Многие узнали себя в этих историях. Первый раз в детский сад – и будто вечное ожидание: заберут, не заберут. Первая детская рефлексия: чтобы не бросили, надо быть хорошим. Или подростковый бунт. И тоже сплошные домыслы и ненужные обещания.
Такие обещания «на всю жизнь» мы чаще всего даем себе именно после каких-то событий с мамами. Что-то происходит – и мы решаем:
• Буду послушным.
• Буду хорошим.
• Никогда не буду ни с кем спорить.
• Не буду высовываться.
• Не буду высказывать свое мнение, чтобы никого не раздражать.
• Буду много трудиться, чтобы порадовать маму.
• Никому не буду мешать.
• Буду много зарабатывать, чтобы у мамы все было.
Каждый может найти у себя такую историю – и такое обещание. И долгие годы, кстати, эти обещания могут быть нашей стратегией выживания. Ведь в каждом из них таится своя движущая сила. Пока мы растем, мы получаем свои бонусы за «послушность» и «хорошесть»: становимся лидерами в школе, оказываемся на хорошем счету в институте. Но затем наступает время, когда от подобных обещаний надо отказываться, потому что пора взрослеть.
Те стратегии, которые работали, пока нам нужна была поддержка и защита от взрослых, перестают быть актуальными. Мы выходим на свой путь. Мы уже сами взрослые. И нужно пересматривать свои обещания, отказываясь от тех, которые мешают нам двигаться дальше.
Во взрослой жизни быть для всех «хорошим» уже непродуктивно. Это детская позиция, которая не дает нам достигать собственных целей. Как быть невидимкой («я малыш, я ничего не умею, сделайте все за меня»), как кому-то что-то доказывать («я сам, я лучше знаю»). Взрослый человек уже не оглядывается на родителей, не ищет их одобрения или одобрения других взрослых. Он вступает на свой путь и ориентируется только на себя.
– Ты ЧТО сделала?! – глаза у Даши были точно размером с блюдца.
– Проследила, – Мария Афанасьевна пожала плечами, будто это было само собой разумеющимся.
– Ты за ней проследила?! – Даша все еще не могла уяснить себе ситуацию. Она представляла себе мать в плаще, шляпе, темных очках, крадующейся вдоль стены. Это была очень смешная картинка, даже пришлось головой помотать, чтобы вытряхнуть из нее эти кадры дешевого черно-белого детектива восьмидесятых годов.
– Да мне все равно надо было в магазин, ну, я и подумала: схожу в дальний, там и выбор больше…
– И внезапно он ближе к Иркиной школе, ага… И по какой-то неизвестной причине ты в него пошла, сделав крюк через школьный двор, да?
– Да, а что тут такого? Зато теперь мы все знаем. Я только одного не поняла, это Иркин парень или той, другой, с которой она подралась.
– Она что?! – Даша не могла поверить своим ушам.
Она реально ощущала себя в каком-то второсортном сериале. Подралась?! Ее Иришка?! Отличница, «комсомолка, спортсменка и просто красавица»? Как такое вообще возможно?
– Ты вот мне сейчас говоришь, что наша Ира с кем-то подралась?
– Ну, как подралась. Вцепились друг в друга, как кошки, их быстро растащили.
– А почему они подрались?
– Так я тебе говорю, а ты меня не слушаешь. Они сначала стояли говорили…
– Кто?
– Дочь твоя и этот рыжий, я откуда знаю, кто он? И тут он наклоняется ее поцеловать, а та уже несется, наскакивает на нашу девочку… Ух, так бы и дала ей. Но мне ж нельзя было из укрытия показываться.
– Мама, какое укрытие? – Даша схватилась за голову. Это был какой-то дурной сон. Дочь дерется, мать в шпионы подалась. Она что, в параллельном мире сегодня проснулась?
Когда дочь с поцарапанной скулой попыталась проскользнуть к себе в комнату незамеченной, Даша не пыталась помешать. Лишь крикнула вслед:
– Если что, я в курсе событий на школьном дворе. Только не спрашивай, откуда я все знаю, это тебя убьет. И я все еще готова ничего не обсуждать, просто быть рядом, так и знай.
