Конде, неужто будешь молодцом,

Сумев победу одержать

Над магистратом и купцом?

Заставишь мать свою сказать:

«Какой же старший сын мой злой:

Он вызвал младшего на бой!»

Но и мазаринисты, надо отдать им должное, не отставали по части сатир. В ходе этой странной войны было сочинено больше песенок, чем сделано пушечных выстрелов. На куплет против принца де Конде мазаринисты ответили куплетом против герцога Буйонского:

Наш храбрый герцог де Буйон,

Увы, подагрою страдает;

Хотя, как лев, отважен он,

Наш храбрый герцог де Буйон!

Но чтоб напасть на батальон

Ему силенок не хватает:

Наш храбрый герцог де Буйон

Увы, подагрою страдает.

Как видим, эпиграмма стала оружием, и, хотя наносимые ею раны и не были смертельными, они, тем не менее, оказывались весьма болезненными. Особенно страдали от них женщины, и любители всякого рода скандалов могут обратиться к собранию сатир и эпиграмм, которое было сделано для г-на де Морепа́ и имеет в своем составе не менее сорока четырех томов.

Между тем в Париж прибыл новый претендент на звание главнокомандующего: это был герцог де Бофор, который со времени своего бегства из Венсенского замка скитался по Вандомуа, а теперь явился, чтобы заявить об участии в мятеже. Он имел право на такое участие, и ему не было в этом отказано.

Его приезд наделал много шума в Париже, где, как мы знаем, его обожали. К тому же коадъютор подготовил этот приезд. Герцог де Бофор заранее отправил к нему на переговоры Монтрезора и предложил ему союз. Такой союз, естественно, должен был стать союзом лисицы с бульдогом: с одной стороны хитрость, с другой — сила. Коадъютор догадывался, что герцог Буйонский был для принца де Конти тем же, чем маршал де Ла Мот был для г-на де Лонгвиля и чем герцог д’Эльбёф был для самого себя; так что он подумал, что ему нужен собственный генерал, и выбрал на эту роль герцога де Бофора.

В день приезда Бофора коадъютор возил его по улицам Парижа, и это стало настоящим триумфом герцога. Коадъютор провозглашал его имя, показывал его народу и восхвалял его. На улицах Сен-Дени и Сен-Мартен возбуждение достигло высшей степени. Мужчины кричали «Да здравствует Бофор!», а женщины бросались целовать герцогу руки; неописуемый восторг проявляли в особенности рыночные торговки, и, когда герцог прибыл в их квартал, ему пришлось выйти из кареты и дать им возможность осыпать его поцелуями. Мало того, одна из этих торговок, имевшая необычайно красивую семнадцатилетнюю дочь, подвела ее к нему и заявила, что ее семейство сочло бы для себя величайшей честью, если бы он удостоил сделать ее матерью. Герцог де Бофор ответил этой услужливой матери, что ей нужно лишь привести вечером свою дочь к нему во дворец, и он сделает все возможное, чтобы исполнить ее желание. Мать так и поступила, и Рошфор, который рассказывает этот анекдот, уверяет, что и та, и другая вернулись на другой день домой весьма довольные.

Когда в Сен-Жермене стало известно об этой триумфальной встрече, герцога де Бофора назвали там в насмешку королем Рынка, и это прозвище за ним так и осталось.

Тем временем Париж наводнили принцы, приехавшие выступить против двора, и дворяне, желавшие служить под их началом. Парламент уже имел в числе своих защитников принца де Конти, герцога де Лонгвиля, герцога д’Эльбёфа, герцога Буйонского, герцога де Шеврёза, маршала де Ла Мот-Уданкура, герцога де Бриссака, герцога де Люина, маркиза де Витри, принца де Марсийяка, маркиза де Нуармутье, маркиза де Ла Буле, графа де Фиески, графа де Мора, маркиза де Лега, графа де Мата́, маркиза де Фоссёза, графа де Монтрезора, маркиза д’Алигра и юного прекрасного Танкреда де Рогана, которому по решению Парламента следовало именоваться просто Танкредом.

