Письма не оставляли никакого сомнения по поводу характера отношений, существовавших между той особой, которая написала эти письма, и той, которой они были адресованы; однако, как уже было сказано, они не были подписаны. Госпожа де Монбазон сочла, что будет не противно честности приписать их г-же де Лонгвиль, с которой она состояла в большой вражде, и принялась уверять, что они выпали из кармана Колиньи, ухаживавшего за г-жой де Лонгвиль.
Госпожа Лонгвиль, уже упоминавшаяся нами, но впервые выведенная нами на сцену, это та самая Анна Женевьева де Бурбон, которая, как и герцог Энгиенский, ее брат, родилась в донжоне Венсенского замка во время тюремного заключения принца де Конде и, идя по стопам своей матери, Шарлотты де Монморанси, слыла одной из самых красивых и самых умных женщин своего времени. Ее дом был местом встреч самых образованных людей Франции. Это удостоверяет в своих письмах Вуатюр.
Тем не менее, несмотря на все возможности быть счастливой, несмотря на богатство, знатность, красоту, ум и постоянную лесть в ее адрес, герцогиня де Лонгвиль была несчастна, так как отец, принц де Конде, заставил ее выйти замуж за старика, который, по странной игре случая, был безумно влюблен в г-жу де Монбазон, что еще более усиливало вражду между двумя этими соперницами.
Несмотря на окружавшее ее всеобщее поклонение, которым она была обязана, как говорят мемуары того времени, прежде всего своим бирюзовым глазам, г-жа де Лонгвиль слыла весьма благонравной. Поэтому обвинение, выдвинутое г-жой де Монбазон, произвело много шума, а так как спорное благонравие и неоспоримая красота г-жи де Лонгвиль доставили ей много врагов и завистников, то как раз те самые люди, что менее всего были убеждены в ее вине, громче всех повторяли эту ложь и дальше всех ее распространяли.
Наконец, позже всех, как это обычно и бывает с главным заинтересованным лицом, г-жа де Лонгвиль узнала, что о ней толкуют. Черпая силы в своей невиновности и пребывая в убеждении, что скандал уляжется сам собой, она никак не стала отвечать на эту ложь. Однако принцесса де Конде, ее мать, гордая и высокомерная, превратила это событие в дело государственной важности и вся в слезах бросилась к королеве, обвиняя г-жу де Монбазон в клевете на дочь и требуя привлечь ее к суду за оскорбление принцессы крови.
Королева имела много причин быть на стороне принцессы де Конде: она ненавидела г-жу де Монбазон и уже начала терять терпение из-за требований герцога де Бофора, ее любовника; к тому же кардинал изо дня в день все более настраивал ее против партии Кичливых, чьей главой был герцог де Бофор. С другой стороны, г-жа де Лонгвиль была сестрой победителя в битве при Рокруа: королева нуждалась в голосе принца де Конде и шпаге его сына, и она пообещала принцессе де Конде публичное извинение со стороны г-жи де Монбазон, что послужит той уроком.
Но это было еще не все. Поскольку г-жа де Лонгвиль, находившаяся тогда в начале беременности, удалилась, чтобы дать успокоиться всем этим слухам, в одно из своих поместий, называвшееся Ла-Барр и располагавшееся в нескольких льё от Парижа, королева, желая открыто изъявить ей сочувствие, решила приехать к ней с визитом и во время этого визита повторила обещание, уже данное ею принцессе де Конде, добиться прилюдного извинения со стороны клеветницы.
Весь двор, ожидавший лишь повода, чтобы встать на сторону кардинала Мазарини или присоединиться к его противникам, воспользовался этим случаем, каким бы ничтожным он ни был, и разделился на два лагеря. Женщины стояли за принцессу де Конде и ее дочь, мужчины — за г-жу де Монбазон, и в тот самый самый день, когда королева посетила г-жу де Лонгвиль, г-жа де Монбазон, в противовес ей, приняла у себя с визитом четырнадцать принцев.
Между тем королева сдержала свое слово: она приказала г-же де Монбазон принести извинения г-же де Лонгвиль; однако составление такого извинения было нелегким делом. Госпожа де Мотвиль подробнейшим образом рассказывает в своих записках о волнении, царившем в тот вечер, когда это извинение сочиняли. Кардинал написал его собственноручно и потом не раз говорил, что заключение знаменитого мирного договора в Кераско далось ему с меньшим трудом. Каждое слово в нем оспаривала сама королева в пользу г-жи де Лонгвиль и г-жа де Шеврёз в пользу г-жи де Монбазон. Наконец, извинение было написано.
