— Недвижима и, судя по всему, привязана к точке моего здесь появления. — Ответил Элин и, поддавшись мимолётному порыву, чуть оттолкнулся от каменистой почвы планетоида, отметив, что сила притяжения здесь была где-то в пять, а то и в шесть раз ниже. Соответственно небольшой, практически неощутимый по меркам его нового тела прыжок позволил анимусу взмыть в воздух безо всяких техник и сверхусилий. Насладившись и запомнив это интересное и необычное ощущение, — концепцию которого теоретически можно было использовать как оружие, — перерождённый притянул себя к земле, проигнорировав насмешливый взгляд Марагоса.

А уже спустя минуту за спиной Элина закрылся шлюз, и он тут же сосредоточился на решении поставленной самим мирозданием задачи: как выбраться из ловушки, механизм работы которой сложно даже понять?

Ответ на этот вопрос крылся в самом вопросе...

— Есть успехи? — Заданный без единого намёка на ехидство вопрос прозвучал в этих стенах как бы не в сотый раз. И ответ оригинальностью тоже не блистал.

— В некотором роде.

Тем не менее, желаемого Марагос добился, вытянув Элина из его ежедневной медитации, во время которой тот целенаправленно занимался суть самоистязанием. День за днём по четыре-пять часов в день, в зависимости от своего состояния, перерождённый пытался понять пустоту, вглядываясь в неё и терпя боль. Его логика была проста и прямолинейна: разум и сознание — вещи достаточно гибкие, и им свойственна адаптация. Дети не сразу начинают самостоятельно и увлечённо читать книги, воины не с первого же дня получают возможность читать картину боя, а подмастерья-ремесленники долго идут к тому, чтобы почувствовать инструмент частью себя. Ту же аниму одарённые обычно сначала рассматривали и искали, как бы к ней подступиться, и лишь после переходили к практике.

Так почему пространство и время должны выбиваться из общей картины? Только потому, что они якобы неподвластны смертным? Наполовину этот тезис Элин уже опроверг, подчинив себе пространство и отточив управление им в ходе череды интереснейших экспериментов, придуманных и реализованных совместно с Марагосом. Оставалось лишь время, которое, если говорить серьёзно, выглядело вещью куда как более сложной и не поддающейся осмыслению. Взять хотя бы те же перемещения во временной линии: прошлое не изменить, о чём стало известно ещё от фантома Марагоса, а в случае вмешательства в течение времени всё происходит по вроде бы понятному сценарию: реальность разделяется на две. И если допустить, что в первой обитают сплошь подлинники, то в отпочковавшейся останется лишь сам путешественник в окружении фальшивок. Но по каким правилам будет существовать эта новая, поддельная реальность?

В каком-то смысле ответ на это давала всё та же пустота.

Попытка симбионта убить Элина была бы обречена на успех, не сделай анимус при поддержке Дарагоса невозможное. Стабилизировать время и пространство в той ситуации было столь же сложно, как и остановить землетрясение силами одного-единственного простого человека. Но это произошло, и итог, как считал перерождённый, сейчас находился перед его глазами. Пустота, — а то и мироздание в её лице, — постепенно поглощало несанкционированно возникшую реальность, грозя в один не самый прекрасный момент стереть её вместе со всеми обитателями. И рассчитывать на то, что подлинную душу обращение в ничто не затронет Элин не собирался. В последнее время его жизнь и без того зиждилась на сплошных “если”, а планы рушились, словно карточные домики во время шторма. Осознанно упускать ещё и это — значит расписаться в собственной беспомощности и готовности плыть по течению, на что он был просто не готов.

