— Ну что?! — спросили они его. — Угадал ты, кто он такой?

— Этого я не знаю, — промолвил Вуатюр, — зато знаю, что он угадал, кто я такой.

Порой Вуатюру приходили в голову самые странные фантазии. Однажды, когда у г-жи де Рамбуйе случилась лихорадка, Вуатюр, услышав от врача, что лихорадка иногда проходит сама собою, когда больной испытывает сильное удивление, принялся размышлять, чем бы он мог удивить маркизу, и неожиданно увидел двух поводырей с медведями.

— А, черт побери! — воскликнул он. — Вот то, что мне нужно!

С этими словами он прихватил с собой поводырей с их медведями и повел их всех во дворец Рамбуйе.

Маркиза сидела в это время у камина, окруженная ширмами. Вуатюр потихоньку входит, подвигает к ширмам два кресла и заставляет взобраться на них приведенных им гостей; г-жа де Рамбуйе слышит за спиной у себя тяжелое дыхание, оборачивается и видит над своей головой две медвежьи морды. Она едва не умерла от страха, но, как и предсказал врач, лихорадка прекратилась.

Тем не менее маркиза долго не могла простить Вуатюру то, как он ее вылечил. Что же касается самого Вуатюра, то он повсюду говорил, что это было самое прекрасное исцеление, какое можно проделать и, главное, какое можно увидеть.

О Вуатюре ходили слухи, что он тайно женился. И вот однажды граф де Гиш, о котором мы уже говорили, при всех поинтересовался у него, правда ли это. Однако Вуатюр сделал вид, что не расслышал его, и, так как г-жа де Рамбуйе толкнула локтем графа, давая ему знать, что он совершил бестактный поступок, граф не стал повторять свой вопрос.

Неделю спустя, выйдя около часу ночи из дворца Рамбуйе, Вуатюр направился прямо к графу де Гишу и, подойдя к его дому, звонил до тех пор, пока ему не открыл дверь лакей.

— Граф де Гиш дома? — спросил Вуатюр.

— Да, — ответил лакей, — но он спит.

— А давно ли он лег?

— Часа два тому назад и теперь крепко спит.

— Это не имеет значения: мне нужно поговорить с ним по неотложному делу.

Поскольку лакей знал Вуатюра, он не стал больше возражать и отправился будить своего хозяина, который с ворчанием открыл глаза и, узнав посетителя, на цыпочках подошедшего к нему, воскликнул:

— А, это вы, Вуатюр! Какого черта вам от меня надо в такой поздний час?

— Сударь, — с полнейшей серьезностью ответил ему Вуатюр, — неделю тому назад вы оказали мне честь, поинтересовавшись у меня, женат ли я. Так вот, я пришел сказать вам, что я женат.

— Ах, черт возьми! — воскликнул граф. — Как скверно вы поступили, помешав мне спать!

— Сударь! — отвечал Вуатюр. — После того, как вы столь любезно осведомились у меня о моих семейных делах, я был бы просто неблагодарным, если бы позволил себе долее быть женатым, не сообщив вам об этом.

Понятно, что при такой манере вести себя Вуатюр нередко напрашивался на ссору, и потому за свою жизнь он имел дуэлей не меньше, чем самые заядлые дуэлянты того времени. Первый раз это случилось еще в коллеже, когда он на рассвете дня дрался с президентом дез Амо; во второй раз, вечером, — с Ла Костом, по поводу ссоры во время карточной игры; в третий раз, в Брюсселе, при свете луны, — с каким-то испанцем; и, наконец, в четвертый раз, ночью, при свете факелов, прямо в саду дворца Рамбуйе, — с Шаварошем, гувернером маркиза де Пизани. Последняя дуэль была серьезной: Вуатюр получил удар шпагой в бедро; кто-то заметил, как они обнажили шпаги, и к дуэлянтам бросились, чтобы разнять их, но сделали это слишком поздно для того, чтобы уберечь Вуатюра от ранения, хотя и достаточно быстро для того, чтобы спасти Шавароша, которого лакей Вуатюра намеревался пырнуть в спину. Когда об этой глупой выходке рассказали маркизе де Рамбуйе, она страшно рассердилась и сказала:

— По правде сказать, двум этим старым дуракам лучше было бы требы отслужить, как им полагается!

