В восьми километрах к северу от Моле находится место под названием Лученто. Оно находится прямо на северо-западной окраине города, и это та самая Италия, о которой вам никогда не расскажут. Даже местные с трудом помнят, как оно называется, поэтому они просто говорят, что это Венария, потому что это самый ближний пригород, о котором они слышали.

Лученто выглядит невзрачно, но это место стало домом для современного итальянского символа поклонения. В 2003-м «Ювентус» приобрел у городского совета стадион «Делле Альпи», белый слон итальянского ЧМ’90 вместимостью 67 тысяч зрителей. Стадион был в кратчайшие сроки разрушен, а на его месте была построена гораздо более маленькая и гораздо более приятная арена. К ней добавили лучший спортивный музей Италии, громадный медицинский центр, торговый центр и международную языковую школу. В совокупности они образуют так называемую J-Village, но проект далек от завершения. Сейчас идет строительство пятизвездочного отеля, а также wellness-центра, а вскоре сюда из центра города переедет и штаб-квартира клуба. Стадион «Allianz» (права на название продают тому, кто предложит больше всех) – центральный элемент композиции. И хотя большинство старых torinesi, которых я знаю, и слышать ничего о нем не хотят, к нему ведет удобный съезд с автотрассы, и в этом явно кроется метафора.

Нравится им это или нет, но J-Village работает как часы. Это футбольный клуб полного погружения, изобретенный заново, как магазин «одного окна», и с точки зрения ухищрений спортивного брендинга/маркетинга он попросту уникален. Он спроектирован так, чтобы ощущаться комплексным и всеохватным, – и примитивная провинциальная Италия не знает ему аналогов.

Стадион «Торино», «Стадио Олимпико Гранде Торино», разглядеть отсюда гораздо сложнее. Он ближе к центру города, на углу Виа Филадельфия и Корсо Джованни Аньелли. Это трехлинейный бульвар, названный в честь основателя FIAT. Он ведет на юго-запад к Мирафиори, заводу FIAT, торжественно открытому Муссолини в 1939 году. Прямо через железнодорожные пути раскинулся Линготто, а потому «Торо» так или иначе окружены со всех сторон. Как и большинство в Турине, они подчиняются вертикали власти Аньелли и стадион свой арендуют у городского совета.

Комната маленького Луки слева, а комната Альби, гораздо большая по размерам, справа. У каждого из них есть альбом стикеров от Panini[5] на этот сезон, хотя Альби гораздо дальше продвинулся в части его заполнения. Его мама говорит, что он тот еще проныра и обладает энциклопедическими познаниями о том, кто есть кто. Он может полностью назвать заявку каждой команды Серии А на сезон, а также перечислить составы ведущих английских и испанских команд.

Лука заполняет свой несколько медленнее, потому что получает меньше карманных денег, но также потому, что часто теряет концентрацию. Альби находит это уморительным и время от времени – ведь он старший брат – поколачивает Луку. Но такова жизнь, и Лука с этим мирится. Все его любят, а его приятели всегда приходят поиграть с ним.

В общем, Альби впечатляет меня своим хозяйством Panini, и неизбежно мы начинаем говорить о футболе. Альби хороший игрок, потому что он атлетичен, жилист и быстро соображает, а еще потому, что он понимает, что футбол – серьезный бизнес. Лука же совсем этого не осознает, как кажется. Он просто бегает за мячом, как все остальные, а его мама говорит, что ему все равно, побеждает он или проигрывает.

Лука говорит, что поддерживает «Торино», потому что наделен fidùcia, верой по-нашему. Его мама сказала ему, что в жизни есть вещи гораздо более важные, чем победы, и ему не нравится «Ювентус», потому что они ничего не олицетворяют. Он также говорит, что болельщиков «Торо» становится все меньше, а некоторые из его приятелей переметнулись совсем недавно. Когда я спрашиваю у него почему, он отвечает, что потому что у «Юве» есть Роналду, Буффон и Дибала.

Альби сообщает брату, что тот выглядит нелепо, но Лука парирует: «А что такое «Юве»? Это ведь даже не место, так за кого ты болеешь?»

