Как нетрудно предположить, все с нетерпением ожидали итога этих наблюдений; но, когда стало ясно, что Кампанелла не только не появляется снова при дворе, но и не подает о себе никаких вестей, королева начала терять терпение и сама послала за астрологом. Кампанелла вернулся, но заявил, что проделанный им осмотр дофина оказался недостаточно полным; он снова велел раздеть ребенка, осмотрел его во второй раз и впал в глубокое раздумье. Наконец, когда его стал торопить кардинал, он изложил на латинском языке следующее пророчество:

— Этот ребенок будет сластолюбив, как Генрих Четвертый, и чрезвычайно горд; он будет править долго и многотрудно, хотя и в определенной степени счастливо; однако кончина его окажется бедственной и повлечет за собой великую смуту в религии и в королевстве.

В то же самое время еще одно предсказание было составлено астрологом другого рода. Несколько дней спустя после рождения маленького принца шведский посол Гроций писал графу Оксеншерне:

«Дофину уже трижды меняли кормилиц, ибо он не только иссушает у них грудь, но еще и терзает ее. Да остерегутся соседи Франции столь преждевременной алчности!»

Двадцать восьмого июля следующего года авиньонский вице-легат Сфорца, чрезвычайный папский нунций, на аудиенции в Сен-Жермене поднес королеве освященные пеленки, которые его святейшество имел обыкновение посылать первенцам французских королей в знак того, что он признает этих принцев старшими сыновьями Церкви. Помимо этого, вице-легат благословил от имени его святейшества дофина и августейшую мать.

Эти пеленки, ослепительно блиставшие золотым и серебряным шитьем, были уложены в два обтянутых красным бархатом ларца, которые открыли в присутствии короля и королевы.^[9]

Ну а теперь бросим взгляд вокруг, рядом с собой и вдаль, на Францию и на Европу, и посмотрим, какие государи царствовали в то время и какие люди родились тогда или вот-вот должны были родиться, чтобы споспешествовать славе этого ребенка, который при рождении получил имя Богоданный и которому предстояло спустя тридцать лет заслужить или, по крайней мере, получить имя Людовика Великого.

Начнем с различных государств Европы.

В Австрии царствовал Фердинанд III. Родившийся в 1608 году, в один год с Гастоном Орлеанским, ставший королем Венгрии в 1625 году, королем Богемии — в 1627-м, королем римлян — в 1636-м и, наконец, избранный императором в 1637-м, он имел в своей власти самую большую и самую могущественную державу на свете. В одной только Германии его признавали своим властителем шестьдесят имперских городов, шестьдесят светских государей, сорок духовных князей и девять курфюрстов, среди которых было три или четыре короля. Сверх того, не считая Испании, которая была скорее его рабой, чем его союзницей, он владел Нидерландами, Миланским герцогством, Неаполитанским королевством, Богемией и Венгрией.

Таким образом, со времен Карла V баланс сил в Европе был на стороне Австрии, не имевшей никакого противовеса в политике.

Вот на эту могущественную державу и нападал с таким упорством кардинал Ришелье, не причинивший ей, тем не менее, всего того вреда, какой он мог бы ей причинить, если бы забота о собственной безопасности постоянно не отвлекала его от политических дел.

После Империи в порядке важности государств шла Испания, которой управляла старшая ветвь Австрийского дома, Испания, которую Карл V поднял до положения великой нации, а Филипп II поддержал на той высоте, на какую ее поставил его отец; Испания, короли которой, благодаря рудникам Мексики и Потоси, похвалялись, что они достаточно богаты, чтобы купить весь остальной мир, и добавляли, что они не делают этого, ибо достаточно сильны, чтобы завоевать его. Филипп III еще худо-бедно выдерживал, подобно Атланту, эту ужасную тяжесть, доставшуюся ему в наследство от двух гигантов, потомком которых он был. Однако легко было предвидеть, что этот груз, чересчур тяжелый уже и для него, раздавит его немощного преемника, Филиппа IV, который правил в это время и, потеряв перед этим вследствие своей слабости Руссильон и вследствие своей тирании Каталонию, только что по своему нерадению потерял и Португалию.

