Глядя, как рыжий верзила меряется силой с потусторонней махиной, я не удержал нервного смешка — он сбрендил, что ли?

— Да не стой болванчиком — к мужикам поспешай! — натужный рев сотника шел вместе с пугающим скрипом сломанных костей, когда корпус твари начал разворачиваться к тупику.

Погоди, это он его от меня отвлекает?! Совсем охренел?!

— Ты чего удумал, дебил?! Фильмов насмотрелся — о медальках замечтал?!

— Беги, кому велено?! — только и рявкнул он, продолжая изо всех сил тянуть тварь на себя.

Выхватив больной рукой ржавую чесалку, я замешкался. Если уж меч поломался, то от ножика демону станет не сильно хуже. Но позволять рыжему играть в героя и оставаться наедине с «микрофонщиком» — хрена лысого!

А сотник все не успокаивался. Матерясь через слово, он то обещал выдрать мне ноздри, то запереть в колодки, то сосватать с несуществующей дочерью — лишь бы я прекратил заниматься фигней, кромсая исполина ржавой чесалкой, и наконец покинул этот злополучный тоннель. То ли пытался вернуть должок за «спасение» от княжеской плахи, то ли полоумный северянин искренне верил в мою совершенно дурацкую и незаслуженная репутацию, наивно полагая, что если уж кто и сможет вывести его «мужиков из полымя», то только «кукушонок», которому «ни князья, ни лорды, ни колдовство нипочем».

Чертов баран!

Послышавшийся треск ломающихся костей пал под натиском болезненного вопля и забористой ругани — неестественно длинные пальцы ухватили великана и играючи оторвали его от ноги, увлекая к потолку.

Попытка протаранить тварь плечом и заставить ее выронить рыжего отозвалась лишь усилившейся болью и чувством беспомощности.

— Мужиков сбереги! Сбереги, или голову сносишь, кукушонок! К охотнику своему... — слова оборвались нечленораздельным воплем, сменившимся гнетущей тишиной, а затем и мерзостным хлюпаньем.

Вырвав чесалку из надутого бедра «микрофонщика», я с ужасом уставился на возвышающуюся спину, по которой бегали четко различимые судороги. Чем глубже погружалось обмякшее тело сотника в бездонную пасть, тем быстрее и заметнее по пиксельной шкуре сновали живые бугры. С пугающей скоростью, срубленная культя надувалась и вытягивалась, будто воздушный шарик, вновь принимая форму деформированной лапы.

С каждым новым мгновением тварь становилась чуть больше и шире, приобретая пусть и все еще гротескный, но уже более натуралистичный вид.

Вместе с исчезнувшими в пасти валенками прервалось и хлюпанье. Чудовище дернуло заново отросшей рукой — на отращенной семипалой кисти отчетливо заблестели длинные когти.

Зашибись, оно еще и прямо на глазах мутирует! Эволюция, чтоб ее...

Валить! Валить отсюда нахрен, изобрести напалм и залить всю эту канализацию пока не лопнет! Или еще чего сообразить — хрен знает. Но такую срань на кулачках точно не забороть.

Поглядев на лежащий на полу обломанный клинок и оценив, как снующие бугры начинают исчезать, я стиснул зубы и захромал по тоннелю, со всей скоростью, которую позволяла острая резь в груди.

Естественный страх потустороннего сдался под напором истеричной рации, бьющей изнутри. Но вместо рыжей бороды, в голове мелькали юношеские глаза.

Давно и тщательно позабытая сцена, где еще живой «микрофонщик» неумело матерится, выпихивая меня из окна многоквартирного дома, куда вот-вот должен залететь танковый фугас.

Гребанный замполит с его «потеря командира — гибель подразделения». Всем голову заморочил, заставив несчастного пацана чисто на инстинктах предпочесть своей жизни — жизнь взводного. Дурачок и не догадывался, что я уже готовился спихнуть его под трибунал. Даже докладную записку сочинил, где во всех красках расписал ту злосчастную гранату, брошенную в подвал с беженцами.

А получилось, как получилось... Может поэтому у меня такой стояк на ротного воспитателя? Потому что мне проще винить его промывании мозгов личного состава, нежели признать, что солдат, которого я презирал и считал преступником — отдал за меня жизнь не задумываясь? Что я хреновый офицер и отказываюсь принимать простые вещи?