Однако составить формулу извинения было недостаточно: когда его прочитали г-же де Монбазон, она наотрез отказалась его произнести; и лишь после приказания королевы ей пришлось подчиниться. Мазарини тем временем смеялся исподтишка, видя, как в этой борьбе за частные интересы его враги губят себя, и мнимый посредник не упускал случая уронить их еще более в глазах королевы.
Несмотря на категорический приказ Анны Австрийской, переговоры длились еще несколько дней; наконец, было решено, что принцесса де Конде устроит большой вечерний прием, на котором будет присутствовать весь двор, что туда явится г-жа де Монбазон со всеми своими друзьями и подругами и там будет произнесено извинение.
И в самом деле, в назначенный час г-жа де Монбазон, чрезвычайно нарядная, поступью королевы вошла к принцессе де Конде, которая стояла в ожидании ее, но не сделала ни шагу навстречу ей, чтобы все видели, что г-жу де Монбазон заставили так поступить, и что извинение, которое она должна произнести, есть извинение вынужденное. Подойдя к принцессе де Конде, г-жа де Монбазон развернула листок бумаги, прикрепленный к вееру, и прочитала следующее:
«Сударыня! Я явилась сюда для того, чтобы публично заверить Вас, что я совершенно невиновна в том зловредстве, в котором меня хотят обвинить. Ни один порядочный человек не может пойти на подобную клевету. Если бы я совершила проступок такого рода, то подверглась бы наказанию, которое наложила бы на меня королева; я никогда не показалась бы в свете и попросила бы у Вас прощения. Прошу Вас верить, что я всегда буду выказывать Вам должное уважение и всегда буду иметь высокое мнение о добропорядочности и достоинстве г-жи де Лонгвиль».
В ответ принцесса де Конде произнесла:
— Сударыня, я охотно верю данному вами ручательству, что вы не принимали никакого участия в клевете, которая так широко распространилась. Я слишком уважаю данное мне королевой повеление и потому не могу иметь ни малейшего сомнения по этому предмету.[22]
Удовлетворение было дано, но, как видим, не вполне удовлетворительным образом. Поэтому в тот же вечер принцесса де Конде попросила у королевы позволения не бывать более там, где будет герцогиня де Монбазон, на что королева без труда дала согласие. Однако исполнить такое намерение было нелегко, поскольку две эти дамы, которые не должны были впредь встречаться, принадлежали к двум самым знатным домам Франции и поневоле могли сталкиваться друг с другом почти каждый день. И действительно, уже вскоре последовало новое столкновение, и вот по какому случаю.
Госпожа де Шеврёз пригласила королеву на ужин, который она давала в ее честь в саду Ренара, расположенном в конце сада Тюильри. Анна Австрийская хотела привести с собой принцессу де Конде, пребывая в убеждении, что после всего случившегося и после внушения, сделанного ею г-же де Монбазон, г-жа де Шеврёз не осмелится посадить свою мачеху за тот же стол, за которым будет сидеть королева. Принцесса де Конде отказывалась, догадываясь о том, что может там случиться; однако, поддавшись настояниям королевы, она уступила и отправилась в сад Ренара, сопровождая ее величество.
Первой особой, которую увидела Анна Австрийская, придя туда, была г-жа де Монбазон, облаченная в парадное платье и намеревавшаяся исполнять роль радушной хозяйки. Тогда принцесса де Конде попросила королеву позволить ей удалиться без шума, чтобы не нарушить веселье, но королева не согласилась на это и сказала принцессе, что поскольку та пришла сюда по ее приглашению, то ей и надо все уладить. И в самом деле, Анна Австрийская решила, что она нашла приемлемый выход, велев передать г-же де Монбазон, что, не желая наносить ей оскорбления, во всеуслышание приказав удалиться, она советует ей притворно упасть в обморок и под предлогом недомогания покинуть праздник; но, вне всякого сомнения, терпения г-жи де Монбазон хватило только на первое подчинение, и она отказалась подчиниться призыву королевы. Тогда принцесса де Конде вновь настойчиво попросила у королевы позволения удалиться, но Анна Австрийская, оскорбленная ослушанием г-жи де Монбазон, не пожелала, чтобы принцесса уходила одна, и, отказавшись от предложенного угощения, вернулась вместе с ней в Лувр. На следующий день г-жа де Монбазон получила приказ покинуть двор и удалиться в один из своих загородных домов; на этот раз она подчинилась без всяких возражений.
