— Что касается меня, — ответил ему Ришелье, — то, как вы понимаете, я весь к вашим услугам.
Великий приор поклонился.
— Так что с моей стороны помехи не будет, — продолжил кардинал.
— Но от кого же она может исходить? — спросил великий приор.
— От самого короля.
— От короля?! Но в чем может упрекнуть меня король?
— Ни в чем; но виной всему ваш брат.
— Сезар?
— Да. Король не доверяет герцогу Вандомскому. Все полагают, что герцог прислушивается к злонамеренным людям; так что сначала нужно сгладить дурное впечатление, какое произвел на короля ваш брат, а затем мы вернемся к вашему вопросу.
— Угодно ли вашему высокопреосвященству, — спросил великий приор, — чтобы я лично поехал за моим братом в его губернаторство и, дабы он мог оправдаться, привел его к королю?
— Это было бы лучше всего, — ответил Ришелье.
— Однако, — возразил великий приор, — прежде мне нужно получить ручательство, что, если мой брат явится ко двору, с ним не случится там никаких неприятностей.
— Послушайте, — промолвил кардинал, — все складывается как нельзя лучше для того, чтобы избавить господина де Вандома от половины пути. Король намерен поехать в Блуа поразвлечься; отправляйтесь в Бретань и приезжайте вместе с герцогом в Блуа. Что же касается ручательства, которое вы просите, то его даст вам король, и, разумеется, вы не получите в этом отказа.
— Что ж, в таком случае я поеду тотчас после аудиенции у его величества.
— Отправляйтесь к себе и ждите распоряжения об аудиенции; вы получите ее без задержки.
После этих слов великий приор вышел от министра, пребывая в полном восторге от этой беседы и полагая, что уже держит в руках грамоту о своем назначении адмиралом.
На другой день он был приглашен в Лувр. Министр сдержал данное ему слово.
Людовик XIII с самым радостным видом принял великого приора, говорил с ним об удовольствиях, ожидавших его в Блуа, и приглашал его вместе с братом на охоту в Шамбор.
— Однако, — заметил великий приор, — моему брату известно, что ваше величество предубеждены против него, и, возможно, мне будет довольно трудно добиться, чтобы он покинул свое губернаторство.
— Пусть приезжает, — промолвил Людовик XIII, — пусть приезжает в полной уверенности, я даю ему мое королевское слово, что ему причинят не больше вреда, чем вам.
Великий приор не понял двусмысленности этого ответа и уехал.
Но, прежде чем отправляться вместе с королем в Блуа и вступать в борьбу с тремя сыновьями Генриха IV, кардинал Ришелье пожелал узнать, как далеко простирается его власть над умом короля, и послал Людовику XIII следующее письмо:
«Служа Вам, государь, господин кардинал никогда не ставил себе иной цели, кроме славы Вашего Величества и блага государства. Между тем он видит, к крайнему своему неудовольствию, что стал причиной раскола при королевском дворе и что Франции угрожает междоусобная война. Он ничуть не дорожит своей жизнью, если речь пойдет о том, чтобы отдать ее во имя службы Вашему Величеству; но постоянная опасность быть убитым на Ваших глазах — это угроза, которой человек с его характером должен избегать с большим старанием, чем кто-либо другой. Множество незнакомых людей близко подходят к нему при дворе, и его врагам легко подкупить кого-нибудь из них. Если Ваше Величество желает, чтобы кардинал продолжал свою службу, он подчинится без возражений, ибо, в конечном счете, не имеет других интересов, кроме государственных; он лишь просит Вас принять во внимание одно обстоятельство: помимо того, что Вашему Величеству будет досадно видеть, как один из его верных слуг умер так бесславно, вследствие подобного происшествия окажется униженной Ваша власть. Вот почему господин кардинал всепокорнейше просит Вас, государь, дозволить ему уйти от дел. Недовольные, придя в замешательство, не будут иметь более никакого предлога к раздору».
В то самое время, когда Ришелье послал данное письмо королю, он написал и королеве-матери, чтобы она помогла ему добиться от Людовика XIII этой отставки.
