Ришелье, желая остановить карьеру Сен-Мара в самом ее начале, поспешил приехать в Лувр и выразил королю свое неудовольствие. Людовик XIII настоятельно просил Сен-Мара никому не говорить об этом назначении, так что о нем знали только сам фаворит и Ла Шене. Сен-Мар клялся всеми богами, что он никому ничего не говорил, и обвинял Ла Шене, требуя уволить его. В то время король ни в чем не отказывал своему фавориту. Ла Шене с позором прогнали, и он отправился жаловаться кардиналу, получившему теперь возможность оценить масштабы власти, которую уже успел захватить новый фаворит.
Если наши читатели желают знать, посредством какого угождения королю Сен-Мар добился такой власти, пусть они почитают удивительные и скандальные рассказики Таллемана де Рео.
Так что Людовик XIII ревновал Сен-Мара так, как никогда не ревновал ни одну из своих любовниц; он устраивал ему страшные сцены по поводу Марион Делорм, в которую красивый и элегантный молодой человек был прежде влюблен, и по поводу мадемуазель де Шемро, которую он еще любил.
Все это делало Сен-Мара весьма странным фаворитом, вечно ссорившимся со своим господином, ибо, за исключением кардинала, Сен-Мар любил все то, что ненавидел Людовик XIII, и ненавидел все то, что он любил.
Между тем представление трагедии «Мирам», как нетрудно понять, отнюдь не сблизило королеву и кардинала. Набрав силу благодаря рождению двух детей, она побуждала герцога Орлеанского, этого вечного заговорщика и вечного предателя своих сообщников, попытаться еще раз предпринять что-нибудь против Ришелье. В итоге, давно уже подстрекаемый Фонтраем и опьяненный фавором короля, г-н де Сен-Мар оказался совершенно готов к тому, чтобы стать главой заговора, в который, как полагал господин Главный, не прочь будет вступить и сам Людовик XIII.
В то время усиливалась война с Испанией. Каталония была вполне настроена стать частью Франции, и Ришелье, отвечая некоему Лавалле, приехавшему от имени г-на де Ла Мот-Уданкура, чтобы предъявить кардиналу доказательство обширных связей Ла Мот-Уданкура в Арагоне и Валенсии, заявил:
— Передайте господину де Ла Мот-Уданкуру, что не пройдет и трех месяцев, как я привезу в Испанию короля собственной персоной.
Вследствие этого обещания, которое он действительно намеревался исполнить, кардинал вызвал к себе в августе 1641 года адмирала де Врезе, приказал ему в спешном порядке вооружить корабли, находившиеся в порту Бреста, и, проведя их через Гибралтарский пролив, встать перед Барселоной, тогда как король двинется в это время сухим путем на Перпиньян. А так как Ришелье мысленно назначил эту экспедицию на конец января 1642 года, то адмиралу нельзя было терять время, и он обещал в течение недели выехать из Парижа.
Получив приказы кардинала, адмирал де Брезе, тем не менее, должен был после этого получить и приказы короля. Так что он явился к его величеству и, поскольку его звание давало ему право входить в покои короля, тотчас был к нему впущен.
Король стоял в оконной нише и беседовал с г-ном де Сен-Маром, причем так горячо, что ни тот, ни другой не заметили присутствия г-на де Брезе. Так что он, почти против своей воли, получил возможность услышать часть их разговора. Сен-Мар обрушивался на кардинала, упрекал его в самых страшных преступлениях, в то время как король, казалось, не очень-то вставал на сторону своего министра.
Брезе не знал, что делать, но его добрый дух дал ему подсказку: адмирал бесшумно попятился, затаив дыхание, и, оставшись незамеченным, вышел из комнаты.
Брезе был одним из самых преданных кардиналу людей, но он был также и порядочным человеком. Что ему было делать? Донести на Сен-Мара его высокопреосвященству означало стать шпионом, а сохранить в тайне услышанный разговор означало стать неверным другом. И тогда он решил воспользоваться первой же возможностью затеять ссору с Сен-Маром и попытаться убить его на дуэли, что положило бы конец всем сомнениям. Однако случаю было угодно, чтобы в продолжение четырех или пяти дней адмирал ни разу не встретился с главным шталмейстером. Наконец на шестой день, когда Сен-Мар сопровождал короля на охоте, Брезе настиг его одного и в подходящем месте. Так что он уже намеревался бросить ему под каким-нибудь предлогом вызов, который господин Главный, будучи храбрым, непременно бы принял, как вдруг рядом появилась какая-то собака. Брезе подумал, что вслед за этой собакой может прибежать вся свора, а вслед за сворой могут появиться и охотники; так что он пришпорил лошадь и удалился, решив перенести дуэль на какое-нибудь другое время.
