Подхватив девушку на руки, я укладываю ее обратно в постель. Нежно прикасаюсь к ее правой ноге и мягко сжимаю ее:

— Больно?

— Нет, — она качает головой. — Слегка покалывает.

— Хорошо, — смотрю на ее ноги, — это хорошо.

Но это лишь мои мысли. Я понятия не имею, о чем говорю. Помню, доктор говорил что-то о последствиях, которые могли появиться у Эви после комы, но не припоминаю ничего подобного. Дерьмо.

В палату входят врач и медсестра, чтобы осмотреть Эви. Как обычно, меня попросили выйти.

— Я буду за дверью, — говорю ей, целуя ее в лоб.

Она улыбается мне в ответ, но могу с уверенностью сказать, что улыбка эта вынужденная. Знаю, Эви в ужасе. Я вижу это по ее глазам.

Второй раз за две недели я снова вышагиваю по этому коридору. Сдавливаю пальцами виски и так сильно прикусываю губу, что практически прогрызаю кожу. Меня разъедает чувство утраченного контроля, которое появилось с тех пор, как все это началось. Мне хочется размахивать кулаками, может, даже колотить ими по стене, пока на них не выступит кровь. По крайней мере, я знаю, что это поможет.

Когда ко мне подходит врач, я набрасываюсь на него с вопросами. Он поднимает руки, желая, чтобы я притормозил.

— Мистер Рид, — он так снисходительно произносит мое имя, что я мгновенно начинаю воспринимать все в штыки. — Пока нам ничего не понятно. Эви сказала, что чувствительность в ногах присутствует, но когда я поднял ее и попросил пройтись со мной, она упала. Тем не менее, на прошлой неделе она ходила, хоть и не очень много. Ее единственная жалоба заключалась в том, что она чувствовала слабость.

Он почесывает шею сзади и хмурится, как будто его смущает вся эта ситуация. Но, черт возьми, он должен знать, что происходит. Он же доктор.

— Мы собираемся провести дополнительное сканирование. Медсестра сейчас заберет ее.

Доктор уходит, и я понимаю, что на этом наш разговор закончен. Приклеив на лицо улыбку, я возвращаюсь обратно в палату.

— Привет. — Устраиваюсь на кровати рядом с Эви и немного спускаюсь вниз, чтобы поймать ее взгляд. — Итак, они собираются сделать пару тестов и выяснить, что происходит, да? После этого мы уберемся отсюда и поедем домой.

— Ага, — кивает она и отводит взгляд.

Я осторожно обхватываю ее подбородок и заставляю посмотреть на меня:

— Я люблю тебя.

Кивок в ответ:

— Я знаю.

Кэрол возвращается и помогает Эви перебраться в инвалидное кресло.

— Это ненадолго.

Я протягиваю Эви руку, и она сжимает ее, не желая отпускать:

— Диллс? Мне страшно.

Ее прекрасные голубые глаза наполняются слезами, и мое сердце разбивается… снова. Когда дело доходит до Эви, я всегда хочу ее защитить. А сейчас мне кажется, что я связан по рукам и ногам.

— Знаю. Мне тоже, — признаюсь я и после того, как эти слова срываются с губ, понимаю, что сейчас должен быть сильным. — С тобой все будет хорошо, — заверяю я, и она изо всех сил старается изобразить улыбку. — Люблю тебя, — произношу я, когда Кэрол вывозит ее из комнаты, а затем опускаю локти на колени и провожу ладонями по лицу, цепляясь за надежду, что с ней и правда все будет хорошо.

* * *

— Мы получили результаты сканирования, — говорит нам врач, опираясь локтями на свой стол. — Буду честен с вами, — он потирает подбородок, — мы не видим на снимках ничего, что бы объясняло, почему это произошло. Как правило, когда случается что-то подобное, обездвиженность наступает почти сразу после получения травмы, и нам удается увидеть это при сканировании. — Он переплетает пальцы в замок, выпрямляя локти, а его очки сползают на кончик носа. — Мы собираемся провести еще несколько тестов, но в то же время полагаем, что это связано с…

Эви и я сидим бок о бок, держась за руки, пока врач продолжает произносить такие фразы, как: «возможное повреждение нерва», «физиотерапия», «фиксация ног» и «временный или частичный паралич».