Англия отстаивала свое право на третье место. Начиная с этого времени она притязала на владычество на морях и стремилась занять положение посредника между другими державами. Но, чтобы осуществить, по крайней мере в то время, этот честолюбивый замысел, ей нужно было иметь другого короля, а не слабого Карла I, и народ, не столь разъединенный, как народ трех королевств. Дело, которое Англии нужно было осуществить в тот момент, состояло в религиозной революции, жертвой которой шестью годами позднее предстояло стать Карлу I.

Затем шла Португалия, завоеванная в 1580 году Филиппом II и отвоеванная в 1640 году герцогом Браганским; Португалия, этот вечный враг Испании, уставшая шестьдесят лет находиться под ее властью, словно неподвижный шар в когтях мраморного льва; Португалия, которая, помимо своих европейских владений, обладала Мадейрой и Азорскими островами, крепостями Танжер и Караш, королевствами Конго и Ангола, Эфиопией, Гвинеей, частью Индии и, на краю Китая, городом Макао.

После нее шла Голландия (она заслуживает нашего особенного внимания, ибо мы часто будем иметь с ней дело: именно ее поражения доставили Людовику XIV титул «Великий»), состоявшая из семи соединенных провинций, богатых пастбищами, но бедных зерновым хлебом, с нездоровым климатом и почти полностью затопляемых морем, от которого ее защищают лишь плотины; Голландия, которая из-за своих болот, каналов и мостов кажется Венецией, перенесенной на север; Голландия, которую полвека свободы и труда подняли на уровень нации второго ряда и которая стремится занять место в первом ряду, если ничто не остановит ее быстрого возвышения; Голландия, эта новоявленная Финикия, соперница Италии по части торговли, создающая ей угрозу своим путем вокруг мыса Доброй Надежды, более быстрым для сообщения с Индией, чем любая из трех караванных дорог, оканчивающихся в Смирне, Александрии и Константинополе; соперница Англии по части морского флота, корсары которой именуют себя метельщиками моря и делают своим флагом метлу, не помышляя о том, что однажды их высекут розгами, выдернутыми из этого флага; Голландия, наконец, которую ее географическое положение делает морской державой и которую принцы Оранские, лучшие военачальники тогдашней Европы, делают военной державой.

По ту сторону Голландии начали подниматься из-под своих снегов северные народы — жители Дании, Швеции, Польши и России. Но эти народы, непрерывно воюя между собой, сначала, казалось, должны были решить вопрос о первенстве на северном полюсе, прежде чем заняться вопросами общеевропейской политики. Дания, правда, уже имела Кристиана IV, а Швеция — Густава Васу и Густава Адольфа, но Польша еще ожидала появления Яна Собеского, а Россия — Петра I.

В то время как северные государства возвышались, на другой стороне континента, на другом горизонте Европы, все более слабели южные государства. Венеция, эта бывшая царица Средиземного моря, которой за сто лет до этого завидовали все остальные страны, оказалась поражена в самое сердце открытием Васко да Гамой пути вокруг мыса Доброй Надежды: трепеща одновременно перед султаном и императором и едва имея силы оборонять свои материковые владения, она являла уже лишь призрачную тень самой себя и вступила в эпоху упадка, превратившего ее в весьма красивые и поэтические руины, существующие еще и теперь.

Флоренция была спокойна и богата, но ее великие герцоги были мертвы. Из потомков тосканского Тиберия,^[10] из внуков Джованни делле Банде Нере остался один лишь Фердинандо II. Флоренция по-прежнему притязала на то, чтобы именоваться итальянскими Афинами, но этим ее притязания и ограничивались. Не стоит и говорить, что потомки ее великих художников обладали ничуть не большими достоинствами, чем потомки ее великих герцогов, и что ее поэты, живописцы, скульпторы и архитекторы так же мало походили на Данте, Андреа дель Сарто и Микеланджело, как ее теперешние великие герцоги — на Лоренцо Великолепного и Козимо Великого.