Однако это не мешало мадемуазель Поле по-прежнему иметь поклонников; правда, это были уже не любовники, а мученики и смертники, если воспользоваться языком Нинон де Ланкло и мадемуазель де Рамбуйе. В одном из своих писем Вуатюр насчитал их семь: это кардинал де Ла Валетт, доктор богословия Дюбуа, торговец полотном с улицы Обри-ле-Буше по имени Бодо, командор Мальтийского ордена Силлери, поэт по имени Бордье, государственный советник и купеческий старшина.
Торговец с улицы Обри-ле-Буше был настолько влюблен в мадемуазель Поле, что по возвращении Людовика XIII из Ла-Рошели он, будучи командиром милиции своего квартала, надумал вырядить подчиненных ему солдат в зеленое платье, поскольку мадемуазель Поле отдавала предпочтение одежде зеленого цвета.
В скором времени ни г-жа де Клермон, ни г-жа де Рамбуйе уже не могли обходиться без прекрасной львицы. Госпожа де Клермон почти силой заставила мадемуазель Поле жить у нее в доме, а маркиза, когда та впервые приехала с визитом в замок Рамбуйе, приказала встречать ее у въезда в деревню самым красивым местным девушкам, которых удалось отыскать и которые вышли навстречу гостье, облаченные в белые платья и увенчанные цветами. Кроме того, самая красивая и самая нарядная из них поднесла мадемуазель Поле ключи от замка, а когда та проходила по подъемному мосту, две небольшие пушки выстрелили в ее честь.
Дело в том, что мадемуазель Поле сделалась душой дворца Рамбуйе. Аббат Арно рассказывает о представлении «Софонисбы» Мере, которое происходило в доме у г-жи де Рамбуйе и в котором прекрасная Жюли, на языке жеманниц именовавшаяся Зирфеей, исполняла роль заглавной героини, в то время как сам он играл Сципиона.
«На этом представлении, — говорит он, — мадемуазель Поле, одетая нимфой, пела в перерывах между действиями, аккомпанируя себе на теорбе, и дивный голос той, которую все знали под именем Парфении, не позволял нам сожалеть об отсутствии оркестра скрипачей, обычно игравшего в подобных паузах».
Именно мадемуазель Поле и г-жа де Клермон ввели г-на Годо в дом г-жи де Рамбуйе.
Антуан Годо, которого называли также господином де Грассом, поскольку он был епископом этого города, происходил из хорошей семьи родом из Дрё. Это был чрезвычайно бойкий и жизнерадостный прелат, всегда имевший про запас смешную остроту, любивший выпить по всякому случаю, сочинявший стихи без всякого повода и, хотя он был крошечного роста и отличался невероятным уродством, весьма склонный к любовным утехам.
Сочиненными им молитвами, в особенности своей «Застольной молитвой», он снискал доверие со стороны кардинала де Ла Валетта, а стихами — со стороны кардинала Ришелье. Годо посвятил великому министру оду, которую тот счел настолько превосходной, что, желая выразить свое восхищение каким-либо поэтическим произведением, всегда говорил:
— Сам Годо не сочинил бы лучше!
Перед тем как по милости кардинала Ришелье стать епископом Грасса и Ванса, г-н Годо был небогат, и это вынуждало его заниматься всякого рода литературной деятельностью: он переводил с иностранных языков, писал исторические сочинения, биографии и, главное, молитвы; молитвы он сочинял для людей всех возрастов и всех сословий; одна из них называлась так: «Молитва за прокурора, а в случае нужды и за стряпчего».
Получив доступ в дом г-жи де Рамбуйе, он вскоре стал пользоваться благорасположением всего тамошнего общества, и, в довершение всех милостей, мадемуазель де Рамбуйе позволила ему носить звание карлика принцессы Жюли.
Епископ Грасский был чрезвычайно предан своим друзьям, и, когда мадемуазель Поле умирала в доме у г-жи де Клермон, в Гаскони, он приехал туда из Прованса исключительно для того, чтобы присутствовать при ее кончине.
