Какой-то человек приблизился к королеве; испугавшись, что он покушается на ее жизнь, король оттолкнул его, и тогда этот человек воскликнул с южным выговором:

— О, ничего не бойтесь, государь! Мы славные люди, однако мы не хотим, чтобы нас и дальше предавали; так что будьте добропорядочным гражданином и выгоните из дворца ваших попов!

Между тем дофин, почти задыхаясь, плакал и протягивал вперед руки, будто призывая на помощь. Все тот же исполин бросился к нему; королева закричала, думая, что этот человек покушается на жизнь наследника престола.

— Не бойтесь, — сказал исполин, поднимая ребенка над своей головой, — ему не причинят зла.

И действительно, он отнес его в Законодательное собрание и, поставив на секретарский стол, воскликнул:

— Я только что нес на своих руках сына моих господ! Да здравствует монсеньор дофин!

Прошло несколько минут, и королевская семья, пробившись сквозь плотную толпу в узком коридоре, который нужно было преодолеть, чтобы добраться до зала, вошла туда, охраняемая членами Законодательного собрания.

Королева, потерявшая было сына из виду, радостно вскричала, обнаружив его целым и невредимым.

Министров, королеву, принцессу Елизавету, г-жу де Ламбаль и дочь короля проводили к скамьям, которые в Законодательном собрании занимали члены кабинета министров; что же касается короля, то он поднялся к приготовленному ему креслу рядом с председателем.

Перед тем как сесть, король обвел несколько нерешительным взглядом трибуны Законодательного собрания и произнес:

— Господа, я пришел сюда, чтобы уберечь Францию от страшного преступления; я полагал, что мне и моей семье невозможно быть в большей безопасности, чем находясь среди представителей нации; я намерен провести с вами весь этот день.

Председателем в это время был Верньо.

— Государь, — произнес он в ответ, — члены Законодательного собрания поклялись умереть, защищая права народа и конституционную власть.

В этот момент поднялся один из депутатов.

— Господа, — сказал он, — вам известно, что статья конституции запрещает нам совещаться в присутствии короля.

Замечание было справедливым; после минутного совещания Законодательное собрание сумело обойти этот запрет. Оно предоставило королю ложу газеты «Стенограф», расположенную позади председателя, на уровне верхних рядов скамей, и отделенную от зала железной решеткой.

Король перешел туда вместе с семьей.

Выражение его лица по-прежнему было безразличным, бесстрастным, безжизненным.

Между тем, как только он сел, послышались грохот пушек и ружейная пальба.

Король вздрогнул, а в глазах королевы промелькнул проблеск надежды.

Стало быть, дворец подчинялся последним полученным приказам и еще не все было потеряно.

Он защищался, хотя ему уже нечего было защищать.

XXXII

Господин де Бомец. — Приказ остаться во дворце. — На г-на де Майи возложено командование обороной. — Разъяснение слова «марсельцы». — Ворота дворца открыты мятежникам. — Безрассудная отвага. — Два швейцарца. — Швейцарцев ловят на удочку. — Пистолетный выстрел. — «Пли!» — На поле боя остаются лежать четыреста человек. — Швейцарцы захватывают пушки. — По набережной подходит целая армия. — «Храбрые швейцарцы, вам надо идти в Законодательное собрание!» — Счастливый случай молниеносно пролетает мимо. — Отряды предместий Сент-Антуан и Сен-Марсо сходятся у Нового моста. — Подготовка к нападению. — Разговоры о предательстве. — Дворы захвачены. — Хладнокровие швейцарцев. — Нападающие поджигают солдатские казармы. — Дворяне спасаются бегством, а швейцарцы остаются. — Красивое и кровавое отступление.

Посмотрим теперь, что там происходило после ухода короля, что там происходит в данную минуту и что там будет происходить дальше.

Уход короля был бесповоротный; часть национальной гвардии покинула дворец, а часть присоединилась к швейцарцам.

В числе тех, кто остался, следует упомянуть почти всех гренадеров секции Дочерей Святого Фомы.