И король, и королева-мать были сильно встревожены этим замыслом: Людовик XIII поспешил лично посетить кардинала в его доме в Лимуре, умоляя его не покидать их в то время, когда его услуги были нужнее, чем когда-либо прежде; он пообещал ему полную поддержку в действиях против герцога Анжуйского и взял на себя обязательство достоверно и незамедлительно сообщать ему обо всех доносах, выставляющих его высокопреосвященство в неблагоприятном свете, и не требовать при этом никаких оправданий с его стороны. Кроме того, его величество предложил ему охрану из сорока конников.
Кардинал сделал вид, будто он уступает настояниям короля, однако от предложенной охраны отказался. Никто не умел лучше, чем Ришелье, давать в долг под большие проценты в будущем.
Это событие, ставшее подлинным триумфом для министра, показало ему, что он мог отныне делать с Людовиком XIII, повторяя подобный прием. Герцог Анжуйский, его открытый враг, нанес ему визит; принц де Конде, которого он в свое время приказал арестовать и который четыре года провел в Бастилии, послал уверить его в своей преданности. Кардинал принимал все эти любезности с видом человека, который, чувствуя приближение смерти, забывает и прощает все.
В продолжение всего этого времени его высокопреосвященство продолжал видеться с Шале и оказывал ему ласковый прием. Шале полагал, что он находится в наилучших отношениях с кардиналом, который, по-видимому, сдержал данное слово, поскольку ни один из участников попытки устранить его во Флёри не был потревожен. Так что Шале продолжал раскрывать кардиналу замыслы герцога Анжуйского; однако в то время у Гастона был только один замысел: найти подходящее соседнее королевство, где он мог бы укрыться, чтобы избежать надзора со стороны кардинала и одновременно отделаться от женитьбы, к которой принуждал его брат. Ришелье делал вид, будто сочувствует молодому принцу, и побуждал Шале подстрекать герцога покинуть Францию, ибо был уверен, что это бегство окончательно погубит Гастона.
Между тем предстояло еще завершить одно важное дело в Блуа. Король отправился в этот город, оставив губернатором Парижа на время своего отсутствия графа Суассонского. В Орлеане королева-мать и герцог Анжуйский присоединились к его величеству. Кардинал, сославшись на болезнь, выехал раньше, передвигался короткими переездами и, вместо того чтобы остановиться в Блуа, удалился, как всегда стремясь к покою и отдыху, в Борегар, прелестный небольшой домик, находившийся в одном льё от города.
Спустя несколько дней после того, как король прибыл в Блуа, туда в свой черед прибыли великий приор и герцог Вандомский. В тот же вечер они отправились к королю, чтобы изъявить ему свое почтение. Король принял их чудесно и предложил им поучаствовать в охоте, которая должна была состояться на следующий день; однако братья отказались, приведя в извинение усталость от пути, который они проскакали во весь опор. Король обнял их и пожелал им хорошего отдыха.
На другой день, в три часа утра, оба они были арестованы прямо в своих постелях и препровождены в качестве пленников в замок Амбуаз, в то время как герцогиня Вандомская получила приказ удалиться в свой замок Ане.
Король неукоснительно сдержал свое слово: герцогу Вандомскому причинили не больше вреда, чем великому приору, поскольку их арестовали вместе и препроводили в одну и ту же тюрьму.
Со стороны кардинала это было объявлением войны — неожиданным, но открытым и решительным; и потому Шале тотчас бросился к его высокопреосвященству, чтобы потребовать исполнения данного им обещания. Однако кардинал заявил, что он никоим образом не нарушил своего обещания, так как господин великий приор и господин де Вандом арестованы не потому, что они принимали участие в заговоре Флёри, а из-за того, что они давали дурные советы господину герцогу Анжуйскому: один устно, а другой письменно.
Шале не был обманут этим ответом и потому, то ли вследствие угрызений совести, то ли вследствие присущего ему непостоянства, стал искать кого-нибудь, кто согласился бы передать кардиналу, что тот не должен более рассчитывать на него и что он берет назад свое слово. Командор де Балансе, к которому он сначала обратился, отказался принять на себя это поручение, предостерегая Шале, что тот становится на путь, ведущий к тюремному заключению, а возможно, и к чему-нибудь похуже. Но Шале не принял в расчет этого мнения и письменно уведомил кардинала, что оставляет его.