Что гребанный сотник, при всем его бессердечном слабоумии, куда более способный командир, жертвующий собой ради своих, а не своими ради чужих? Что пацан швырнул гранату вовсе не из-за жажды крови, а из-за банального страха за свое подразделение? Уж больно та палка из цокольного окна на ствол пулемета походила...

Твою-то мать, а ведь я почти поверил, что уж в этом мирке та история не повторится. Но какой там... Танков с фугасами у них нет, зато демонов — хоть жопой ешь. Детали меняются, а говно остается прежним. Очередной человек без раздумий отдал за меня жизнь, даже не догадываясь, насколько сильно я его презирал.

Твою-то мать...

Водоворот воспоминаний и противоречивых эмоций пополнился резким смрадом, — я обнаружил себя в коллекторе, окруженный недоумевающими бородачами, наперебой атакующими вопросами на тему страшных звуков, издававшихся из тупика.

— Крысы али бабайка? — осведомился одноглазый дружинник, растолкав своих нервничающих сослуживцев. — Пошто молчишь? Рыжего недоумка куда девал?

Приказ о немедленном отступлении застрял в глотке, не в силах преодолеть всплывающее осознание ситуации. Мечась по коллектору, всполохи поясных фонарей, помимо переглядывающихся бородачей, то и дело вырывали из сумрака вздувшиеся и изгнившие тела.

За спиной послышался грузный топот, становясь с каждой секундой все быстрее и ритмичнее.

Елки-палки... Это же не морг, это столовая! Заготовленный и щедро приправленный шведский стол для дорогого гостя с «той» стороны. Этож сколько рук оно отрастит? Крыльев, хвостов или танковых катков? Насколько же оно раздуется, прежде чем вылезет на поверхность, удивлять горожан своим экзотичным образом?

— Звездец... — только и выдохнул я, натолкнувшись взглядом на серые глаза, изучающие на меня с другой стороны коллектора.

В отдалении от пары стражников, помогавших Гене отпаивать немногочисленных выживших, отысканных на этом складе вздувшейся плоти, дед молча следил за происходящим, расслабленно опираясь на копье.

Толку с него, блин...

Из-за тесноты тоннелей, стражники поголовно вооружились короткими мечами, топорами да прочими дубинами, мало подходящими для борьбы с огромным монстром. Но делать нечего. Придется воевать тем, что есть. Опять.

Черт, никогда бы не подумал, что буду скучать по басурманским танкам. Даже лобовое столкновение со снарядами с вольфрамовой картечью да броней из обедненного урана куда предпочтительнее человекоподобной хрени, о происхождении и способностях которых остается только догадываться.

— Стеной!!! — мой голос эхом пронесся по коллектору. — Построение стеной!!!

В отличие от вымуштрованных княжеских дружинников, исполняющих приказы без вопросов, стражники повели себя крайне нерешительно. Переглядываясь и перешептываясь вполголоса, они принялись задаваться вопросами на тему «куды сотника подевал?» и «чавой это там так топает?».

И лишь щедрые подзатыльники от одноглазого, да мой трехэтажный мат заставили крестьянских сыновей изобразить неуверенное подобие шеренги, становясь между тупиковым тоннелем и распластанными мертвецами.

Абсурд — рисковать живыми ради мертвых. Но других вариантов я не вижу. Чертов хрыч так и стоит со своим копьем, даже не собираясь помогать. Тоже мне, «охотник»...

— К трупам не подпускать, самим близко не соваться! Бутылки наготове! — снуя за спинами неуверенных бородачей, я рефлекторно похлопывал себя по бедру, в тщетных поисках кобуры с пистолетом.

К каменной крошке, осыпающейся с потолка и громогласной поступи, добавилось все усиливающееся хрипение статики. Когда за треском несуществующей рации начал различаться бесстрастный женский голос, ведущий обратный отчет, по неровному строю стражников прокатилась волна стонов и вскриков.

Не сбавляя косолапой поступи, громадина чинно вышагивала из узкого тоннеля в широкий коллектор, то и дело скрежеща плечами о каменные стены. Шеренга из двух дюжин северян занимала ее не больше, чем обломанные кости, пробивающиеся из пиксельной шкуры.