Трогательная история этого молодого человека составляет один из самых любопытных и поэтических эпизодов этой странной войны. Скажем о нем несколько слов.

Бабкой Танкреда де Рогана была Катрин де Партене Субиз, открытая врагиня Генриха IV, написавшая против него один из самых любопытных памфлетов того времени. Она ни за что на свете не хотела, чтобы ее сын был герцогом, и беспрестанно повторяла воинственный клич Роганов: «Королем быть не могу, принцем не соблаговолю, я — Роган!»

Однако, что бы она ни говорила и что бы ни делала, ее сын стал герцогом, и, что в те времена было куда унизительнее для знатной фамилии, он стал автором. Правда, сделавшись писателем, он оставался невеждой, как это и приличествовало знатному вельможе. В описании своего путешествия по Италии, изданном Людовиком Эльзевиром в Амстердаме в 1649 году, он приписывает «Пандекты» Цицерону, что заставило Таллемана де Рео сказать:

«Вот что значит не показывать свои сочинения какому-нибудь порядочному человеку!»

Герцог де Роган был женат на Маргарите де Бетюн-Сюлли. Вот она и стала матерью Танкреда. Герцогиня де Роган отличалась легкомысленным нравом; у нее было много любовников, в том числе г-н де Кандаль, которого она поссорила сначала с герцогом д’Эперноном, его отцом, а затем с Людовиком XIII и, в конце концов, сделала гугенотом. И потому он говорил:

— Верно, госпожа де Роган сглазила меня, коль скоро она поссорила меня с отцом, королем и Богом! Она тысячу раз была неверна мне, а между тем я не могу отказаться от нее!

Госпожа де Роган находилась вместе с г-ном де Кандалем в Венеции, когда она почувствовала себя беременной. Поскольку были все основания думать, что герцог де Роган не захочет признать ребенка, которого он по более чем понятным причинам не мог считать своим, герцогиня вернулась в Париж. Кандаль последовал за ней какое-то время спустя, и, когда г-жа де Роган родила мальчика, этот мальчик был крещен под именем Танкреда Лебона и отдан г-же Миле, повивальной бабке. Лебоном, имя которого дали ребенку, звали любимого камердинера г-на де Кандаля.

У г-жи де Роган была еще дочь, которая, пойдя по стопам матери, в двенадцать лет стала любовницей г-на де Рювиньи. Однажды горничная рассказала ей историю герцогини и то, как та родила Танкреда. Мадемуазель де Роган сообщает об этом своему любовнику. Рювиньи наводит справки и выясняет, что, рожденный в браке, ребенок, если ему когда-нибудь удастся доказать свое происхождение, имеет право на имя своего отца и его состояние. И тогда они договариваются похитить Танкреда и надежно упрятать его.

Ребенок находился в это время уже не в Париже, у повивальной бабки, а в Нормандии, недалеко от Код-бека, у некоего Ла Местери, отца дворецкого г-жи де Роган. Заговорщики делятся замыслом со своим общим другом Анри де Тайфером, сеньором де Барьером, который берется за его исполнение, отправляется в Нормандию, выламывает ночью дверь у Ла Местери, похищает у него ребенка, увозит его в Голландию и помещает там у своего брата, пехотного капитана на службе у Соединенных провинций; тот берет его к себе как дитя низкого происхождения и воспитывает из милосердия.

Прошло семь или восемь лет, и в течение этого времени мадемуазель де Роган вышла замуж за г-на де Шабо, принявшего имя Роган, которое иначе угасло бы в лице Генриха II, герцога де Рогана, убитого 13 апреля 1638 года в сражении при Рейнфельдене.

Поели смерти мужа г-жу де Роган охватило желание вывести бедного Танкреда из небытия, но она не знала, что с ним стало, и тщетно его искала. К счастью, г-жа де Шабо-Роган спросила однажды совета обо всем этом деле у г-на де Ту, того самого, что позднее был казнен вместе с Сен-Маром: она по-прежнему боялась, как бы Танкред не отыскался.