной смеси твоих страхов, фантазий, волнений, тревог, сомнений и надежд. Если хочешь, можешь представить меня в виде ангела. Белокурого и с крыльями, как на полотнах Рафаэля. А можешь, наоборот, представлять меня в виде демона. Чёрного, с копытами и рогами. Или нет, лучше другого демона, такого лохматого красавца, как на картине Врубеля, который задумчиво сидит, обхватив мускулистыми руками колени. Так мне нравится больше.

Это забавно, но ты даже не подозреваешь, что все эти ангелы, демоны, боги, черти, привидения, судьба, фатум и прочие труднопредставляемые субстанции суть одно и то же. Просто игра какого-то могущественного и всесильного существа. Которое к тому же старше тебя лет примерно на сто. На сто тысяч лет.

Я был всегда с тобой и долго ещё буду с тобой. А потом ты умрёшь, а я буду жить ещё долгие тысячи лет. Но пока я с тобой. Для тебя важнее, что я был с тобой всегда. Например, я очень хорошо помню, как ты первый раз в жизни объяснялся в любви. И я был с тобой, когда эта любовь неожиданно прошла. В ту секунду я был ветром, который обжёг холодом твои мокрые щёки, когда ты думал, что тебя никто не видит, и плакал, сидя на скамейке в её дворе.

Я твой дальний, давно умерший родственник, которого ты вчера неожиданно увидел во сне. Я смеюсь, когда ты пытаешься вспомнить, что он тебе хотел сказать. Потому что я специально сделал так, чтобы ты не вспомнил. Но сегодня я сделаю так, что ты всё вспомнишь. И воспоминание спасёт тебя. Но это случится чуть позже.

А ещё я кошмар твоего детства – ощущение, что мама, которая ушла в магазин и попросила тебя «посидеть тихо», кажется, уже больше никогда не вернётся. Боже, как ты тогда кричал от отчаяния в свои полновесные четыре года! Было очень забавно. А потом мама, конечно, вернулась, и ты плакал от счастья, обхватив её своими маленькими руками и ногами. А ещё это я направлял твою руку тогда на экзамене, когда ты знал только один билет и вытащил именно его! Никакая это не «пруха» была, а просто я решил тебе помочь! О, как ты был тогда счастлив! И с Валей тоже. Помнишь? Это я заставил её тогда вернуться на твой дурацкий день рождения. И это звенящее ощущение абсолютного счастья и опустошённости после получаса неумелой возни и прерывистого дыхания – всё это я для тебя придумал!

Поэтому я для тебя – всё. Всё и ничего, потому что ты меня никогда не увидишь и не узнаешь. Тебе совершенно незачем знать, кто я и как меня зовут, потому что попытка познать моё имя почти наверняка отнимет у тебя весь остаток и без того не очень долгой человеческой жизни. Ну, только если не вмешается от скуки кто-нибудь из наших. Но всё равно, попробуй потратить свою короткую земную жизнь на что-нибудь другое. Важнее сейчас не кто я, а, например, кто ты. Как тебя зовут?

«Павел Сергеевич Корольков», – затравленно говоришь ты и начинаешь судорожно кашлять. Понимаю, неожиданно. Я, собственно, сам не понял, зачем полицейский ткнул тебя рукояткой дубинки под дых. Ты же не сопротивлялся, стоял, как было велено, нелепо растопырив ноги и положив руки на капот полицейского автомобиля. Зачем было бить?

А, теперь понимаю, в чём дело. Это Кукулькан вредничает. Соткался только что из воздуха рядом. Придумал себе этот идиотский образ и вот уже три тысячи ваших земных лет в нём всячески развлекается. Бедняга Павел Сергеевич Корольков даже не подозревает, что рядом с ним сейчас важно расхаживает странный персонаж и управляет действиями полицейского. Персонаж этот – очень высокого роста, весь покрыт разноцветными перьями, как будто он – огромная птица, но лицо у него человеческое, обрамлённое большой косматой бородой. Над правым плечом у него угрожающе покачивается голова огромной кобры. Жёлтые немигающие глаза кобры внимательно смотрят на полицейского. Кукулькану нравится этот эффектный наряд, который, правда, видим только мы.

