Сто пятьдесят депутатов получили паспорта.

Лалли и Мунье бежали.

Лафайет винил во всем Марата. Он негодовал из-за того, что для одних он был чересчур страстным роялистом, а для других — недостаточно страстным.

Мирабо утратил своего покровителя. Герцог Орлеанский отбыл в Лондон; он уехал туда в качестве посла. Читайте: в качестве изгнанника.

Мирабо повернулся лицом в сторону королевского двора и написал Лафайету:

«Не угодно ли Вам, чтобы мы ниспровергли Неккера и руководили министерством вместе?»

К несчастью для короля, Лафайет пренебрежительно относился к Мирабо.

И он отказался от этого предложения.

Кто знает, что сделали бы, объединившись, гений и популярность?

Выше мы сказали, что смерть булочника Франсуа получила исключительное право интересовать весь Париж на протяжении целой недели.

Однако мы ошиблись. Некий крестьянин, приехавший из Юры, отвлек внимание города от этого кровавого происшествия.

То был крепостной из Юры, почтенный старец ста двадцати лет от роду. Он родился в 1668 году, в дни молодости Людовика XIV; его привезли в Париж сыновья, и он явился поблагодарить Национальное собрание за указы, которые оно приняло 4 августа.

Вспомним, что в ту ночь депутаты обратили в ничто свои дворянские титулы и отказались от своих феодальных прав.

Старик был, вероятно, старейшиной рода человеческого и явился в Национальное собрание как посланник человечества.

При виде этого старца депутаты все как один поднялись, усадили его и заставили надеть шляпу. Полвека он был крепостным при Людовике XIV, еще полвека при Людовике XV и двадцать лет при Людовике XVI. Однако он оставался им еще и в этот момент, ибо крепостное право было уничтожено лишь в марте 1790 года.

Бедный старик скончался через два месяца после своего появления в Национальном собрании. Всю свою жизнь он был крепостным и умер крепостным.

Но, умирая, он увидел зарю нового времени и своей холодеющей рукой прикоснулся к свободе.

Звали его Жан Жакоб.

Это воздание почестей Национальному собранию со стороны старости и старости со стороны Национального собрания происходило 23 октября.

В тот же день один из депутатов, г-н де Кастеллан, потребовал, чтобы, раз Бастилия разрушена, были осмотрены тридцать пять других парижских тюрем, в особенности церковные темницы, самые глубокие из всех темниц.

Двадцать восьмого октября некая монахиня обратилась с письмом к Национальному собранию, умоляя его вынести решение по поводу монашеских обетов.

Национальное собрание едва не задрожало от страха. Не прикоснется ли оно, принимая подобное решение, к некоей заповедной святыне, к некоему ковчегу завета?

В итоге Национальное собрание приостановило учинение монашеских обетов, но не осмелилось отменить их.

Словно младенец Геракл, оно пыталось задушить змей, не зная еще, что в силах задушить льва.

Затем последовали ходатайства евреев, актеров и протестантов.

Евреи еще ежегодно получали пощечины в Тулузе, а когда какого-нибудь еврея вешали, то это стоило жизни двум собакам, которых вешали одновременно с ним: одну справа от него, а другую — слева.

И евреи пришли спросить у Национального собрания, являются ли они людьми.

После них пришли актеры и актрисы, которые были отлучены от Церкви и лишены гражданских прав и которых хоронили без погребальных свечей и без священников.

Они пришли спросить от имени двух великих гениев Англии и Франции, пришли спросить от имени Шекспира и Мольера, являются ли они гражданами.

Национальное собрание не осмелилось дать им ответ.

Что же касается протестантов, то оно открыло не католикам доступ к гражданским должностям.

Протестанты вернулись во Францию после более чем векового изгнания.

Рабо Сент-Этьенн, сын старого протестантского богослова из Севенн, мученика веры, который был объявлен вне закона и пятьдесят лет провел, блуждая в лесах и не имея другого крова, кроме каменного свода пещеры и листвы деревьев, откликнулся на призыв Национального собрания.

Избранный членом Национального собрания, а затем его председателем, он написал своему восьмидесятилетнему отцу:

«Отец! Председатель Национального собрания у Ваших ног».

Так что все возвращалось на свое место или вот-вот должно было вернуться, так что беззакония мало-помалу изглаживались и забрезжила заря девятнадцатого века.

Тем не менее, делая свои первые шаги в предрассветной мгле и потому оступаясь, Национальное собрание впадало время от времени в ту или иную серьезную ошибку.

Так, определяя условия в отношении права избирать и права быть избранным, оно своим указом постановляет, что для того, чтобы голосовать на первичных кантональных съездах для избрания выборщиков, нужно иметь возраст старше двадцати пяти лет, проживать в кантоне не менее одного года, выплатить в течение года прямой налог в размере трехдневной заработной платы, не находиться в положении слуги и быть включенным в список национальной гвардии.

Тех, кто удовлетворяет всем этим условиям, будут называть активными гражданами.

Тех, кто им не удовлетворяет, будут называть пассивными гражданами.

Но это еще не все.

Чтобы иметь право быть избранным, надо удовлетворять еще и другим условиям, помимо тех, что дают право избирать.

Чтобы иметь право быть избранным на съезд выборщиков, а также в органы управления департаментом или округом, необходимо выплатить в течение года прямой налог в размере десятидневной заработной платы.

Чтобы иметь право быть избранным в Национальное собрание, надо выплатить прямой налог в размере одной марки серебра и, кроме того, быть земельным собственником.

Но все это было явным движением вспять.

В Национальном собрании дело народа горячо поддерживали Робеспьер и Грегуар.

— Люди, а не собственность являются объектами национального представительства, — заявил Робеспьер, — и принимать во внимание надо не богатство человека, а его личные качества; доверие народа должно быть единственной, подлинной основой, которую следует учитывать.

— Вы подменяете доверие маркой серебра! — вскричал Приёр из Марны.

Поскольку духовенство поддержало этот закон, Камиль Демулен воскликнул:

— О презренные жрецы, о лукавые и тупоумные бонзы, неужто вам невдомек, что ваш Бог не имел бы права быть избранным и что вы относите Иисуса Христа к нищему сброду?!

На марку серебра нападали не только с трибуны, не только газетчики, но и в карикатурах, и в песенках. На одной из карикатур изобразили будущего законодателя, вместо головы имеющего марку серебра, а под этим изображением написали двустишие Буало:

Проложат путь туда порою те, кто из премудростей ученья

Освоил лишь, хотя и назубок, одни законы умноженья.

Другая карикатура, носившая название «Аристократическая римлянка», имела в качестве подписи, а точнее, постамента, следующее четверостишие:

Во Франции всего превыше марка серебра.

Таланты и умы ненужными здесь признаны,

Ведь в добродетелях без денег нет добра:

Немало званных есть, но мало избранных.

Третьего ноября, желая придать себе популярности, Национальное собрание постановляет, что имущество духовенства передается в распоряжение нации. Любопытно, что еще 10 октября данный вопрос был поставлен епископом Отёнским, который, по словам Мишле, отваживается вступить на эту скользкую почву и своей хромой ногой делает первый шаг, заявляя, что духовенство является не таким собственником, как прочие собственники.

Достаточно любопытно и то, что указ, лишающий духовенство его имущества, помечен архиепископством.

В тот же день Национальное собрание принимает указ, что до тех пор, пока оно окончательно не определит устройство юридической власти, парламенты останутся распущенными на каникулы.