«Вполне! — решила Габи. — И танцует хорошо…»

Танцевал Ги, и в самом деле, хорошо. Двигался легко и плавно и правильно вел свою даму.

А еще он хорошо пах, и откровенно ее возбуждал. Если честно, с ней такое случилось впервые. Не то, чтобы при дворе и вокруг совсем не встречалось красивых мужчин, но все это, как она поняла только сейчас, было «совсем не то». Ближе всего к идеалу приблизился Зандер, но и то, Габи четко знала, что с ним бы она легла без отвращения, но, вряд ли испытывая страсть. А вот с этим совершенно незнакомым ей человеком она, пожалуй, занялась бы сексом прямо здесь, прямо сейчас. Разумеется, если бы позволяли правила хорошего тона, но такого варианта развития событий они не предусматривали, и Габи похвалила себя за предусмотрительность: если бы не прокладки[5], сейчас точно намочила бы трусы.

После фокстрота Ги уговорил ее еще на один танец, оказавшийся, по случаю, чарльстоном, но затем она танцевала уже с Руди и каким-то отдаленно знакомым ей Артюром, с которым, с его слов, пересеклась как-то в клубе «Королева ночи». Потом они все вместе, включая подошедшего к ним чуть позже графа Адемара д’Отье — жениха Селин Перигорской, уселись за один стол и пили под неспешный разговор с анекдотами полусладкое розовое шампанское, заедая его глазированными птифурами[6] и виноградом. Было достаточно весело, и Габи уже раздумывала над тем, как бы, не нарушая приличий, оказаться с Ги в одной постели, но именно в этот момент, — и, разумеется, никак не вовремя, — она почувствовала «прикосновение» чужой воли. Самое любопытное, что, хотя профессор д’Анкона не описывал в своей книге такого рода эффекты, едва почувствовав это «нечто», Габи сразу же поняла: кто-то пытается влезть ей в голову. Поняла она и другое: закройся она сейчас на все замки, и враг догадается, что она умеет ставить ментальный щит. Такой оборот они с Трисом, в принципе, рассматривали, поэтому Габи знала, что ей следует делать в таком случае, и, надо сказать, выполнила трюк «уклонения» на раз, забив свои мысли потоком полудетских скабрезностей и прочей женской порнографии. Не думая больше ни о чем, кроме мужчины, сидевшего напротив нее, она представляла себе в красках, — спасибо науке, преподанной Золотым человеком, — что и как будет делать с ней красавчик Ги.

«Вот так и так, и еще можно как-нибудь эдак…»

«Упражнения в прекрасном» не прошли, впрочем, даром. Мало того, что трусы промочила, — и прокладка не помогла, — так еще и пропотела насквозь, и глаза, как ей рассказали позже, засияли вдруг, а потом без видимого перехода начали закатываться. Но в тот момент ей уже было практически безразлично, что и как с ней происходит, — она была уже практически «не здесь и сейчас», — но вот какая странность, у нее нашлось все-таки достаточно сил, чтобы подумать сквозь заволакивающий ее сознание бред:

«Ох, вот же я дура какая… Не надо было брать двойную дозу нектара!»

Видимо, именно этой мысли не хватало ее противнику, чтобы понять, что здесь ловить нечего. «Услышав» это чистосердечное признание, он тут же отстал от Габи, наверняка, переключившись на кого-нибудь другого. «Давление» спало, и облегченно вздохнувшая Габи уже готова была грохнуться в обморок, но Ги не позволил. Влез неожиданно со своей нежданной и непрошенной заботой.

— Вы в порядке? — спросил, перегибаясь к ней через стол. — Может быть, воды?

— Коньяка, — выдохнула Габи, выныривая из своего сумеречного состояния. — Бокал… полный…

К чести своей, Ги не стал спрашивать, что за дурацкий каприз, и отговаривать не стал тоже. Сам, не дожидаясь гарсона, стремительно переместился к бару и так же быстро вернулся к замершей в недоумении компании с бокалом коньяка. Грамм, наверное, сто или больше. Но Габи было не до оценки объема. Важен был сам напиток, а почему — это совсем другой вопрос. Ответа на него Габи не знала, но интуиция подсказывала — надо пить, что она и сделала без лишних раздумий, на которые у нее в тот момент попросту не было ни физических, ни душевных сил.

