Президент де Шеври умер после сделанной ему операции по удалению камня из мочевого пузыря. Вследствие чего ему сочинили следующую сатирическую эпитафию:

Покоится здесь тот, кому претил покой.

Себе он выбрал в жизни путь иной:

Налоги, подати и пошлина на соль —

Вот то, чему жратвы отвел он роль.

Процентом ссудным приправляя пищу,

Он соки пил, что выжимал из нищих.

Не дай Господь тебе, прохожий,

Привычку взять к еде похожей:

Да, пошлина на соль его кормила,

Но, камнем став в моче, та соль его убила!

Что же касается услужливого кавалера, или patito,^[35] как говорили в те времена, то им у Марион Делорм был Клод Кийе, автор латинской поэмы «Каллипедия», который, осмеяв одержимость монахинь из Лудена, удалился в Рим, где долгое время служил секретарем маршала д’Эстре. После смерти Ришелье он вернулся в Париж и стал покорнейшим слугой Марион Делорм, так и не сумев ничего от нее добиться, но и не утратив надежды, что рано или поздно кое-чего от нее добьется. И в самом деле, несчастный Кийе добился от нее почти всего, за исключением того, чего он особенно желал.

Несмотря на образ жизни, который вела Марион, она пользовалась большим уважением, ибо принимала у себя самых знатных придворных и каждый из них занимал у нее в доме положение, соответствующее его рангу. И потому, когда однажды она приехала к президенту де Мему ходатайствовать об освобождении из тюрьмы своего брата Бе, посаженного туда за долги, президент был настолько очарован ее манерами и умом, что сказал ей:

— Да может ли статься, мадемуазель, что я прожил до нынешнего часа и ни разу не видел вас?

После чего он с непокрытой головой проводил ее до подъезда и посадил в карету.

В тот же день Бе был выпущен из тюрьмы.

Марион умерла в тридцать девять лет, оставаясь и в этом возрасте необыкновенно красивой. Если бы не частые беременности, которые, надо сказать, благодаря ее заботам о сохранении собственной красоты никогда не доходили до конца, она, несомненно, прожила бы ту долгую жизнь, какую ей приписывали; но, забеременев в пятый или шестой раз, она приняла слишком большую дозу сурьмы, что ее и убило. Хотя ее болезнь длилась всего лишь три дня, несчастная Марион исповедалась более десяти раз: каждый раз ей нужно было сказать священнику о каком-нибудь забытом ею грехе.

После смерти она сутки лежала выставленной напоказ в своей постели, с венком из флердоранжа на голове. Однако кюре церкви Сен-Жерве счел это несколько вызывающим и велел закрыть двери ее дома.

Ее кончина произвела сильное впечатление в Париже, и о покойной сочинили следующее четверостишие:

Бедняжка Марион Делорм,

Прельстительница дивных форм,

Навек с собою унесла в могилу

Сокровище, что многим было мило.

Само собой разумеется, что легенда, согласно которой Марион Делорм прожила сто тридцать четыре года, наблюдала за своей собственной похоронной процессией и трижды выходила замуж, является всего лишь поэтическим вымыслом и не заслуживает никакого доверия.

Нинон была пятью годами моложе Марион Делорм. Звали ее Анна де Ланкло. Она была дочерью туренского дворянина, состоявшего на службе у г-на д’Эльбёфа. Ей было еще совсем немного лет, когда ее отцу пришлось покинуть Францию из-за того, что он убил на дуэли барона де Шабана, не дав ему времени сойти с подножки кареты и встать в оборонительную позицию.

За время его отсутствия дочь выросла, и, поскольку г-н де Ланкло был по натуре философом, маленькая Анна воспринимала жизнь под тем углом зрения, под каким в ее юные годы ей советовал это делать ее отец. Она отличалась привлекательной внешностью и живым умом, хорошо играла на лютне и превосходно танцевала, особенно сарабанду; поэтому дамы из Маре часто приглашали ее к себе.

