— Слышь, Гена, когда ты давал присягу в клоповнике, ты клялся защищать родину, верно?

— Именно так, сир. — виновато кивнул парень, утирая лицо от муки.

Тесная кладовая переполнялась густым серым туманом, от которого щипало в глазах и свербело в носу.

— Так вот, если ты снова порвешь еще хоть один мешок, то родине придется защищать тебя! Я ясно изъясняюсь?!

— Кристально, сир...

— И не «сиркай» мне тут! Мешок подставляй, пока все не рассыпал!

Не то, чтобы мне было жалко какой-то муки, но опасно же! Она ведь воспламеняется не сильно хуже пороха, а у меня фонарь масляной. Сгорим к чертям собачьим...

Закончив рассыпать серый порошок по кисетам, я всучил их парню:

— Тащи к остальному барахлу. А потом пергамент в библиотеке поищи.

На вопрос «зачем», я лишь отмахнулся. Сам потом увидит. Старый солдатский трюк, — подкладывать в котелок какую-нибудь целлофановую фигню. Пожрал, выкинул, забыл. В походе посуду нормально не помоешь, а рисковать словить жесткое расстройство желудка или отравление — так себе идея.

Пищевой пленки у местных, конечно, нет — зато есть пергамент. Не бог весть что, но сгодится. Забавно, наверно я буду первым придурком в этом мире, что воспользуется этой дорогой бумагой в качестве одноразовой посуды.

Ладно, спальники сшили, портянки заготовили, одежда, жратва, фляги... Надо бы карту поискать.

Пройдя через оживленный зал, заполненный на одну половину посетителями, а на другую — звоном кубков и девичьим хохотом, я приблизился к двери в княжеский кабинет. У самого входа, на одном из кресел у стены, тихо сидела незнакомая девушка. Завидев меня, она поспешно вскочила и низко поклонилась.

Истертое дорожное платье и стоптанные башмаки подсказывали, что она здесь не за развлечениями.

— Эм... Ты по поводу работы?

Видимо, в мой голос проникли нотки скепсиса, и девушка стыдливо спрятала глаза за темной, грубо остриженной челкой — от брови и до самых скул, через ее лицо тянулся рваный и едва заживший шрам. Будто тесаком приложили.

— Совершенно верно, м’лорд...

Судя по задрожавшей губе, бедолага уже догадалась, что я ей отвечу.

— Извини, но... — я почесал затылок и тщетно оглядел зал в поисках «менеджера». — У нас уже все должности закрыты.

Даже моих мозгов хватает понять — с такими шрамами в этом бизнесе делать нечего. Всех клиентов распугает. И Эмбер права — хватит титькой всех кормить, пытаясь заглушить свою гипертрофированную совесть. Ни к чему хорошему это не приводит. Тем более, я офицер, а не многодетная мать — пора бы уже соответствовать.

Открыв незапертую дверь я зашел в кабинет и приблизился к книжным полкам, выбирая подходящие рулоны пергамента. Желательно не заполненные, ибо не хочу схлопотать отравление из-за состава стойких чернил. Клей с железным купоросом — не самая здоровая приправа.

— М’лорд, я взываю о вашей щедрости! — темноволосая нищенка без спроса ворвалась в кабинет и начала канючить. — Я могу стирать, мыть, готовить, ублажать — я на все готова! Только умоляю вас, возьмите меня!

— В старом районе есть свой бордель, почему туда не пойдешь?

Девушка лишь утерла выступившую слезу и вновь принялась нести околесицу, умоляя взять ее на работу. Похоже, даже жирная карга побрезговала брать бедолагу с таким шрамом на лице. А с работой в городе нынче туго... Не дрова же ей колоть? В гильдию можно послать, но Фальшивка... Мда. Хрена лысого она примет кого-то с улицы, когда город в двух шагах от голода.

— М’лорд, прошу вас! Я слышала о вашем могучем сердце, прошу, не дайте мне замерзнуть и умереть в безвестности!

Она рухнула на колени и принялась подобострастно подползать к моим берцам, явно намереваясь их облобызать.

— Э-не! К такому меня жизнь не готовила! — испуганно вздрогнув, я попытался отскочить, но, не удержав равновесия, шлепнулся задом на ковер.

Попытка схватиться за шкаф ни к чему хорошему не привела — полки обиженно хрустнули, погребая мою тушу под целой горой пыльных книг, рулонов пергамента, и расплескавшихся чернильниц.