Выпила. Выдохнула. Проморгалась, возвращаясь к себе и к окружающим ее встревоженным «собутыльникам», и, почувствовав скрестившиеся на ней в большинстве своем недоумевающие взгляды, покачала головой:

— Прошу прощения, дамы и господа! Mea culpa[7] — передоз.

Отмазка так себе, но вполне уместная в этой компании.

— Нектар? — нахмурился Руди.

— Хотела «полетать», — «виновато» вздохнула Габи, ненароком, — из-под опущенных ресниц, — обыскивая взглядом окружающее пространство.

«Кто?»

Увы, в клубном зале находилось слишком много большей частью незнакомых ей людей. Но врагом при этом мог быть любой, знакомый или нет, мужчина или женщина. Разве что, это определенно не один из тех, кто сидит с ней за столом. Этих бы она, пожалуй, почувствовала. Но нет, не они. А кто именно, знают одни лишь боги, но боги предпочитают молчать. Так что сукин сын, — «Или, может быть, сука драная?» — и на этот раз останется анонимом. Впрочем, он себя все-таки проявил. Показался перед Габи и, значит, телепат больше не являлся ни плодом ее больного воображения, ни смелой гипотезой, разом перейдя в разряд фактов объективной реальности.

— Руди! — позвала она через стол. — Будь другом, вызови нам с девочками такси! Домой поедем… И, господа, — обвела она взглядом всех присутствующих мужчин, — прошу извинить меня, что испортила вам вечер. Возмещение за мной. Вы все приглашены завтра к девяти вечера в палаццо Каро!

[1] Ордонансы — королевские указы во Франции и Англии, имевшие силу государственных законов.

[2] Же — уменьшительное от Жером.

[3] Котурн (платформа) — высокий открытый сапог из мягкой кожи на высокой подошве. В Древнем Риме ботинки-котурны надевали актёры трагедии, изображающие богов, а иногда и императоры, равнявшие себя с божествами. Актёры же комедии носили специальную обувь сокк (лат. Soccus) — обувь на низкой подошве. Эти термины вошли в переносном смысле в латинский язык, как обозначение высокого и низкого стиля и тона. Котурны носили некоторые мужчины, но это рассматривалось как вызов или как знак пренебрежения к другим людям.

[4] Слоуфокс — медленный фокстрот.

[5] В нашей реальности, например, прокладки «Cotex» появились в США уже в 1921 году.

[6] Птифур — небольшое сдобное печенье (или маленькое пирожное). Как правило, продаётся набором из разных сортов изделий (ассорти). Glacé — глазированные птифуры.

[7] Mea culpa (лат.) — моя вина.

Глава 5. Ноябрь1939

1. Трис

Габи позвонила в первом часу ночи, чего обычно с ней не случалось. Весьма сдержанная девушка, если не сказать больше. Выдержанная, расчетливая, не склонная к мгновенному аффекту. То есть, случались, конечно, срывы и у нее, но сколько и в каких обстоятельствах! Немного. Ровным счетом три, и это за целых полгода, да и обстоятельства тогда и там были таковы, что не только юная девушка, но, пожалуй, даже зрелый мужчина на ее месте хлопнулся бы в обморок, ну или устроил полноформатную истерику. Одна история с убитым в Арденнах голыми руками благородным оленем чего стоила! Однако даже там и тогда, сидя рядом с тушей мертвого рогача, Габи держала себя в руках, и случись эта история в отсутствие Триса, сообщила бы ему подробности только на следующий день. Так что ночной звонок явно выбивался из привычного образа действий его рассудительной младшей сестры и хладнокровного коннетабля клана Мишильер по совместительству.

— Нам надо увидеться, — сказала Габи после краткого приветствия. — Срочно. Прямо сейчас.

Голос звучал ровно, интонация, если и была, то очень сдержанная. Холодноватая и как бы даже отстраненная, то есть, в точности, как всегда. Но вот содержание…

— Приходи! — не раздумывая, предложил Трис. — Жду тебя у себя в кабинете.

— Пять минут, — определилась женщина, — вернее, шесть.

И это тоже она. Ее фирменная «вежливость королей», и по факту в хронометраже своих и чужих действий она никогда не ошибалась. Во всяком случае, в последнее время, когда ее внутренние часы стали работать много лучше, чем прежде.