Впрочем, за прошедшие три тысячи лет Кукулькана несколько раз видели и обычные люди. Это происходило во время каких-то особенных и невероятных событий, о которых, наверное, здесь следует написать, и я обязательно это попозже сделаю. События эти всегда рождали большое количество легенд и предрассудков. Чтобы как-то задобрить этого вредного типа, сотни тысяч людей строили пирамиды в Южной Америке, приносили кровавые жертвы в храме, названном именем злого бога, про которого на всякий случай старались придумывать добрые истории. Кукулькана это очень веселило. Он начинал кровавые войны, устраивал какие-то жуткие эпидемии, во время которых эти самые сотни тысяч восхвалявших его людей бесславно гибли.

Про эпидемию я, конечно, скоро тоже расскажу. Потому что без эпидемии вообще не случилась бы, наверное, вся эта история. Я просто начал издалека. Поэтому я и рассказываю тебе про Кукулькана. Иногда Кукулькан вредничает по мелочовке. Ну, как сегодня.

Полицейский подумал ещё мгновенье и вдруг решительно протянул Павла Сергеевича Королькова дубинкой по спине. Тот охнул и опустился на одно колено. Опускаясь, студент Высшей школы экономики Корольков задел картонный плакат «Мы – за свободные выборы!», лежавший на крыше машины, и плакат с грохотом упал на асфальт. Полицейский, казалось, сам удивился собственной жестокости, а удивляться, собственно, было нечему. Он просто не знал, да и не мог знать, кто сейчас управляет его действиями. Ну а после этого Кукулькан начал управлять студентом. Павел вдруг коротким тычком двинул полицейского в пах. Страж порядка сложился пополам, а Павел вскочил и бросился наутёк.

Шумела Тверская. Люди выкрикивали лозунги, полицейские пытались вразумить митингующих через мегафон. Вся площадь перед московской мэрией выделяла мегатонны драгоценного эфира в подрагивающий московский воздух. За Павлом побежали сразу несколько полицейских. Я пожалел парня и немного раздвинул толпу. Павел ломанулся в открывшийся проход. Полицейские – за ним.

Кукулькана я не люблю. И даже не в людях тут дело. Конечно, мы все знаем Канон, но зачем так, по-мелкому, пакостить? Кукулькан взглянул на меня залитыми кровью глазами и прорычал что-то нечленораздельное.

Нет, ну а что? Хочешь потягаться, давай попробуем.

Павел сворачивает в переулок. Полицейские бегут за ним, смешно размахивая руками. Они в шлемах, в тяжёлой экипировке. Отстают. Ещё совсем немного – и можно будет скрыться за углом, в подворотне. Павел так и хочет сделать. Но Кукулькан взмахивает руками, студент неожиданно спотыкается и растягивается во весь рост на мостовой. Змея на плече Кукулькана удовлетворённо жмурит жёлтые глаза.

Тогда я открываю дверь одного из подъездов большого сталинского дома. Сломан домофон. Бывает. Корольков неожиданно вспоминает, что говорил ему сегодня ночью приснившийся и давно умерший дедушка: «Подъезд. Дверь подъезда! Она открыта! Беги туда». Студент бросается в спасительный подъезд. Мчится вверх по большой лестнице со старинными перилами. Полицейские сейчас тоже завернут за угол. И, конечно, поймут, что преследуемый наверняка в подъезде. И тут появляется Эо.

Эо – умница. Ей очень нравится человеческая любовь. Она просто купается в этой любви, которую творит повсеместно. Она спускается с неба, белые одежды её развеваются, а от лица исходит яркое сияние. Такой образ она себе выбрала. На мой взгляд, ничего особенного, попса какая-то. Что-то среднее между Богородицей и Верой Брежневой. Ну, раз ей так нравится, пусть будет, я, вообще-то, не против! Дверь одной из квартир открывается, на лестничную площадку выглядывает юная девушка и видит запыхавшегося Королькова. Он кажется ей красивым и мужественным. Эдакий растрёпанный герой, попавший в беду.