Генуя, подобно Венеции, своей сестре и сопернице, чрезвычайно ослабела; она уже произвела на свет всех великих людей, она уже совершила все свои великие деяния, и вскоре мы увидим, как наследник Андреа Дориа явится в Версаль просить прощения за то, что он продавал порох и пушечные ядра алжирцам.
Савойя, раздираемая междоусобной войной, вообще не шла в счет; к тому же партия, имевшая в ней преобладающее влияние, вся целиком была на стороне Франции.
Швейцария была всего лишь естественной границей между Францией и Италией, каковой она остается еще и сегодня; она продавала своих солдат государям, которые были в состоянии их покупать, и была известна продажной храбростью, славу которой ее сыны поддержали 10 августа и 29 июля.
Таково было состояние Европы. Посмотрим теперь, каково было состояние Франции.
Франция не занимала еще заметного положения между европейскими государствами. Генрих IV, когда его убили, был, вероятно, на пути к тому, чтобы сделать ее первой европейской державой, и кинжал Равальяка поставил это под вопрос. Ришелье заставил относиться к ней с уважением, но, за исключением Руссильона и Каталонии, он незначительно расширил ее владения. Он одержал победу над имперцами в битве при Авене, но потерпел поражение от испанцев в битве при Корби, и неприятельский авангард дошел до Понтуаза. У нас было не более восьмидесяти тысяч войска, а флот, которого при Генрихе III и Генрихе IV не было вообще, лишь начал зарождаться при Ришелье. Людовик XIII имел только сорок пять миллионов годового дохода, то есть примерно сто миллионов нынешними деньгами, чтобы оплачивать все государственные расходы, и со времен осады Меца, предпринятой Карлом V, никто не видел пятидесяти тысяч солдат, собранных под начальством одного полководца и в одном месте.
Но кардинал, видевший свою главную задачу в том, чтобы сделать Францию грозной в глазах внешнего мира и обезглавить бунты внутри страны, погубив княжеские и аристократические семьи, которые, хотя по ним и прошлась коса Людовика XI, пустили новые побеги и разжигали постоянные междоусобные войны, лихорадившие после царствования Генриха II государство, не имел времени думать о делах второстепенных, которые служат если и не величию народа, то, по крайней мере, благополучию и безопасности граждан. Главные дороги, заброшенные государством, были едва проезжими и наводнены разбойниками; улицы Парижа, узкие, плохо замощенные, покрытые грязью и заваленные нечистотами, с десяти часов вечера становились владением жуликов, воров и убийц, которым ничуть не мешали одинокие фонари, скупо расставленные по городу, и которых во время их вылазок никоим образом не беспокоили те сорок пять плохо оплачиваемых солдат, что составляли ночную стражу Парижа.
Общее умонастроение заключалось в желании бунтовать. Бунтовали принцы крови, бунтовали знатные вельможи, и скоро мы увидим взбунтовавшийся Парламент. Дух жестокого рыцарства, наделенного, однако, красочностью, охватил дворянство, всегда готовое схватиться за шпагу и из каждой отдельной дуэли устраивавшее сражение между четырьмя, шестью, а то и восьмью человеками. Такие сражения, несмотря на королевские указы, происходили повсюду: на Королевской площади, напротив монастыря Босоногих кармелитов, позади монастыря Картезианцев, на лугу Пре-о-Клер. Но Ришелье уже все коренным образом изменил в этих делах. Находясь на стыке эпохи Генриха IV и эпохи Людовика XIV и видя конец одной и начало другой, Ришелье, подобно Тарквинию Гордому, сбивал чересчур высокие головы; так что ко времени, к которому мы подошли, в качестве образчиков ушедшей эпохи оставались только герцог Ангулемский, граф де Бассомпьер и г-н де Бельгард; да и то, г-н де Бассомпьер еще не вышел из Бастилии, а герцог Ангулемский, проведя там лет пять в годы регентства Марии Медичи, чуть было не вернулся туда в годы правления кардинала.
Что же касается степени просвещенности, которой достигли суды, и степени подчиненности, в которую они впали, то представление об этом дают два судебных процесса — суд над Галигаи, сожженной как колдунья в 1617 году, и суд над Юрбеном Грандье, сожженным как колдун в 1634-м.
