При виде опасности мятежники принялись смеяться и шутить со швейцарцами. Мы бы даже сказали проказничать, если бы то, что мы пишем, не было историческим сочинением, ведь стиль таких сочинений, если верить историкам, в определенной мере требует напускной стыдливости.

Однако швейцарцам было не до смеха.

За некоторое время до вторжения мятежников, в тот момент, когда патриотически настроенные национальные гвардейцы разошлись с роялистски настроенными национальными гвардейцами, они, уходя, позвали с собой несчастных швейцарских солдат, заранее обреченных на смерть, заранее намеченных для бойни.

И тогда два швейцарца, уроженцы кантона Во, то есть почти французы, покинули свои ряды и перешли в ряды гвардейцев-патриотов; однако в то же мгновение из двух окон дворца грянули два выстрела и пули с невероятной точностью отыскали в наших рядах обоих швейцарцев, не задев никого другого.

Одного из них уложили на месте, другой был смертельно ранен.

Те, кто вступил во двор, знали одно обстоятельство: вооруженные несколькими старыми ружьями, несколькими старыми пистолетами и пиками, они пришли не для того, чтобы атаковать; они пришли так, как во времена смут приходят все эти странные предтечи революций, со смехом разверзая бездну, в которой предстоит исчезнуть трону, а иногда и больше чем трону — монархии!

И потому те, кто вошел первым, смеялись и шутили, а это были большей частью те, кто перед этим в течение получаса сидел верхом на стене, болтая с национальными гвардейцами, канонирами и швейцарцами.

Они видели, что национальная гвардия и почти все канониры перешли на их сторону, и начали побуждать швейцарцев поступить точно так же.

Однако швейцарцы стояли неподвижно; возможно, дело было не в отсутствии у них желания, а в дисциплине, делавшей их одновременно неподвижными и молчаливыми.

И тогда кое-кому из нападающих, которые, впрочем, ни на кого еще не нападали, пришла в голову странная мысль: ловить швейцарцев удочкой.

Один из них приладил крюк к концу жерди, подцепил швейцарца за портупею и потянул к себе.

Швейцарец перелетел из вестибюля во двор.

Человек с жердью подцепил другого швейцарца, и через мгновение он тоже оказался во дворе.

Таким образом пять швейцарцев были один за другим вырваны из своего ряда и перешли в ряды народа.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы офицеры не дали команду целиться.

Видя, как ружья опускаются с тем ритмичным звуком и с той механической точностью, какие всегда будут отличать настоящих солдат от иррегулярной национальной гвардии, один из нападающих — а в подобных обстоятельствах всегда находится безумец, подающий сигнал к бойне, — так вот, один из нападающих выстрелил из пистолета в ближайшее к нему окно дворца.

В ответ на это подстрекательство сержант-швейцарец по имени Ленди крикнул: «Пли!»

То ли этот крик, вырвавшийся из окна, был услышан в вестибюле, то ли такая же команда прозвучала под сводами вестибюля одновременно с этим криком, но, так или иначе, в ту же минуту вестибюль наполнился шумом и дымом и страшный залп обрушился на плотную людскую массу, которая пошатнулась и полегла, словно срезанная серпом нива.

В живых осталось не более трети! Уцелевшие бросились бежать, но попали под огонь солдат, стоявших в двух рядах обороны и засевших в боковых постройках.

Те и другие расстреливали бегущих в упор.

После этого первого залпа четыреста человек, из которых три четверти были убиты наповал, остались лежать на земле. Несчастные раненые стонали и, пытаясь подняться, придавали отдельным местам этого поля трупов пугающую видимость жизни.

Затем мало-помалу все они полегли, и, за исключением нескольких упрямцев, не желавших расставаться с жизнью, все застыло в неподвижности.

Именно этот первый залп и услышал находившийся в Законодательном собрании король в тот момент, когда он уселся в ложе «Стенографа».