Из-за двери что-то тоскливо всхлипнуло, но на этот раз дверь не открылась.
* * *
Посиделки за чаем Даши с мамой проходили в полумраке. И говорили они почему-то шепотом.
– Мам, ты мне только одно скажи: тебе как вообще это все в голову пришло? Ты фильмов насмотрелась?
– Да я всегда так делала, – вдруг хохотнула Мария Афанасьевна, а Даша уставилась на нее, будто увидела впервые. Для начала – мама довольно редко смеялась, и, что странно, Даша это только сейчас поняла, а потом… Всегда так делала?!
– Погоди-погоди, то есть ты хочешь сказать, что проследить за кем-то – это у тебя в порядке вещей?
– Тебя послушать, так я преступник. Ты не забывай, я выросла в небольшом поселке, у нас там нравы были другие, все про всех всё знали. Или хотели знать. Мы не приучены были друг с другом разговаривать по душам, как вы сейчас. Я вам с Иркой даже завидую. А мне как было про твою жизнь узнавать? Ты же со мной не делилась. Где-то сама в окно за тобой подгляжу, как ты с Витькой своим у подъезда прощаешься. Где с мамами из класса посплетничаю. С одноклассницами твоими в магазине встречусь случайно, тоже что-нибудь спрошу. Так вот по кусочкам собирала твою жизнь.
Даше стало неудобно. С одной стороны, эти признания растрогали ее. Это значит, что маме было не все равно. И ее «оставьте в покое» было не таким уж незыблемым правилом. Она только не знала, как подступиться, как поговорить, снова сблизиться. Но с другой-то стороны, это же вмешательство в чужую жизнь. Как в замочную скважину подглядывать.
– Мам, ты же сама мне всегда говорила, что нельзя лезть в чужую жизнь. И тут такие откровения…
– Так это не чужая жизнь. Это же твоя жизнь, а ты мой ребенок, значит, немного и моя.
– То есть тебе в мою жизнь можно, а мне в твою нельзя? Ты вспомни, как ты меня гоняла, когда я хвостом за тобой ходила, когда мелкой была. Или когда влезла в ваш спор с отцом тогда, ну, ты помнишь…
– Сравнила тоже! Я же мать, я же за тебя отвечаю, за ребенка за своего: взрослый за НЕ взрослого, улавливаешь? А ребенку где место во взрослой жизни? Пусть даже материнской. Моя жизнь – это моя жизнь. Я тебе это всегда говорила. И когда ты меня папой попрекала после его похождений налево, и когда советы по работе давала. Нет, это так не работает. Извини, если обидно, но уж как есть. Для тебя и для Машки я все сделала, что могла. Но и от своей жизни не отказалась. Вот так вот.
В повисшей паузе Даша уловила что-то такое, с чем раньше не сталкивалась. Да, она все еще помнила все свои обиды и претензии к маме, особенно когда дело касалось их с папой отношений. Она не могла простить маме ее гордость, которая привела к разводу и лишила их с сестрой отца. Они, конечно, виделись, и выходные с папой были иногда такими счастливыми! Главное было – не задумываться, что и он тоже виноват в этом разводе.
Даша внезапно как будто растеряла свою обиду и стремление во всем винить родителей. Поставила себя на место матери – и поняла: сама бы она тоже терпеть не стала. С чего бы? Взрослые люди так и поступают: принимают решения, живут свою жизнь, а не терпят безрадостное существование «ради детей», которые легко «считывают» всю эту безнадегу.
В этот момент Даша вдруг увидела маму иначе. Не так, как раньше. Не как маму, а как просто женщину за 50, немного уставшую, но все еще привлекательную, ухоженную, следящую за собой. Гордую, сильную, немного ворчливую, но зато готовую действовать в любой момент. Как отдельного человека, который ничего не должен никому, кроме себя. Даша просто залюбовалась.
– Удивительно иногда, как все складывается, – улыбнулась она маме, – никогда я про это так не думала. И не подумала бы, наверное, если бы не Иркина драма, и не твой шпионаж этот дикий. Но ничто не случайно, выходит. Этому надо было случиться, чтобы и мы с тобой могли поговорить.