Поднявшись на ноги, перерождённый смерил выглядящего уставшим и вымотанным Марагоса, краем сознания отметив, что он не превратился в такого же живого мертвеца лишь благодаря тому, что его тело от человеческого бесконечно далеко. Собственно, в качестве самого значимого аргумента в пользу этого можно привести его достижения на ниве изменения плоти: Элин естественным образом обнаружил способность изменяться почти так же, как это могли делать симбионты. И пусть распластаться по территории в пару километров диаметром он не мог, эта проблема была сугубо временной. С каждой неделей перерождённый чувствовал, как ему всё лучше и лучше даётся управление чёрной плотью, а это значило, что потенциальных врагов ждёт ещё один сюрприз. Ведь за подобной гибкостью следует практически полная неуязвимость для чистых физических атак, не наносящих вреда душе и энергетике. А симбионты, как понял Элин из всех проведённых схваток, — в особенности последней, — зачастую делают ставку именно на такой способ убийства, банально привыкнув сражаться со вполне смертными людьми…

— Я чувствую, что от прорыва меня отделяет всего лишь шаг. Но в том, что нам стоит сместить акценты в сторону моих медитаций я пока не уверен. — Спокойно произнёс перерождённый, напрочь проигнорировав тот факт, что с момента обнаружения пустоты уже прошло больше года, а до предположительно схлопывания реальности осталось ещё меньше.

— Тем не менее, сейчас это неплохой вариант. — Заинтересованно протянул Марагос, демонстративно телепортировав свой излюбленный металлический шарик из одной руки в другую. Элин поморщился: как маэстро в управлении анимой ни старался, возмущения пространства слабее не становились. Он буквально продавливал ткань реальности своей волей, связывая разные её точки, отчего реальность дрожала неимоверно, а расход сил даже на простейшие операции был неоправданно высок. Но это устраивало Марагоса, так как несмотря на затратный “начальный импульс” дальнейшее увеличение “цены” пространственных манипуляций происходило практически так же, как и у Элина. — У меня получается всё лучше и лучше. И я тебя прошу, не делай такое лицо…

— В последнее время я слишком сильно чувствую эти… тонкие материи. А ты с ними не работаешь — ты их рвёшь, Марагос. И это неправильный подход.

Естественно, использовать пространство в бою с такими аппетитами условной техники было нельзя, но самым ценным исследователь считал саму возможность переместиться, скажем, в соседнюю звёздную систему. Или ещё дальше, если научиться задействовать объёмами анимы, никому и никогда ещё не дававшимися. Ведь для пространственных манипуляций прекрасно подходила энергия из накопителей, благодаря чему их дальность зависела лишь от объёма анимы и способности оператора корректно эти объёмы потратить.

— Но для меня пока единственно возможный. Не исключено, что со временем я дойду до твоего уровня, но времени… — Мужчина перестал забавляться с телепортацией и покачал головой. — … у нас банально нет. По крайней мере, если пустота — это не какой-то твой глюк.

Ведь сам Марагос как ни пытался, но так и не смог эту самую пустоту обнаружить. Для него мир оставался цельным и ничем не ограниченным.

— Хочешь сказать, что моя помощь в экспериментах тебе более не требуется?

— По большей части. — Марагос уже узнал и увидел в отношении пространства всё, что хотел, к нынешнему моменту разобравшись со всеми появившимися за тысячи лет его жизни вопросами. Новые же появляться не торопились, из-за чего прошлым днём был проведён последний запланированный эксперимент. Импровизировать же учёный и исследователь не хотел, так как это действо — импровизация — выдавало ценные результаты слишком уж нестабильно. — По крайней мере, прямо сейчас у меня банально нет никаких идей касательно этих самых экспериментов с твоим участием.

— Удивительно. — Элин хмыкнул. — И чем же ты планируешь заниматься дальше, раз уж пустоты для тебя не существует?

— Займусь изучением твоей плоти, раз уж она, как ты считаешь, близка к таковой у симбионтов. Её свойства весьма интересны даже в отрыве от боевого применения, а возможность просто преобразовать сравнительно слабое человеческое тело в подобие твоего дорогого стоит. — Элин на мгновение представил себе, что было бы, попадись ему в руки такой материал. Интересный, новый, перспективный и никому кроме тебя не доступный… — А после, если всё удастся, подготовлю сюрприз для своих многоуважаемых коллег. Докажу, что в случае с по меньшей мере анимусами мозг — не такой уж и ценный орган, которым мы явно не мыслим.