Пребывая в окрестностях аббатства Авне, г-н де Реймс свел знакомство с Анной Гонзага Клевской, приехавшей повидать г-жу д’Авне, свою сестру, которая была старше ее всего на два года. Стоило г-ну де Гизу увидеть ее, как он, несмотря на свою новую и романтическую любовь, принялся ухаживать за ней.

К несчастью, в это время его отец, герцог Карл Лотарингский, присоединившийся к сторонникам Марии Медичи, которая незадолго до этого покинула Французское королевство, и безуспешно пытавшийся вызвать мятеж в Провансе, был вынужден удалиться в Италию, куда он вызвал трех своих сыновей: Жуанвиля, Жуайёза и нашего архиепископа, который, как и его дед Меченый, звался Генрихом Лотарингским.

Во время пребывания в Италии Генрих Лотарингский приобрел привычку к нравам этой страны и к ее языку, что принесло ему большую пользу впоследствии, во время завоевания им Неаполитанского королевства.

Но вскоре молодому прелату наскучила однообразная и скучная жизнь в изгнании. После нескольких лет пребывания в Тоскане он переехал в Германию, поступил на службу в войска императора и прославился в них такой отчаянной, а главное, такой рыцарской храбростью, что мальтийские рыцари родом из Прованса, задумавшие завоевать остров Сан-Доминго, выбрали Генриха Лотарингского своим предводителем. Молодой принц принял решение ехать, но, хотя он и был изгнанником, ему не хотелось ввязываться в подобное дело, не получив на то одобрения кардинала Ришелье; однако, испросив это одобрение, он получил отказ.

Между тем, поскольку два старших брата Генриха Лотарингского умерли, он стал хлопотать о позволении вернуться ко двору и добился своего. Молодой принц вновь появился в Париже и, став теперь единственным наследником имени Гизов, был решительно настроен совершить столько глупостей, что кардиналу впору было отнять у него должность архиепископа.

Господину де Гизу не составляло никакого труда исполнить подобный замысел, и мы видели, что еще до своего отъезда в Италию он уже был на нужном пути, так что ему следовало лишь снова взяться за то, на чем он остановился. Случай удивительно благоприятствовал ему, ибо, встретившись снова с принцессой Анной, он обнаружил, что она стала еще красивее, если только такое было возможно, и по-прежнему была расположена любить его. Ее сестра, бедная аббатиса монастыря Авне, умерла за два года до этого.

«Эти молодые люди, — говорит мадемуазель де Монпансье, — любили друг друга, словно в романах. Господин де Реймс, будучи архиепископом, уверил принцессу Анну, что, несомненно в силу особого церковного разрешения, он имеет право жениться; принцесса поверила ему или притворилась, что поверила, и один каноник из Реймса обвенчал их в часовне Неверского дворца».

Спустя некоторое время, когда в разговорах с принцессой Анной стали оспаривать законность этого странного брачного союза, она спросила у каноника, венчавшего их:

— Сударь, правда ведь, что господин де Гиз мой муж?

— По правде сказать, сударыня, — отвечал ей добряк, — я не готов в этом поклясться, но зато я могу поручиться, что все прошло так, как если бы он им им стал.

Тем временем подоспел заговор графа Суассонского. Наш архиепископ был слишком неугомонным по характеру, чтобы не воспользоваться этим случаем и не отправиться на поиски новых приключений, но после битвы при Ла-Марфе, в которой победитель погиб таким таинственным образом прямо в час своей победы, Генрих Лотарингский удалился в Седан, а из Седана переехал во Фландрию, где во второй раз поступил на службу в войска императора. Принцесса Анна тотчас переоделась в мужское платье и отправилась в путь, намереваясь присоединиться к своему возлюбленному, но, подъехав к границе, узнала, что наш архиепископ заключил второй брак, женившись на Онорине ван Глим, дочери Годфрида, графа ван Гримбергена, вдове Альберта Максимилиана де Энена, графа де Буссю.

Принцесса Анна тотчас вернулась в Париж.