В течение двух последующих дней Брезе безуспешно искал случая встретиться с Сен-Маром. Недельный срок, о котором он просил, закончился, и следовало уезжать в Брест. Кардинал, встретившись с ним снова, напомнил ему об отданном приказе. Брезе попросил отсрочки еще на два дня, чтобы подготовиться к отъезду; наконец, прошли и эти два дня, и молодой человек, видя, что кардинал стал неприветлив с ним, и не зная, как ему теперь быть, отправился к г-ну де Нуайе и все ему рассказал.
— Хорошо, — сказал г-н де Нуайе, — не уезжайте пока ни сегодня, ни завтра.
— А если господин кардинал рассердится на то, что я ему не повинуюсь? — спросил адмирал.
— Если монсеньор кардинал рассердится, — ответил г-н де Нуайе, — я беру это на себя.
Полагаясь на это ручательство, г-н де Брезе остался. На другой день, встретившись с ним, кардинал очень ласково улыбнулся ему и произнес:
— Вы правильно сделали, господин адмирал, что взяли отсрочку на два дня, и я признателен вам за то, что вы остались; теперь вы можете возвращаться в Брест, и будьте спокойны, я не забываю ни моих друзей, ни моих врагов!
Господин де Брезе уехал, а кардинал, держась настороже, приказал еще внимательнее следить за Сен-Маром, великий фавор которого начал серьезно его беспокоить.
Между тем заговор шел своим чередом. Фонтрай, переодевшись капуцином, отправился в Испанию, чтобы лично доставить испанскому королю договор, к которому присоединились Гастон Орлеанский, королева, герцог Буйонский и Сен-Мар. Фаворит, еще более высокомерный и еще более дерзкий, чем когда-либо прежде, полагал свой фавор неуязвимым, как вдруг однажды заметил, что фавор этот сильно пошатнулся. Вот как это случилось.
Абраам Фабер, тот самый, что впоследствии стал маршалом Франции, в то время был капитаном гвардейцев, и король благоволил к нему. Уверяют даже, будто однажды Людовик XIII, к которому по временам возвращалась его юношеская ненависть и который помнил, каким быстрым образом он избавился от маршала д’Анкра, признался Фаберу в намерении убить кардинала и дал понять, что исполнить этот замысел будет поручено ему. Фабер, по слухам, покачал головой и ответил:
— Государь, я не господин де Витри.
— И кто же вы тогда? — спросил король.
— Государь, я Абраам Фабер, ваш слуга на все, кроме убийства.
— Хорошо, — ответил Людовик XIII, — я хотел испытать вас, Фабер; я вижу, что вы порядочный человек, и благодарю вас за это: порядочные люди с каждым днем встречаются все реже.
Так вот, Фабер, никогда не замечавший, чтобы данный им ответ, при всей его смелости, каким-либо образом повредил благоволению к нему короля, вел однажды в присутствии его величества разговор об осадах и битвах. Сен-Мар, который, будучи молод, храбр и самонадеян, ни в чем никогда не сомневался, стал по многим вопросам перечить Фаберу. Этот спор гордыни со знанием дела надоел королю, и он воскликнул:
— Черт побери, господин Главный, вы неправы! Вы еще толком ничего не видели, а хотите переспорить многоопытного человека.
— Государь, — отвечал Сен-Мар, с удивлением ощущая себя атакованным с той самой стороны, откуда, напротив, он надеялся получить поддержку, — на свете есть много вещей, в которых при наличии здравого смысла и образования можно смыслить, даже не видев их.
С этими словами, отвесив легкий поклон королю, Сен-Мар удалился, но, уходя, он прошел мимо Фабера и сказал ему:
— Благодарю вас, господин Фабер; я не забуду того, чем вам обязан.
