Однажды он увидел разукрашенного перьями всадника, предлагавшего обменяться пистолетными выстрелами во имя любви к дамам; а поскольку г-н де Бельгард был более всех любим ими, он решил, что этот вызов на поединок адресован ему, и, без промедления пустив в галоп низкорослого испанского коня по кличке Фрегуз, напал столь же ловко, сколь и отважно, на этого всадника, который, выстрелив в г-на де Бельгарда издалека, промахнулся. Однако тот, приблизившись к противнику, пулей перебил ему левую руку, после чего всадник показал спину и стал искать спасение в бегстве, отступая к ближайшему из своих эскадронов».

Поверить же в его недостаточную учтивость по отношению к дамам могла заставить стремительная карьера, которую его красота доставила ему при дворе Генриха III. Известно, что ответил один царедворец того времени, которого попрекнули в том, что он делает карьеру не так быстро, как Бельгард.

— Черт побери! — отвечал царедворец. — Не велика заслуга, что он идет вперед, ведь его, слава Богу, изрядно подталкивают сзади.

Но если при Генрихе III г-н де Бельгард имел репутацию недостаточно галантного кавалера, то при Генрихе IV он прославился чрезмерным интересом к женщинам, ведь он так открыто выставлял себя соперником Беарнца подле Габриель д’Эстре, что Генрих IV не осмелился дать г-ну де Вандому, сыну этой своей любовницы, имя Александр, опасаясь, как бы того не стали называть Александром Великим, ибо Бельгарда, занимавшего должность великого конюшего, называли господином Великим.

Известно, что в то самое время, когда Габриель д’Эстре, герцогиня де Бофор была отравлена, Генрих IV, вполне возможно, намеревался совершить безумство, женившись на ней, и это служило поводом для крайнего беспокойства его друзей. И потому как-то раз г-н де Прален, выказывавший себя одним из самых больших противников этого брака, предложил королю застигнуть Бельгарда врасплох в постели г-жи де Бофор. И в самом деле, однажды ночью, когда двор находился в Фонтенбло, г-н де Прален разбудил короля, заявив ему, что настало время убедиться в справедливости обвинения, выдвинутого против герцогини. Генрих IV молча пошел за г-ном де Праленом, преодолел вслед за ним длинный коридор, но, подойдя к дверям спальни г-жи де Бофор, воскликнул:

— О, право же, нет! Это слишком огорчит бедную герцогиню!

И, вернувшись к себе, он лег спать.

Несмотря на свои лета, герцог де Бельгард был чрезвычайно увлечен Анной Австрийской, когда во Францию прибыл герцог Бекингем и настолько привлек к себе взоры королевы, что она уже ни на кого больше не смотрела. По этому случаю Вуатюр посвятил бедному герцогу следующий куплет:

Увы, звезда Роже

Померкла в небе Лувра,

И знают все уже,

Что ей настал конец:

Затмил ее тот пастушок-наглец,

Что прибыл к нам на днях из Дувра.

Кардинал Ришелье сослал г-на де Бельгарда в Сен-Фаржо, где тому пришлось пробыть восемь или девять лет. После смерти кардинала он вернулся в Париж и умер там 13 июля 1646 года, в возрасте восьмидесяти трех лет.

Что же касается маршала де Бассомпьера, который был на тринадцать или четырнадцать лет моложе герцога де Бельгарда, то он являл собой совершенный образец дворянина XVI века. И потому он был для короля Генриха IV тем же, кем Люин был для Людовика XIII.

Франсуа де Бассомпьер родился в Лотарингии 12 апреля 1579 года. С его семьей связана довольно странная история, которая за версту отдает своим немецким происхождением. Вот она в том виде, в каком маршал сам рассказывает ее в своих «Мемуарах».

Жил-был некий граф д’Анжвиллер, который, вернувшись однажды с охоты, возымел вдруг желание войти в комнату, находившуюся над главным входом в замок и уже давно не отпиравшуюся. В ней он обнаружил женщину, возлежавшую на великолепной резной кровати, застланной тончайшими простынями. Женщина была необычайно красива, и, поскольку она спала или притворялась спящей, он лег подле нее.