Что же касается новобрачного, объявленного в 1641 году виновным в оскорблении величества, то он спокойно дождался смерти кардинала Ришелье и Людовика XIII. Вслед за тем королева Анна Австрийская приказала восстановить герцога де Гиза во всех его правах и уведомить его, что он может вернуться во Францию. Генрих Лотарингский не заставил повторять ему это известие, однако никому не сообщил о столь приятной новости и, не предупредив графиню де Буссю, как в свое время не предупредил принцессу Анну, в одно прекрасное утро уехал из Брюсселя, хотя и проявил внимание к супруге, оставив ей письмо, в котором говорилось, что «он желал избавить ее от тягостного прощания, но, как только ему удастся устроить в Париже достойный ее дом, он напишет ей и пригласит ее приехать к нему». Спустя короткое время графиня де Буссю получила вместо ожидавшегося ею письма совсем иное, которым Генрих Лотарингский уведомлял ее, что сам он вполне искренне считал себя женатым на ней, но по возвращении в Париж то и дело слышал от многих ученейших богословов заверения, что она не является его женой, и в итоге был вынужден им поверить.

Господин де Гиз приехал в Париж в тот самый момент, когда происходила ссора г-жи де Монбазон с г-жой де Лонгвиль, и, как мы видели, принял сторону г-жи де Монбазон, став вскоре ее любовником. Вот тогда-то герцог Энгиенский и позволил графу Морису де Колиньи вызвать герцога де Гиза на дуэль.

Колиньи взял в секунданты д’Эстрада, ставшего впоследствии маршалом Франции, и поручил ему отправиться с вызовом к герцогу де Гизу.

Однако д’Эстрад, который был родственником Колиньи и сожалел, что ему предстоит увидеть, как тот, едва оправившись после долгой болезни, будет участвовать в поединке, сказал ему:

— Но ведь герцог де Гиз никак не замешан в оскорблении, нанесенном г-жой де Монбазон герцогине де Лонгвиль, и если он подтвердит мне это, то, на мой взгляд, вы должны будете счесть себя удовлетворенным.

— Дело вовсе не в том, — отвечал Колиньи. — Я дал слово госпоже де Лонгвиль; так что иди и скажи герцогу, что я хочу драться с ним на Королевской площади.

Герцог де Гиз принял вызов, и поединок состоялся несколько дней спустя. Госпожа де Лонгвиль тайно приехала к старой герцогине де Роган, дом которой окнами выходил на эту площадь, и наблюдала за дуэлью, стоя у одного из этих окон.

Четыре противника сошлись на середине Королевской площади — двое явились с одной стороны и двое — с другой; секундантом Колиньи был д’Эстрад, секундантом герцога де Гиза выступал Бридьё.

— Сударь, — произнес герцог де Гиз, подойдя к Колиньи, — сегодня нам предстоит разрешить старый спор между двумя нашими семьями и показать, какое существует различие между кровью Гизов и кровью Колиньи.

При этих словах каждый из противников взял в руку шпагу. После нескольких выпадов Колиньи, раненный одним ударом в плечо и грудь, упал. Герцог де Гиз тотчас приставил к его горлу шпагу и потребовал, чтобы он сдался. Колиньи протянул ему свою шпагу. Тем временем д’Эстрад, со своей стороны, вывел из строя Бридьё. Через несколько месяцев, уже было пойдя на поправку, Колиньи умер вследствие полученного ранения. Судьбой было предопределено, что семья Гизов всегда должна нести гибель семье Колиньи.

Вследствие этого поражения своего поборника г-жа де Лонгвиль утратила все выгоды победы, одержанной ею вначале над г-жой де Монбазон, и о ней сочинили куплет, который распевали на улицах Парижа и который ее брат, герцог Энгиенский, мог слышать перед своим возвращением в армию:

Мадам Лонгвиль,

Утрите ваши глазки,

Смерть Колиньи не более, чем сказки.

На свете хочет он еще пожить,

За что его отнюдь нельзя корить:

Уж для того он жить желает вечно,

Чтоб вашим быть любовником, конечно!