И в самом деле, Вуатюру и Шаварошу было в то время уже под пятьдесят лет и оба они были титулярными аббатами.

Вуатюр имел небольшой рост, но был хорошо сложен и очень тщательно одевался; однако в разговоре с людьми он всегда словно насмехался над ними.

Впрочем, желанием нравиться он обладал в высшей степени. В своем семьдесят восьмом письме, адресованном одной из своих любовниц, он описывает себя так:

«Рост мой на два-три дюйма меньше среднего, наружность достаточно красивая, на голове шапка седых волос, взгляд мягкий, но немного блуждающий, а выражение лица изрядно простодушное».

Его главными страстями были любовь и игра, но игра преобладала над любовью. Зачастую ему приходилось менять во время игры рубашку, такой пыл он вкладывал в это занятие; порой также он ссорился с людьми, по вине которых расстраивалась намеченная партия.

Однажды вечером г-н Арно привез юного Боссюэ (начавшего, по словам Таллемана де Рео, докучать всем моралью с десяти лет) к маркизе Рамбуйе, чтобы он произнес там проповедь. Талант этого юноши, ставшего впоследствии великим Боссюэ, показался собравшимся таким необыкновенным, что целый вечер все слушали его речи; это показалось настолько скучным Вуатюру, который рассчитывал провести вечер за игрой, а не слушая проповеди, что, когда спросили его мнение о юном Боссюэ, он ответил:

— Право, я никогда не видел, чтобы кто-либо проповедовал так рано и так поздно!

Тем не менее однажды, после того как маркиза де Рамбуйе сделала ему строгое внушение по поводу его пагубного пристрастия, Вуатюр дал клятву более не играть и целую неделю твердо держал слово; но по прошествии этого времени, не в силах сопротивляться более искушению, он отправился к коадъютору, чтобы тот освободил его от обета. Однако в комнате, предшествовавшей той, где находился г-н де Гонди, как раз в это время затевалась партия, и поскольку за столом не хватало одного партнера, то маркиз де Лег, командир гвардейцев герцога Орлеанского, пригласил Вуатюра занять свободное место.

— Погодите минуту, — промолвил Вуатюр, — недавно я дал обет не играть более и вот теперь пришел просить господина коадъютора освободить меня от этой клятвы.

— Да будет вам! — сказал маркиз де Лег. — Он освободит вас от нее после игры точно с таким же успехом, как и до нее, а пока вы будете об этом с ним говорить, кто-нибудь другой займет ваше место.

Убежденный этим доводом, Вуатюр сел за стол и проиграл триста пистолей за один вечер. Досада, испытанная им из-за этого проигрыша, привела к тому, что он забыл попросить коадъютора освободить его от клятвы и никогда впредь об этом не помышлял.

Вуатюр умер скоропостижно, на пятьдесят первом году жизни, после того как невзирая на свою подагру принял слабительное.

Он воздерживался от спиртных напитков и никогда ничего не пил, кроме воды; и потому на одной пирушке некто Бло, дворянин из свиты герцога Орлеанского, сочинил о нем следующее четверостишие:

На что ты, право, Вуатюр, годишься?!..

Пошел отсюда вон! Что здесь тебе скучать?

С отцом своим вовек ты не сравнишься:

Вино не мастер ты ни пить, ни продавать.

Через несколько дней после смерти Вуатюра г-н де Блеранкур, дожидавшийся этой минуты, дабы что-нибудь сказать о нем, с притворным удивлением заявил г-же де Рамбуйе:

— А знаете, сударыня, ведь он был умен!

— В самом деле? — отвечала маркиза. — Вы нам сообщаете новость! Неужели вы думаете, что он был принят в лучших домах Парижа благодаря знатности своего происхождения и красоте своей осанки?

Старая маркиза умерла в 1665 году, и, хотя маркиз и маркиза де Монтозье были ее наследниками и, состарившись, приобрели среди жеманниц прозвища мудрого Меналида и мудрой Меналиды, дворец Рамбуйе не сохранил после ее смерти ничего, кроме имени своей создательницы.

Не забудем упомянуть здесь, что г-н де Монтозье изображен в «Мизантропе» в роли Альцеста.

КОММЕНТАРИИ