В области литературы Франции тоже отставала. Италия проложила человеческому разуму блистательный путь: один за другим появились Данте, Петрарка, Ариосто и Тассо; Спенсер, Сидни и Шекспир следовали по их стопам в Англии; Гильен де Кастро, Лопе де Вега и Кальдерон — не говоря уж об авторе или авторах «Роман-серо», этой кастильской «Илиады», — расцвели и процветали в Испании, в то время как Малерб и Монтень лишь придавали форму языку, которым затем стал говорить Корнель. Но, хотя и надолго задержавшись с расцветом, французская проза и поэзия уже скоро должны были ярко заблистать. Корнелю, которого мы уже упомянули и который в это время поставил на сцене три своих шедевра, «Сида», «Цинну» и «Полиевкта», было тогда тридцать два года, Ротру — двадцать девять, Бенсераду — двадцать шесть, Мольеру — девятнадцать, Лафонтену — семнадцать, Паскалю — пятнадцать, Боссюэ — одиннадцать, Лабрюйеру — шесть, а Расин вот-вот должен был родиться.
Наконец, мадемуазель де Скюдери, которая подготавливала влияние женщин на современное общество, был тридцать один год, а Нинон и г-жа де Севинье, которым предстояло завершить ее дело, только что достигли: первая — двадцати одного года, вторая — двенадцати лет.
VI. 1639–1643
Рождение герцога Анжуйского. — Любопытные замечания, касающиеся сентября. — Фавор Сен-Мара. — Французская академия. — «Мирам». — Первое представление этой трагедии. — Фонтрай. — Ла Шене. — Господин Главный. — Анекдоты о Сен-Маре. — Фабер. — Страшный заговор. — Отъезд короля на юг Франции. — Болезнь кардинала. — Кардинал уничтожает заговорщиков. — Последние минуты Ришелье. — Два суждения об этом министре.
Наиболее заметными событиями, случившимися в первые два-три года жизни Людовика XIV были: кончина отца Жозефа, которого в начале этого повествования мы застали уже больным, все возраставший фавор г-на де Сен-Мара, пришедший на смену фавора мадемуазель де Отфор, и, наконец, новые роды королевы, которая произвела на свет второго сына, названного герцогом Анжуйским и родившегося 21 сентября.
В связи с этим последним обстоятельством многие отмечали особенное воздействие, какое сентябрь оказывал на ту эпоху. Кардинал родился 9 сентября 1585 года, король родился 27 сентября 1600 года, королева родилась 22 сентября 1601 года, дофин родился 5 сентября 1638 года, герцог Анжуйский родился 21 сентября 1640 года, и, наконец, тот самый месяц, который видел рождение Людовика XIV, видел и его кончину в 1715 году.
По этому случаю ученые провели новые изыскания и обнаружили, что и сотворение мира произошло в сентябре; это весьма польстило Людовику XIII и стало для него порукой грядущего процветания королевства.
Между тем, хотя королева никоим образом не восстановила своего прежнего влияния, их отношения с королем стали намного лучше, тогда как, напротив, гнет со стороны кардинала, ощущаемый Людовиком XIII с каждым днем все больше и больше, король воспринимал с глухой ненавистью, которую Ришелье с его проницательностью не мог не заметить. К тому же все, кто окружал короля, были сторонниками его высокопреосвященства: слуги, камергеры и фавориты. Во всем этом многочисленном придворном штате только трое твердо стояли на другой стороне: г-н де Тревиль и г-н дез Эссар выступали за короля, а Гито — за королеву.
Людовик XIII снова сблизился с мадемуазель де Отфор, а эта связь, при всей своей целомудренности, могла иметь пагубные последствия для кардинала, поскольку королева питала к своей фрейлине искреннюю дружбу. Ришелье удалил мадемуазель де Отфор от короля, как прежде удалил от него мадемуазель де Лафайет, и продвинул на ее место молодого человека, на которого он мог рассчитывать. Людовик XIII, как всегда, примирился с этим, ибо ему было не так уж важно, фаворит у него будет или фаворитка, хотя, по всей вероятности, его любовные отношения с фаворитами были менее невинными, чем с фаворитками.