Хотя я больше не в силах слушать его. В моей голове бушует всепоглащающий шум, сердце неистово стучит, поэтому я сосредотачиваю свое внимание на Эви. Я наблюдаю за тем, как она смотрит на доктора ничего не выражающим взглядом. Единственное, что указывает на то, что она его слушает, — слезы, текущие по ее щекам, и едва ощутимое сжатие ее пальцев вокруг моей ладони.

— Каждый случай индивидуален. Можно что-то чувствовать в ногах, как в вашей ситуации, но при этом вы не имеете возможности контролировать свои движения. Однако чем раньше мы начнем разрабатывать ваши мышцы, тем больше у вас шансов на выздоровление… Даже если нет никаких гарантий. В более тяжелых случаях мы обычно переводим пациентов на реабилитацию в стационар, но у вас есть возможность находиться дома, когда там будут созданы соответствующие условия. — Доктор снимает очки и кладет их на стол. — Хочу, чтобы вы знали, что у вас могут возникнуть боли в суставах, шее или спине, и об этом вы должны немедленно сообщить нам. Кроме того, поскольку вы все еще не чувствуете, когда мочевой пузырь полон, мы предоставим вам на дом катетеры. Было бы неплохо их применять, по крайней мере, в начале, чтобы вам не пришлось наклоняться вперед и при этом давить на мочевой пузырь. Перед тем как вы покинете больницу, медсестра покажет, как ими пользоваться. Хорошо, — он встает и надевает очки, — мы продержим вас здесь еще несколько дней, потому что я хочу провести дополнительные тесты. А вы пока подумайте о вариантах. И если решите отправиться домой, то вам и вашей семье потребуется временно обзавестись инвалидным креслом и, возможно, медсестрой, которая сможет ухаживать за вами дома. Также мы назначим вам трехнедельный сеанс физиотерапии.

Я не отношу себя к жестоким людям, но сейчас мне до жути хочется трясти этого врача до тех пор, пока не вытяну из него хоть какие-то эмоции. Он говорит об этом так, словно Эви требуется всего лишь сменить продуктовый магазин. Как будто вся ее жизнь не изменится. Как врачи могут быть такими бесчувственными? Разве это не входит в их должностные обязанности? А может, я просто схожу с ума.

Как только доктор заканчивает говорить, мы не способны задать ни одного вопроса. Он покидает свой кабинет, бормоча что-то о времени, чтобы мы могли побыть наедине. Чертовски мило с его стороны. Дверь закрывается, и воцаряется тишина. Эта новость настолько сокрушительна, что у меня просто нет слов. Как будто на нашу жизнь обрушилась огромная волна, и теперь мы в ней утопаем. А если точнее, то Эви тонет, а я отчаянно пытаюсь спасти ее. Но я отбрасываю в сторону негативные мысли. Доктор сказал, что паралич временный, и я собираюсь придерживаться этого диагноза.

Опустившись перед Эви на колени, я кладу руки на ее ноги и опускаю на них голову. Затем приподнимаю подбородок, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Эви. Поговори со мной. О чем ты думаешь?

Она смотрит мне в глаза, но, похоже, не видит. Эви снова и снова качает головой, а слезы текут по ее щекам.

— Почему они не знают, что со мной не так? Я не понимаю. Я же ходила с тобой по коридору на днях, а теперь... Я больше никогда не смогу ходить, Дилан.

— Эви, — я протягиваю к ней руку и нежно поглаживаю большим пальцем ее щеку, — ты не можешь знать наверняка. Черт, даже доктор не знает. Он сказал, что паралич может быть временным. Ты же чувствуешь покалывание в ногах, верно?

— Да... но этого недостаточно, чтобы я могла ходить...

— Сейчас, — перебиваю я, надеясь, что мой голос звучит более уверенно, чем есть на самом деле.

— Хорошо. — Ее взгляд на мгновение проясняется. — Сейчас.

Глава 35

Эви

Она хотела убежать

Доктор все говорит и говорит, но я больше не слушаю его. Я перестала это делать, как только он произнес слово «паралич». Самое смешное в том, что мои ноги даже не болят. Сейчас это слово обжигает кожу, а грудь горит огнем. Горячие слезы стекают по щекам, но ощущение такое, будто плачет все мое тело. Почему я? Почему это происходит со мной?