Ее первым любовником стал некто Сент-Этьенн; он предстал перед ее матерью в качестве жениха, но вскоре скрылся, увидев, что вступать в брак с Анной де Ланкло совершенно необязательно.

Вслед за тем в нее влюбился шевалье де Раре; однако на этот раз, наученная бегством Сент-Этьенна, г-жа де Ланкло проявила большую строгость, что вынуждало юную девушку встречаться с шевалье лишь скрытно. Однажды, увидев, что он переходит улицу, она поспешно спустилась вниз; шевалье подошел к девушке и, стоя у ворот, вступил в разговор с ней. Однако какой-то нищий стал докучать им, выпрашивая у них милостыню. Анна де Ланкло порылась у себя в кармане и, не найдя там ничего, кроме носового платка, обшитого кружевами, протянула его нищему.

— На, возьми, — сказала она ему, — и оставь нас в покое.

Примерно тогда же с ней свел знакомство советник Кулон. Как уверяют, он сговорился с матерью взять девушку на содержание, выплачивая ей по пятьсот ливров в месяц. С этого времени мадемуазель де Ланкло порвала со всеми благонравными дамами из своего квартала и стала именоваться Нинон.

После советника Кулона, а вернее, в одно время с ним, ибо она с советником никогда не порывала, в любовниках у нее побывали: Обижу; Шатийон, который в ту пору звался просто д’Андело; затем маркиз де Севинье, затем Рамбуйе, затем Мере, от которого у нее был сын; затем Миоссан, который позднее стал зваться маршалом д’Альбре и от которого она имела еще одного сына. Каждого из любовников она держала по три месяца, и потому писала Рамбуйе:

«Думается, любить я тебя буду три месяца; знаешь, для меня три месяца — это целая вечность!»

Как и Марион Делорм, Нинон делила своих любовников на три разряда: казначеи, любимчики и мученики. Кроме того, у нее были еще ее капризы. Именно она ввела в моду это слово.

Однажды во время прогулки на Кур-ла-Рен она увидела в карете маршала де Грамона дворянина, который показался ей привлекательным; это был Филипп де Монто-Бенак, будущий герцог де Навайль. Тотчас же она велит передать ему, что с удовольствием поговорила бы с ним. Навайль не теряет из виду экипаж Нинон и подсаживается к ней после прогулки. Короче говоря, Нинон увозит его к себе, угощает ужином, а затем отводит в свою спальню и, указывая ему на кровать, говорит:

— Ложитесь, сударь, скоро к вам явится подружка.

Затем она удаляется.

Оставшись один, Навайль ложится в постель; но, испытывая усталость, он тотчас засыпает. Нинон входит и застает его храпящим изо всех сил; тогда она отправляется спать в другую комнату, унося с собой платье этого сони.

Наутро Навайль просыпается от страшного шума. Он открывает глаза и видит в спальне молодого кавалера со шпагой в руках, который с угрозами подходит к его кровати.

— Сударь, — говорит ему еще полусонный Навайль, отступая в пространство между кроватью и стеной, — я честный дворянин и готов дать вам удовлетворение, если оскорбил вас; однако то, что вытворяете вы, весьма смахивает на убийство.

При этих словах Нинон принимается хохотать. Навайль восстанавливает в памяти то, что случилось накануне, и признается, что он и в самом деле виновен в страшном оскорблении, нанесенном им хозяйке дома; но, по-видимому, он принес ей свои извинения настолько учтиво, что Нинон его простила, и если дуэль между ними и произошла, то она хотя бы не имела роковых последствий.

Так что в то время, к которому мы подошли, она жила в роскошном доме, имела в услужении лакеев в богатой ливрее и, состязаясь с Марион Делорм, своей соперницей, принимала у себя все сливки парижского общества. Поскольку Нинон де Ланкло прожила девяносто лет и на ее жизнь пришлось почти все время царствования Людовика XIV, у нас еще будет возможность увидеть ее снова и поговорить о ней в связи с ее кончиной в 1706 году.