Альби говорит, что «Юве» – единственный клуб, способный соперничать с «ПСЖ», «Манчестер Сити» и «Барселоной». Он говорит, что «философия» – это победы. Он спрашивает, зачем вообще заниматься спортом, если ты относишься к делу как-то по-другому, и говорит брату, что болеть за «Торо» «бессмысленно». Это клуб-посмешище для настоящих sfigati[6]; мусорная команда, с которой никогда ничего не происходит. «Торо» никогда-никогда ничего не выигрывают, а их болельщики только и делают, что вспоминают Grande Torino. Они были величайшей командой в истории Италии, но это было 70 лет назад.

Ни Луке толком нечем ответить на такое, ни – буду с вами честен – кому-либо еще.

Если ты прав насчет чего-то, итальянцы говорят, что у тебя «есть рассудок», и тут Альби, бесспорно, прав.

Ha ragione, Alberto. Он чертовски прав, Альберто.

Писатель восемнадцатого века Джузеппе Баретти так говорил о своих земляках-пьемонтцах: «Одним из качеств, отличающих их от других итальянцев, является отсутствие в них бодрости духа. Путешественники, посещающие Италию, незамедлительно заметят, что ее народ – приятный и добродушный, а также, кажется, от природы предрасположен к шумным утехам. Однако же стоит путешественнику посетить Пьемонт, как он непременно заметит некоторую меланхолию, тревожную серьезность».

И он был прав. Все в Италии знают, что пьемонтцы немного чопорны, но бог знает, что в те времена был ряд смягчающих обстоятельств. Во времена до объединения Италии это были презренные, чахоточные люди. Само по себе это не было проблемой для Савойской династии, правителей Пьемонта и Сардинии, потому что доведение подданных налогами до крайней нищеты было, что называется, политикой компании. Проблема была в том, что ей приходилось вести войны – притом часто и подолгу, – и династия нуждалась в крепких солдатах, к тому же достаточно глупых, чтобы жертвовать собой ради королевства. Однако вследствие болезней, замедленного роста и изнуряющей нищеты почти четверть армейских рекрутов не годилась для службы.

Отчасти причиной была индустриализация. Туринские текстильные фабрики были весьма производительны и приносили колоссальные доходы, а привлечение к труду женщин и детей творило чудеса в плане прибыли. Однако за золоченым барочным фасадом бушевали тиф и сифилис, алкоголизм и общее убожество жизни. Город с населением около 130 тысяч душ был европейской столицей санаториев и сиротских приютов, питейных заведений и борделей. Он был процветающим и прекрасным, но в то же время зловонным.

Король Карло Альберто (правил с 1831 по 1849 г.) питал слабость к молодым интеллектуалам из либералов. В 1833 году он вызвал одного из них, маститого философа из Цюриха, в свой королевский дворец. Рудольф Оберманн был экспертом в новомодной «гимнастике», снискавшей, очевидно, бешеную популярность по ту сторону Альп. Он вознамерился объяснить ее суть Карло Альберто, его болезненной жене Марии Терезе и их свите. Он убедил их в том, что за гимнастикой будущее, но окажись она в плохих руках, и пагубные психологические и душевные последствия не заставят себя ждать. От нее не будет никакой пользы головастым медикам, чувствительным студентикам или – не приведи господь – женщинам, и ни при каких обстоятельствах она не должна приобретать соревновательный характер.

На левом берегу реки располагается Парко Валентино, самое элегантное публичное пространство Европы, где у Карло Альберто как раз находился один из свободных дворцов. Оберманн сказал ему, что превратит его в «гимназиум» и трансформирует королевскую пехоту в сильнейшее, храбрейшее и самое дисциплинированное воинское подразделение Европы. Он будет пестовать силу и гордость в своих полках, но также будет культивировать в них патриотизм и глубокое ощущение здорового благополучия. Сила, гордость и дисциплина – Карло Альберто понравилась такая риторика. Дворец соответствующим образом переоборудовали, и его пехота, вымуштрованная до предела, добилась поразительного прогресса.