В тот момент, когда Рёдерер настойчиво склонял короля отправиться в Законодательное собрание, г-н фон Гибелин обратился к г-ну де Бомецу, присоединившемуся к Рёдереру, чтобы убедить короля, с вопросом:

— Стало быть, сударь, вы думаете спасти королю жизнь, препроводив его в Законодательное собрание?

— Если бы я думал, что его величество находится здесь в большей безопасности, нежели там, куда я хочу его препроводить, — ответил г-н де Бомец, — я встал бы в ваши ряды, чтобы умереть за него.

И тогда другой швейцарский офицер, г-н фон Бахман, печально покачал головой и сказал:

— Если король пойдет в Законодательное собрание, он погиб.

Но, невзирая на это предостережение, король покинул дворец, оставив позади примерно девятьсот швейцарцев, триста дворян и столько же оставшихся преданными ему национальных гвардейцев.

Однако все эти люди, чувствуя себя брошенными, искали какого-нибудь командира, какой-нибудь центр, ибо нуждались в голосе, который отдавал бы им приказы.

Подобно другим, капитан Дюрлер пребывал в этих поисках; поднимаясь по главной лестнице, он встретил на последней ее ступени маршала де Майи, который заявил, что король, уходя, оставил на него командование обороной дворца.

— Но коль скоро командовать обороной дворца поручено вам, каковы будут ваши приказы? — спросил его г-н Дюрлер.

— Не дать одолеть вас, — сказал маршал.

— Можете рассчитывать на это, — коротко ответил г-н Дюрлер.

И он отправился передать своим товарищам этот приказ, который был их смертным приговором.

И в самом деле, войско Сантера, то есть войско новой Коммуны, пришло в движение, и авангард мятежников, как г-н Рёдерер и говорил королю, уже находился на площади Карусель.

Когда гарнизон почувствовал, что он брошен и предоставлен самому себе, это оказало три совершенно различных воздействия на бойцов, а точнее, на отряды, которые составляли этот гарнизон.

Швейцарцы хладнокровно выстроились на своих постах с видом людей, которым надлежит исполнить свой долг.

Национальные гвардейцы, более шумные, вложили в свои приготовления больше шума и беспорядка, но одновременно такую же решимость.

Дворяне, зная, что для них речь идет о смертельном сражении, в лихорадочном упоении ждали минуты, когда они окажутся лицом к лицу с народом, своим старым врагом, этим борцом, на протяжении восьми веков постоянно терпевшим поражение и, тем не менее, постоянно набиравшим сил.

Беседуя с г-ном де Майи, г-н Дюрлер увидел, как привратник открывает марсельцам ворота и со всех ног убегает.

Скажем пару слов по поводу термина «марсельцы».

Десятого августа марсельцами называли всех федератов, однако это была ошибка: среди тех примерно трех тысяч федератов, которые ввязались в эту кровавую битву, насчитывалось не более пятисот марсельцев.

Это были пятьсот умевших умирать человек, которых Барбару просил у Ребекки и которых Ребекки ему послал.

Видя ворота открытыми, марсельцы вошли в них так, как входят те, кто долго ждал этого и кого подталкивают сзади сильные руки: они ввалились беспорядочной толпой, громко крича, окликая швейцарцев и поднимая шляпы на концах штыков и пик, и, не обращая внимания на две шеренги солдат, выстроившихся по обе стороны от них, не замечая ружей, сверкавших в окнах боковых солдатских казарм и в окнах дворца, бросились к вестибюлю, перед которым развернулась батарея из упоминавшихся нами пяти пушек.

Лишь у жерл этих пушек они остановились и, наконец, огляделись вокруг.

Весь вестибюль был заполнен швейцарцами, которые расположились на трех ярусах; кроме того, на каждом марше лестницы стояло еще по одному ряду швейцарцев, что давало возможность шести рядам стрелять одновременно.

Думать восставшим было уже поздновато.

Именно так всегда случается с этим славным французским народом, главная черта которого — всегда быть ребенком, иначе говоря существом то жестоким, то добрым, как все дети.