Градус вони достиг предела, а дорогие ковры, книги и пергаменты оказались бесповоротно заляпаны. Как и моя стеганка.

А девушка все скулила. Извинялась, пыталась оттереть мои портки от чернил своими истертыми рукавами, клялась в вечной верности и прочее-прочее-прочее... Лила слезы по ране, полученной во время резни на празднике, по потере своих непутевых братьев, по лютой зиме и чужом городе, из которого ей никак не выбраться до весны.

От потока безудержных девичьих рыданий, сердце предательски дрогнуло. Ну чего мне стоит ее нанять? Пусть полы моет да муку подметает... Впрочем, одному сироте я уже подал милостыню, что привело к целой повозке с детскими телами. К тому же, если так дальше пойдет, то придется вообще всех бездомных у себя собрать. Благородно, конечно, но самому-то что жрать?

Нет, Эмбер права — нужно завязывать со своим комплексом мессии.

— М-м-м’лорд, молю вас... У меня никого нет! Мне некуда пойти и вы моя последняя надежда! Вы же милостивый, вы же щедрый — так весь город говорит! М’лорд, я буду вашей! Я все для вас сделаю, только...

— Еще раз мне на жалость давить попробуешь, я тебе лицо обглодаю! Хватит уже ныть, отсыплю я тебе немного монет. Попробуешь стиркой заработать или... Стоп. Что ты там про непутевых братьев говорила?

Изуродованное лицо девушки показалось мне смутно знакомым. От внезапного озарения у меня аж в глотке пересохло.

— Это, случайно, не которые народ гаданиями дурили? — грязная челка быстро качнулась. — Один с накладной бородой, а другой здоровенный и тупой, как пробка? — нищенка снова кивнула. — И еще у них «волшебный жезл» и угольные рисунки на железках были, верно? — и опять согласие вместе с: «я сама их рисовала».

Да чтож такое-то?! Нет, я помню что тот увалень что-то про сестру заикнулся перед смертью, но... Блин, как-то неожиданно.

— Неужто вы их знали, м’лорд?!

Поглядев на ошарашенное лицо, я поспешно замотал головой:

— Нет, не знал! Я вообще наобум сказал! Мало ли шарлатанов на свете?!

Заплаканные глаза непонимающе заблестели.

— Ладно-ладно... — я схватил первый попавшийся кусок пергамента и воспользовавшись испорченным ковром как чернильницей, быстро зачиркал куском щепки от шкафа. — На! Разыщи в салоне высокого евнуха с тростью и покажи ему. Будет возбухать, скажешь, что я послал. Не послушает, скажи что трость в жопу засуну.

— М’лорд, я... Вы! Вы самый...

— Пошла пока не передумал! Бегом марш!!!

Нищенка поспешно закивала головой и, подхватив кусок пергамента, словно это великое сокровище, выскочила за распахнутую дверь. Только сейчас я заметил, что клиенты в зале, равно как и официантки, с интересом наблюдали за спонтанной драмой, развернувшейся в моем кабинете.

Встав и отряхнувшись, я быстро прикрыл дверь. Кабинет погрузился в вечерний мрак и могильную тишину.

Чертов слабоумный — почему он сразу про магнит сказать не мог?! Еще и евнух опять бухтеть начнет... Да и хрен с ними! Куда важнее понять, как мне с ней под одной крышей жить? Я и так собственноручно убил единственного сына у деда и даже не рассказал ему о случившемся — а с этой-то как быть? Подойти к ней и сказать — «привет, как дела? В курсе, что это из-за меня твоему брату башку шпагой проткнули? Ну, типа из-за того, что я идиот и не понял, зачем он за мной вокруг сцены бегал! А теперь, из-за этого, ты будешь ноги в борделе раздвигать.»

— Час от часу не легче... — безрезультатно пошарив по карманам, я вновь потянул дверную ручку.

Надо бы разыскать евнуха и сказать ему, чтобы нашел девчонке место поближе к кухне и подальше от постелей с клиентами. Но сперва... Сперва то, что давно нужно было сделать.

Хрыч отыскался быстро — в своей комнате, превращенной в склад пустых бутылок и запаха перегара. Сидя возле отстегнутого протеза, он с грустным видом разглядывал фляжку. Такой же вид был у Грисби, когда он смотрел на портрет покойной жены.