Что же касается Вуатюра, который наряду с г-ном Годо и мадемуазель Поле пользовался исключительным правом состоять в тесных отношениях с хозяевами дворца Рамбуйе, то он был всего-навсего сыном виноторговца из Амьена и заставил говорить о себе со времен учебы в коллеже; но, несмотря на весь свой талант и весь свой ум, он не мог добиться доступа в дома знати, как вдруг однажды г-н де Шодбонн, встретив его в доме супруги казначея Сенто и послушав его, подошел к нему и сказал:
— Сударь, вы слишком галантный человек, чтобы оставаться среди буржуа; мне следует вытащить вас оттуда.
Вуатюр ничего другого не желал и с благодарностью принял предложение. В тот же вечер Шодбонн поговорил о нем с г-жой де Рамбуйе, и несколько дней спустя Вуатюр был приведен во дворец; как раз на это великое событие он намекает, говоря в одном из своих писем:
«С тех пор как благодаря г-ну де Шодбонну я снискал милость госпожи и мадемуазель де Рамбуйе…»
Вскоре Вуатюр вошел в моду и начал ухаживать за самыми знатными дамами, такими, как маркиза де Сабле и г-жа де Лож, которая, по слухам, состояла с ним в довольно коротких отношениях, хотя вначале питала к нему вражду, полагая, что у нее есть основания обижаться на него.
— Сударь, — промолвила она однажды, когда Вуатюр стал рассказывать какую-то историю, — вы нам это уже рассказывали! Налейте-ка нам из другой бочки, если это вас не затруднит.
Вуатюр тщательно скрывал, что его отец был виноторговцем, поэтому выражение, которое в разговоре с ним употребила г-жа де Лож, было воспринято им крайне болезненно.
История ничего не говорит о том, какое обстоятельство сблизило двух этих врагов.
В скором времени успехи до того вскружили голову Вуатюру, что он под именем Валера осмелился ухаживать за красавицей Жюли, которую страстно любил и ревновал всю свою жизнь, принимая рядом с ней вид обиженного влюбленного, что выглядело невероятно забавно. Принц де Конде говорил о нем:
— По правде сказать, будь Вуатюр из нашего круга, его невозможно было бы терпеть.
И в самом деле, Вуатюр бывал настолько бесцеремонен, что он не только являлся в калошах к принцессе де Конде, но и на виду у нее снимал их без всякого стеснения, чтобы отогреть ноги. Правда, друзья Вуатюра объясняли такого рода выходки его рассеянностью.
Но его друзья ошибались: это была принятая им манера поведения — делать в присутствии вельмож все, что ему было угодно, и говорить им все, что приходило ему в голову. Мы уже приводили стихи, которые Вуатюр сымпровизировал перед Анной Австрийской, когда она спросила его, о чем он задумался, и в которых он прямо сказал королеве, что она была влюблена в Бекингема.
Миоссан, звавшийся впоследствии маршалом д’Альбре, тоже был одним из завсегдатаев дворца Рамбуйе; это был умный малый, но изъяснялся он так, что было крайне трудно понять, о чем он говорит.
Однажды, когда Миоссан рассказывал в кругу маркизы какую-то длинную историю, Вуатюр заявил ему:
— Вы говорили битый час, но черт меня побери, если я понял хоть одно слово из того, что вы сказали!
— Ах, господин Вуатюр, — рассмеялся Миоссан, — пощадите же хоть немного своих друзей!
— Сударь, — отпарировал Вуатюр, — я уже давно имею честь принадлежать к числу ваших друзей и так долго щадил вас, что мне это начинает надоедать!
Как-то раз, когда он прогуливался по Кур-ла-Рен вместе с маркизом де Пизани и г-ном Арно и развлекался тем, что старался угадать по выражению лица и одежде человека его общественное положение, мимо в карете проехал какой-то мужчина в платье из черной тафты и в зеленых чулках. Вуатюр предлагает побиться об заклад, что это советник податного суда. Пизани и Арно принимают пари, но с условием, что Вуатюр сам спросит этого человека о его занятии.
Вуатюр выходит из кареты и останавливает экипаж незнакомца.
— Простите, сударь, — говорит он, просовывая голову в дверцу экипажа, — я побился об заклад, что вы советник податного суда, и мне хотелось бы знать, не ошибся ли я.
— Сударь, — холодно отвечает незнакомец, — всегда заключайте пари на то, что вы дурак, и никогда не проиграете.
Вуатюр поклонился и со стыдом вернулся к друзьям.