В ту же самую минуту были произведены две вылазки: одну осуществили швейцарцы, которые очистили всю площадь Карусель; другую — дворяне, которые выскочили из павильона Флоры и погнали всех этих беспорядочно убегавших людей в небольшие улочки, окружавшие Лувр, и в улицу Сент-Оноре, где они и скрылись.

Беглецы, со своей стороны, с немалым трудом тоже произвели залп — отчасти пушечный, отчасти ружейный; однако последствия его оказались незначительными: было убито несколько гренадеров секции Девы Святого Фомы, был смертельно ранен г-н Филипп фон Глуц, лейтенант швейцарцев, а у г-на фон Кастельберга, которому предстояло погибнуть немного позднее, была раздроблена лодыжка.

Швейцарцы в ходе своей вылазки убили много людей и захватили немалое количество пушек: г-н Дюрлер и г-н Пфиффер — четыре, а г-н Генрих фон Салис — три.

Площадь Карусель и Королевский двор были полностью очищены; однако швейцарцы не смогли заставить замолчать небольшую отдельно стоявшую батарею, которая с террасы дома, располагавшегося напротив их кордегардии, вела не только непрерывный, но и убийственный огонь по Королевской площади.

Считая, что восстание ими подавлено, швейцарцы решили во что бы то ни стало захватить эту батарею, как вдруг со стороны набережной донесся грохот барабанов и куда более громкий и зловещий грохот катящихся пушек.

Это приближалась настоящая парижская армия; до тех пор защитники Тюильри имели дело лишь с ее авангардом.

Господин д'Эрвийи это прекрасно понял, ибо при виде приготовлений, предпринимавшихся для захвата батареи, о которой я говорил, он с непокрытой головой и обнаженной шпагой выбежал из покоев и воскликнул:

— Не о том теперь идет речь, храбрые швейцарцы, вам надо идти в Законодательное собрание!

Ему вторил генерал Вьомениль, крича изо всех сил:

— Да, храбрые швейцарцы, да, делайте то, что не раз делали ваши предки! Идите спасать короля, идите!

Фактически с точки зрения роялистов только это и следовало делать; двинуться к Законодательному собранию, захватить зал заседаний, объявить Законодательное собрание распущенным, посадить короля, королеву и дофина на выносливых лошадей и добраться до Руана.

Если бы этот план посоветовал не Лафайет, то, возможно, ему последовали бы.

Но, чтобы осуществить подобный великий замысел, требовались, как всегда, чрезвычайные обстоятельства, те несколько минут, которые надо уметь использовать, тот счастливый случай, который молниеносно пролетает мимо, стоя одной ногой на колесе, и надо успеть схватить его за волосы.

Господин де Майи получил приказ воспрепятствовать захвату дворца; это означало гибель всех его защитников, но приказ был дан и дисциплина требовала, чтобы его исполнили.

Из верхних окон дворца и с его террасы было видно, как вдали движется грозная революционная армия: то были героические предместья, против которых не могло устоять никакое войско.

Отряды предместий Сент-Антуан и Сен-Марсо сошлись у Нового моста, а затем с криками «Да здравствует нация!» по-братски двинулись дальше: один по правому берегу Сены, а другой по левому.

При виде этих громадных людских масс полковник понял, что возможности оборонять дворы нет.

— Господа швейцарцы, — воскликнул он, — во дворец!

Швейцарцы заполнили вестибюль, лестницы, оконные ниши и выдвинули на огневую позицию три или четыре пушки, но шесть орудий им пришлось бросить.

На площади Карусель они оставили лишь передовой пост.

У нападающих тоже был свой план: они не знали, что король покинул Тюильри, и рассчитывали окружить дворец со всех сторон.

Во главе вооруженного отряда шли марсельцы, как прежде они шли во главе авангарда; им следовало войти на площадь Карусель через первые ворота, которые окажутся на их пути; жители предместья Сент-Антуан, секции Маре и других правобережных секций должны были проникнуть туда через Лувр; колонна жителей предместья Сен-Марсо растянулась по площади Людовика XV и набережной Тюильри.

Отряды предместий Сент-Антуан и Сен-Марсо имели по две пушки.