Вероятно, прекрасная незнакомка рассчитывала на пробуждение того рода, какое устроил ей граф, ибо она вовсе не рассердилась на него и, поскольку все это случилось в понедельник, напротив, пообещала графу появляться в этот же день каждую неделю, посоветовав ему сохранять тайну и предупредив его, что, если кто-нибудь прознает об их любовных отношениях, он навсегда потеряет ее.

Эта любовная связь продолжалась пятнадцать лет, притом что дама, по-прежнему молодая и красивая, не состарилась, казалось, ни на один день; однако нет на земле прочного счастья, кончилось и счастье графа, как все кончается на этом свете.

Граф старательно хранил тайну своей любви, но графиня, вот уже пятнадцать лет замечавшая, что по понедельникам ее муж не ночует дома, решила, наконец, узнать, чем он занимается во время этих еженедельных отлучек; она проследила за ним, увидела, как он вошел в ту самую комнату, велела подобрать к двери ключ и, дождавшись следующего понедельника, в свой черед вошла в комнату и увидела графа в объятиях своей соперницы. Помня об уважении, которое жена должна проявлять к мужу, она не захотела будить графа, но, сняв с себя чепец, положила его в изножье постели и бесшумно удалилась.

Проснувшись утром и увидев чепец, фея — красавица, разумеется, была феей — громко вскрикнула, поскольку, раз ее собственный чепец по-прежнему лежал на стуле, рядом с изголовьем кровати, для нее стало очевидно, что кто-то входил в комнату во время их сна и, следовательно, ее тайна раскрыта. От этого крика проснулся и граф, который узнал чепец своей супруги.

И тогда бедная фея, обливаясь слезами, заявила ему, что все кончено и они не должны более видеться ни здесь, ни в другом месте, ибо по приговору судьбы ей следует держаться от него отныне на удалении более ста льё. Но, поскольку граф имел трех дочерей, она подарила ему три талисмана, которые были драгоценнее самого роскошного приданого, ибо каждый из этих талисманов сулил счастье той семье, которая будет им владеть, и, напротив, если кто-нибудь похитил бы один из этих даров, то с вором должны были случиться все несчастья, какие есть на земле.

Затем, обняв графа в последний раз, фея исчезла.

Тремя дарами, оставленными феей графу, были кубок, перстень и ложка.

Граф выдал всех трех своих дочерей замуж и каждой дал по талисману и по имению. Старшая вышла замуж за дворянина из рода Круа и получила кубок и имение Фенетранж; вторая — за дворянина из рода Зальмов и получила перстень и имение Финстинген; третья — за дворянина из рода Бассомпьеров и получила ложку и имение Анжвиллер. Три аббатства оставались хранителями трех даров феи, пока дети были несовершеннолетними: Нивель хранил талисман Круа, Ременкур — Зальмов, Эпиналь — Бассомпьеров.

Однажды г-н де Панж, лотарингский дворянин, знавший это предание и понимавший, какая сила связана с талисманом князя фон Зальма, во время сильной попойки похитил у него этот перстень и надел его на свой палец. И тогда сбылось предсказание феи. Господин де Панж, управлявший финансами герцога Лотарингского, имевший красивую жену и трех очаровательных дочерей, которые уже вышли замуж и любили своих мужей, и располагавший годовым доходом в сорок тысяч экю, по возвращении из Испании, куда он ездил просить в жены своему повелителю дочь короля Филиппа II, застал свое имение разоренным, дочерей — брошенных мужьями, а жену — забеременевшей от иезуита. Господин де Панж умер от горя, но перед смертью сознался в воровстве и отослал перстень его владельцу.

Маркиза д’Арве из рода Круа, показывая однажды кубок, уронила его, и он разбился вдребезги. Она подобрала осколки и, положив их в футляр, сказала:

— Раз уж я не могу иметь его целым, то сберегу хотя бы его осколки.

На следующий день, открыв футляр, она обнаружила кубок таким же неповрежденным, каким он был прежде.